Нет ни кроватки, ни занавесок, ни игрушек. Ничего! Пусто! Выжжено!

Розовые обои в грязных разводах.

– Ч-что это такое? – обнимаю беспомощно себя за плечи, потому что в моей душе тоже загорается пожар.

– Юль, прости меня, – слышу сзади голос Данила. Он кладёт руки мне на плечи. – Прости. Я знаю, ты просила ничего не трогать. Но тогда уже поздно было. Я … прости. Меня накрыло сильно. Ты ещё без сознания лежала. А мне отдали её, и … я её похоронил сам, а потом. Не справился со всем этим. Юль… Я не выдержал. Нажрался в хлам, и всё разнёс тут … Чуть пожар не устроил. Плохо помню… Спасибо, сосед всё потушил.

Он ещё что-то говорит, но я уже не слышу. Меня накрывает как в первый день. Как будто я только что узнала… Он её похоронил… Он её видел, а я нет. Может быть, поэтому я не могу до сих пор поверить.

Сползаю бессильно по стене, задыхаясь. Хочется кричать, биться в истерике, но сил на это нет, я просто понимаю, что опять в тупике. Я это не вывезу, я не переживу. Грудь рвёт от невозможности сделать новый вдох, эта жуткая, уродливая картинка плывёт, удушающий запах гари забивается глубоко в нос и горло, в душе тоже всё выжжено, самые счастливые воспоминания измазаны сажей.

– Юль, Юленька, дыши, – встряхивает меня Данил. Глаза у него перепуганные, – Юля, чёрт возьми.

Тащит меня куда-то, в лицо мне летит ледяная вода.

– А-а-а, – делаю шумный вдох, а потом ещё много коротких, рваных, как будто за мной гонится кто-то.

– Юлька, не пугай меня так, – просит Дан, притягивает меня к себе в объятия, а я просто не имею сил сейчас вырываться.

Застываю ледяной статуей в его руках, мы вместе оседаем на пол, он усаживает меня на колени, гладит по спине и волосам, приговаривает что-то ласковое, но все звуки долетают, как сквозь толщу воды, не доходя до сознания.

В мозгу пульсирует одна мысль: “Он её похоронил. Похоронил. Похоронил”.

– Где ты её похоронил? – спрашиваю вдруг, резко выпрямляясь.

– Юль, – замирает его рука на моей спине. – Не надо, а? Давай выбираться из этого всего.

– Где. Ты. Её. Похоронил? – спрашиваю жёстко, повышая голос на последних словах.

– На родительской даче, – вздыхает Дан. – Под старой берёзой.

– Отвези меня туда.

– Юль…

– Я сказала, отвези.

– Хорошо, – вздыхает он. – Поехали.

Глава 9.

Мы едем на дачу. Это около сорока километров от города, в дачном посёлке.

Домик там старый, в нём давно никто не жил. Мы с Даней после смерти его матери все собирались привести дачу в порядок, но руки так и не дошли. Хотя этот дом нам по-своему дорог, да и природа здесь отличная.

Но теперь дому точно не суждено ожить. Он всегда будет для меня печальным местом.

Я плаваю в какой-то прострации, меня мелко трясёт внутри. Понимаю, что я всё ещё не готова принять… И да, наверное, Даня в чём-то прав, и Лидия Ивановна говорила об этом, что мне нужно окунуться в своё горе с головой, прожить его, выплакать, выстрадать, а потом уже смотреть вперёд.

Через некоторое время машина останавливается, я выплываю из своего чёрного ступора.

Медленно выхожу, открываю скрипучую калитку, бреду по запущенному, заросшему травой двору. Обхожу покосившийся дом. Слышу, Данил молчаливо следует по пятам. Мне хочется, чтобы он оставил меня одну, но я чувствую, он не захочет, а на споры у меня нет сил.

Подхожу к старой берёзе в конце двора. Здесь трава выкошена, а под деревом вижу небольшой холмик свежей земли, и маленький аккуратный крест.

Смотрю на него и чувствую, как слёзы бегут по щекам всё быстрее, кислота внутри поднимается с новой силой, в грудь как будто кто-то кол забивает. Оседаю рядом под пудовой тяжестью, которая давит на плечи.

И такая пустота внутри, такая невосполнимая потеря, что хочется завыть раненой волчицей.

Обнимаю себя за плечи, а слёзы все льются и льются, из груди вырывается некрасивое рыдание. Прикрываю рот рукой, не хочу шуметь, но как справиться со рвущими чувствами, не знаю, хватаю воздух, снова всхлипываю.

