– Олечка, какие красивые цветы, – раздается сзади голос Анны Николаевны, – ну же, иди к нам, поставишь их в вазу и еще полюбуешься. Пора резать торт.

– Да, вы правы, – отвечаю чуть сдавленным голосом, проглатываю ком в горле и так и не позволяю слезам пролиться. – Нужно дать торт детям, а то они уже устали.

Возвращаюсь в дом, быстро взбегаю на второй этаж и кладу букет на кровать в нашей с Глебом спальне. Хотя правильнее будет ее называть моей личной спальней, ведь муж в ней нечастый гость.

Собираюсь уже вернуться к гостям, чтобы добить праздник, нет сил и желания заниматься цветами, а дети не виноваты, что мама устала, они должны получить сегодня все, но из букета выпадает еще один конверт. Он из более плотной бумаги, ярко–розового цвета. Даже странно, что я его сразу не заметила.

Затаив дыхание, поднимаю конверт, мое сердце при этом колотится как заполошное. Вроде разумом я понимаю, что бояться нечего, ведь это прислал Глеб, но в душе мне очень страшно.

Наконец–то открываю конверт, из–за трясущихся пальцев его содержимое вываливается прямо на пол. Это не еще одно послание. Это фотографии. Много фотографий. И все они с Глебом.

Вот только он на них не один.

Моргаю несколько раз, но увиденное не исчезает. Истинный смысл фотографий медленно доходит до моего сознания. Осторожно провожу по ярким картинкам пальцами, словно если я их потрогаю, что–то изменится, не знаю, девица внезапно исчезнет или хотя бы окажется более одетой?

Но, конечно, ничего такого не происходит. Магии в нашем мире нет, есть только голые факты. И они в данный момент беспощадно бьют по моей психике.

Мой мозг генерирует отвлеченные мысли, не давая скатиться в истерику. Например, то, что девушка на фотографии красивая, я произнесла про себя уже раз десять, наверное. А еще она блондинка. Глебу всегда нравились блондинки, уж я–то знаю, лет десять как дополнительно обесцвечиваю свои русые волосы.

– Оленька, где же ты? Вазу никак не найдешь для Глебушкиного подарка? Мы торт достали, – доносится до меня голос свекрови.

Она уже близко, вот–вот войдет в спальню, и эта мысль отрезвляет меня.

Быстро поднимаюсь на ноги и заталкиваю ненавистные фотографии под кровать. Едва успеваю, как Анна Николаевна открывает дверь и с любопытством осматривается.

– Я иду. С цветами ничего страшного не случится, – отрывисто произношу и делаю шаг вперед.

– Нет–нет, ни в коем случае! – восклицает мать Глеба. – Я сама их поставлю, помогу тебе.

Она бесцеремонно заходит внутрь и берет букет с кровати, разглаживая складочки на покрывале. Потом ее цепкий взгляд падает на ярко–выкрашенный подоконник, то самое необходимое мне пятно среди общего безликого интерьера.

Анна Николаевна недовольно поджимает губы и уже собирается что–то сказать, но я не в состоянии слушать ее нравоучения. Только не сейчас, когда я узнала, чем на самом деле так занят ее сын в командировках.

– У меня нет вазы под этот букет, – бесцеремонно отбираю цветы у свекрови, – не нужно было Глебу так тратиться, все равно завянут.

– Ой, я же привезла подходящую вазу! – восклицает Анна Николаевна. – Вернее, Мишенька привез, я его попросила. Идем скорее.

Буквально заставляю себя выйти из комнаты вслед за матерью Глеба. В голову закрадывается малодушная мысль, что когда я вернусь ночью в спальню, никаких фотографий уже не будет. И можно будет сделать вид, что ничего не произошло, мой брак все так же образцово прекрасен.

Ваза действительно находится в машине Михаила Юрьевича. И именно такого размера, как нужно.

– Удивительная предусмотрительность, вы как будто знали, какая ваза мне понадобится, – безэмоционально комментирую, засовывая ненавистный веник в воду.

– Хм, – на мгновение на лицо Анны Николаевны набегает тень, а у меня появляется подозрение о том, что она в курсе дополнительного конверта с сюрпризом, – я не скажу, что знала, но такая мысль у меня была, скрывать не буду.

