Пока я не мог сказать с определенностью, но предполагал, что на мироустройство повлияло наличие магов. Многие из них, за счет умений превосходили людей, лишенных волшебных способностей. Поэтому маги быстро стали высшей кастой, аристократами этого мира. На этом социальная эволюция остановилась.

Не знаю, что помешало волшебникам создать более сложную общественную систему. Может, взаимное недоверие. Или то, что власть обычно строится на силе и принуждении – а здесь отдельный маг, обладавший соответствующим Даром, мог успешно противостоять любым попыткам заставить его выполнять чью-то волю. Либо умереть в процессе. А мертвым особо не покомандуешь.

Помимо прочего, магов отличали гордость и эгоизм. Никто не желал подчиняться другим, поэтому среди волшебников не появилось ни королей, ни даже высшей аристократии. Номинально, по статусу все были равны. Хотя на деле ситуация была иной.

Но вернемся к истории. В хаосе войны всех против всех, единственным объединяющим началом стали кровные связи. Принадлежность к роду давала защиту и другие бонусы. Но большими семьями тоже нужно было как-то управлять. А кто обычно рулит в семье? Старшие. Вот так внутри каждого рода возникла иерархия.

Долгое время за пределами семейных сообществ все оставалось по-прежнему. То есть, царили разброд и анархия. Каждый род оберегал свои владения, время от времени делая попытки урвать кусок чужих. Но постепенно, под давлением то и дело бунтовавших простолюдинов, которых было значительно больше аристократов, магические семьи были вынуждены начать договариваться. Просто, чтобы чернь не вырезала их поодиночке.

В результате практически во всех странах возникли более-менее похожие аристократические системы управления. Например, в Иризии, где жила семья Ардисс, высшим органом власти был Гранд-совет, в который входили представители основных родов. Грубо говоря, местные застряли на уровне сословно-представительской демократии. Эдакая Польша пятнадцатого века, со шляхтой, но без монарха.

Сагинея отставала от Земли не только в плане социального устройства. Наука и техника в этом мире тоже развивались гораздо медленнее, чем дома. На мой взгляд, причина заключалась в наличии магии, особенностях политики и общем консерватизме. Так или иначе, наивысшим техническим достижением жителей Сагинеи был паровой двигатель. Электричества не наблюдалось даже в зачаточном состоянии. Химия не впечатляла, а понятия физики вовсе не существовало.

Разумеется, больше всего меня заинтересовала магия. Пытаясь понять все аспекты, я часами расспрашивал отца. И по мере накопления информации, приходил в недоумение. То, что сагинейцы называли волшебством, не было таковым в моем представлении. Я долго думал, и в какой-то момент меня озарило: здешняя магия – это сверхспособности!

Вывод подтверждали многочисленные факты. К примеру, то, что магии невозможно было обучиться. Человек либо рождался с так называемым Даром, либо нет. И даже те, кому посчастливилось обладать необычным умением, не могли заполучить иное. Скажем, маг, способный левитировать, вроде того, что гонялся за улетевшей шляпой, никогда в жизни не научится контролировать огонь или управлять растениями. Да и то, что маги рождались исключительно в семьях магов, доказывало, что это какая-то генетическая особенность, передаваемая по наследству. А из этого следовало, что я тоже маг!

Одна беда: я не чувствовал в себе ничего необычного. И однозначно, не наблюдал даже незначительного проявления сверхспособностей. Хотя, если в этом деле задействована генетика, что-то определенно должно быть. С этой мыслью я направился к отцу.

Эзерин, проявлявший чудеса терпения, когда я засыпа́л его множеством вопросов, и в этот раз отложил книгу и доброжелательно взглянул на меня:

– Опять хочешь что-то узнать, Виктор?

Я кивнул.

– Отец, а какой у меня Дар?

– Я бы тоже очень хотел это знать, – улыбнулся он.

Такое заявление меня разочаровало.

– Разве мой Дар не тот же, что у вас с мамой?

Он покачал головой:

– Даже когда оба родителя обладают сходным Даром, не всегда ребенок получает его же. Часто, но не всегда. А когда у пары совершенно разные Дары, как у нас с мамой, то в итоге может выйти, что угодно.