Чувствую, как рядом садится Данил. Накрывает мою руку, поворачиваюсь к нему и натыкаюсь на такой же полный слёз и отчаяния взгляд.

Тону в нём, потому что все чувства там, на дне этого взгляда, мне очень знакомы, они слишком остро резонируют с моими.

Наша боль сливается в одно целое, и сейчас у меня нет сомнений, что она у нас общая на двоих.

Да, Даня тоже хотел дочь, и он её тоже потерял.

Его рука тянет меня, и я поддаюсь. Падаю в его объятия, рыдаю в его сильных руках до тех пор, пока слёз не остаётся. Сейчас не время для разногласий, обвинений и выяснений отношений. Мы отложим это всё на потом. Сейчас мы едины в нашем горе. И это нужно пережить.

Долго мы сидим так, в обнимку, глядя на этот маленький холмик земли, который забрал у нас самое дорогое.

– Какая она была, – вдруг спрашиваю я.

– Юль, – морщится Данил, – не надо, – сглатывает тяжело.

– Надо! Скажи.

– Я не рассматривал. Не смог. Мне отдали тельце в чёрном пакете. Она очень маленькая была, как котёнок, – тяжело выталкивает он слова. – Я только личико видел. Но… Не надо тебе этого, Юль.

– Ты её что, вот так в пакете, как котёнка и похоронил? – вскрикиваю я.

– Нет. Я её в детское одеяльце завернул. И гробик сам сделал как смог.

– А почему здесь, а не на кладбище?

– Не знаю. Мне её вообще отдавать не хотели, предлагали не заморачиваться, но я настоял. Я не знаю, где положено таких детей хоронить, а узнавать сил не было. Скажу честно, я совсем не в себе был в те дни. Но я вспомнил, мать рассказывала, что до меня у них ребёнок первый тоже умер, и хоронили они его у бабушки во дворе. Вот и я так сделал. Может, и неправильно, но… Теперь уже не переделать.

Я тоже не знаю, как правильно в таких случаях поступать. Никто не готовит нас к подобным событиям. Наверное, в таких ситуациях должны помогать родственники, но так случилось, что у нас никого не осталось рядом. Родители умерли, а тётки-дядьки живут далеко, да и общаемся мы редко.

Ну что ж. Во дворе, так во дворе. Какая теперь разница. Я вспоминаю тоже трагическую историю про первого ребёнка, которую рассказывала свекровь. Она говорила с грустью, но без какого-то надрыва. Сильная женщина, пережила это горе, может, и я смогу.

– Оставь меня одну, я ещё здесь побуду.

– Юль, холодно к вечеру становится, а ты только из больницы вышла. Пойдём в дом.

– Нет! Оставь меня, – рявкаю на него.

– Хорошо, – вздыхает он и всё же уходит.

А я ещё долго сижу тут, пытаюсь найти в себе силы как-то принять то, что уже не изменишь.

Смотрю на могилку и понимаю, чего не хватает. Цветов. Даня не положил, и я не догадалась. Да и не могу я представить, какой бы букет из магазина подошел моей крошке? Нет, таких невинных, нежных цветов там не продают.

Встаю, покачиваясь, бреду по двору, здесь бушуют ромашки и васильки. Рву букет, плету венок из полевых цветов.

Когда была ещё девчонкой, плела такие венки для себя, мечтая, что у меня будет красавица-дочь, и я научу этому нехитрому занятию и её. Кто бы мог подумать, что всё будет так…

Моя тётка жила неподалёку, я иногда приезжала к ней в гости летом. Здесь мы познакомились с Даней, здесь зародилась наша любовь.

Когда-то я мечтала, что на этой даче будет бегать наша подросшая крошка, здесь чудесная природа, речка рядом. Но никак я не могла подумать, что под старой берёзой, где когда-то, ещё до свадьбы, мы с Даней целовались, появится могила нашего ребёнка.

Видимо, здесь же мы похороним и нашу семью…

Венок готов, вешаю его на крест. Слышу сзади шаги. Мне на плечи ложится тёплая кофта, а в руках у Дани кружка горячего чая. На землю он стелет плед, усаживает меня и сам садится рядом.

– Юль, – протягивает мне чай. – Если тебе это очень нужно, я готов усыновить ребёнка.

– Правда? – вскидываю глаза на него.

– Правда. Скажу честно, мне не нравится эта мысль, но ради тебя я готов. Только давай попробуем сначала жить…, – устало трёт глаза, зажимает переносицу. – Я не знаю… Как раньше уже не получится, но как-то жить, – ловит мою руку и взгляд. – Я тебя люблю. Иди ко мне.