Ее реплика прозвучала крайне двояко. Или это я теперь везде ищу двойное дно? В любом случае, пока я не начала спрашивать свекровь, о чем именно она догадывалась и почему не сказала мне, я отворачиваюсь к торту.

– Наконец–то задуем свечи, – натягиваю на себя улыбку и зажигаю свечку.

А не отнеслась бы я отрицательно к самой свекрови, скажи она мне, что Глеб мне изменяет? Гонцов плохих вестей никто не любит.

И что же мне делать теперь? Поделиться с ней? Спросить совета? Своей–то матери у меня нет.

– Какие молодцы, задули свечку, мои хорошие пошли в папочку, – в мой разум проникают слова Анны Николаевны, и я не сразу понимаю, что пропустила важный момент в дне рождении детей, зависнув в своих мыслях.

Спасибо Маше, она снимала нас на камеру. Смогу увидеть все со стороны.

– В папочку, ха, – усмехаюсь, – я тоже могла задуть свечку на торте в год. Это не показатель гениальности или какого–то особого таланта. А внешне так вообще оба больше на меня похожи. По крайней мере, пока что.

Свекровь постоянно расхваливает своего сына, а меня пытается задвинуть на второй план. И обычно я отношусь к этому с юмором. Глеб единственный ребенок в семье, и любовь матерей к их мальчикам давно и красочно проиллюстрирована в литературе и кинематографе. Да и трудно найти семью без одной такой истории. Но сейчас я не в состоянии шутить и легко ко всему относиться.

– А вот у нас что старший, что младшая не смогли задуть свечку на торте даже в два. Так что, Оль, у вас семья гениев, – говорит Маша, пытаясь разрядить атмосферу.

– А–хах, – выдавливаю из себя натужный смех. – Ладно, давайте пить чай и расходиться. Мне еще это все убирать и детей укладывать.

– Так, может, давай мы поможем. Чего ты одна будешь все здесь драить, – предлагает подруга, смотря на меня сочувствующе.

– Глебушка предлагал Оленьке нанять приходящую помощницу по хозяйству, она отказалась, – тут же вставляет свои пять копеек Анна Николаевна.

Да, предлагал. Я же, дура, семейный бюджет берегла и из себя героиню строила. Да и как предлагал, один раз спросил мимоходом и все. Формально изобразил из себя заботливого мужа, по факту оставшись равнодушным.

– А знаете, завтра вызову клининг, вы правы. Что же, чай, – хлопаю в ладоши и с преувеличенным энтузиазмом тороплюсь на кухню.

Гости ушли. На удивление, дети улеглись спать без истерик. Без дневного сна у меня теперь целый поздний вечер наедине с собой.

Медленно обвожу глазами сантиметр за сантиметром каждой комнаты в нашем с Глебом доме. Вот тут я уступила желанию мужа поставить панорамные окна, чтобы любоваться рассветами и закатами. В итоге получилось красиво, не спорю, мне нравится, но я любуюсь природой, как правило, в гордом одиночестве и вполне обошлась бы без этого.

Дальше у нас идет чисто мужской кабинет, как будто в нашем доме минимум триста квадратов, и разнополых детей не нужно будет расселять по мере их взросления.

А тут у нас должна была встать этажерка с комнатными цветами. Я до сих пор вижу в своей голове, как красиво и зелено было бы здесь, осуществи я желаемое.

Но Глеб убедил меня, что в общий минималистичный стиль дома целая куча растений не впишется. Да и куда мне за ними ухаживать, я ведь тоже работала до рождения двойняшек.

И точно так же, как и сейчас, большинство времени дома проводила без мужа. Как–нибудь нашла бы силы на растения, никуда бы не делась.

А цвет стен в нашем доме? Он же ненавистно–минималистично–серый!

Это я еще не вспоминаю всякие мелочи типа картины, которую я хотела повесить в спальне, но она, по мнению Глеба, хорошо смотрелась в дальнем углу коридора, зато его дурацкий постер я обязана лицезреть каждый день.

Хотя…

Стремительно захожу в нашу спальню и срываю постер над кровать. Глеб так и не потрудился приобрести для него рамку.