– Почему тогда мой Дар никак не проявляется?

– Он еще не раскрылся. Но не волнуйся: однажды это непременно случится.

– А бывает так, чтобы сын или дочь магов вовсе не обладал волшебным умением?

Удивившись, Эзерин задумался.

– Если подобное и бывало, я о таком не слыхал.

Это заявление порадовало – у меня все еще был шанс обрести сверхспособность.

– И как мне узнать, какой именно у меня Дар? – продолжил я терзать родителя.

– Дождаться его проявления, – рассмеялся Эзерин. – Раньше он не давал знать о себе, и на то имелись веские причины…

– Болезнь? – вставил я.

– Да. Но теперь все изменилось. И твой дар может раскрыться в любой момент.

* * *

Сойдя на берег в Венранде, по сути, единственном большом порту Иризии, мы переночевали в маленькой гостинице, а утром отправились на вокзал. Там сели на поезд, который тянул необычного вида паровоз. Несмотря на то, что ехал он не очень быстро, еще до темноты мы оказались на нужной станции.

Город, в котором обитало семейство Ардисс, назывался Демелен. По словам Эзерина, раньше они с Росальбой жили в столице, но после рождения Виктора перебрались сюда. Причину он не раскрыл.

Родителям принадлежал скромный двухэтажный домик в тихом районе. Построенный из бурого кирпича, с черепичной крышей, устремленной к небу острым треугольником, он напоминал что-то из европейской архитектуры. При доме, в глубине двора, располагалось еще одно строение. Полностью деревянное, оно совмещало в себе сарай и конюшню с единственной лошадью. Лошадь была рыжей. Когда я поинтересовался, как ее зовут, отец удивленно взглянул на меня и спросил:

– Зачем ей имя? Это же просто животное.

Из этого я сделал вывод, что в Иризии, а может, и на планете в целом, не принято давать клички зверям.

Дом и участок вокруг него опоясывал кованный решетчатый забор на кирпичном основании. Почти полностью его затягивали зеленые побеги растения, похожего на плющ.

За двором и конюшней следил пожилой бородатый мужичок по имени Онрис. В доме матери помогала вести хозяйство женщина лет тридцати восьми, которую звали Ивелла. Больше слуг не было.

Сам дом внутри не так уж сильно впечатлял. Гостиная, спальня родителей, моя комната, клетушка Ивеллы, отцовский кабинет, кладовая, кухня, ванная с уборной – вот и все. Онрис – конюх, садовник и сторож в одном лице – спал в конюшне. Короче, усадьба оказалась не из богатых. Тем не менее, вечером, оставшись в одиночестве в своей комнате, я почувствовал тихую радость, будто и впрямь вернулся домой.

* * *

На следующий день отец верхом уехал по делам. А Росальба повела меня прогуляться по городу.

Быстро добравшись до центра, мы шли по брусчатой мостовой мимо домов, самый высокий из которых мог похвастаться аж четырьмя этажами. В целом городская архитектура больше напоминала средневековую, нежели ту, что была распространена на Земле в девятнадцатом веке. Несмотря на это, выглядел городок вполне мило и аккуратно, словно аттракцион для туристов.

Возле небольшой кондитерской лавки, наполненной сладкими ароматами, располагались несколько столиков. Устроившись за одним из них, мы заказали пирожные и чай. Хотя я никогда не был любителем сладкого, это угощение пришлось мне по вкусу.

Видя, как быстро я расправился с десертом, Росальба подвинула ко мне тарелочку со своим пирожным. Я попытался отказаться, но она настаивала, чтобы я забрал его. И пока я жевал воздушное тесто с кремом, смахивающим на заварной, мать, подперев щеку рукой, нежно наблюдала.

– После исцеления ты заметно изменился, милый, – сказала она, когда со сладостью было покончено. – Но кое-что осталось таким же. Не знаю, помнишь ли ты это, но мы с тобой частенько заглядывали сюда. И ты всегда с удовольствием лакомился этими пирожными.