И Джо, там, дома, моет тарелки. Одинокие звери! И нет таких причин, таких решений или философских систем, в которые мы бы сумели заткнуть себя без остатка, так, чтобы хоть малая наша часть не осталась снаружи – удивляться и быть одинокой.

– Он правда хороший доктор, – минутою позже сказал я.

Ренни окинула меня непонимающим взглядом, как если бы я вдруг заговорил на иностранном языке.

– Ренни, может, отвезти тебя назад, домой?

– Если ты отвезешь меня домой, я застрелюсь, – хрипло сказала Ренни. Когда до конца проселка, шедшего от дороги к Ферме, осталось совсем немного, я выключил фары и тихо въехал во двор. Я, конечно, объяснил Ренни, что Доктор просил меня не тревожить пациентов, но, боюсь, что эдакая театральность не прибавила ей присутствия духа. У входа в дом я взял ее под руку: она дрожала. Миссис Доки и Доктор ждали нас в приемной. Оба тут же весьма недвусмысленно уставились на Ренни, причем у миссис Доки выражение лица было откровенно презрительным.

– Добрый вечер, миссис Морган, – сказал Доктор. – Начать можем прямо сейчас. Миссис Доки проводит вас в Комнату Процедур.

Не говоря ни слова, миссис Доки направилась к Комнате Процедур; Ренни, после секундного колебания, тоже вдруг встрепенулась и пристроилась к броненосцу в кильватер. У меня на глаза навернулись слезы. Я не слишком понимаю разницу между состраданием и любовью: наверное, то, что я чувствовал к ней, было чистой воды сострадание.

– Вы привезли с собой чек и банковскую книжку? – требовательным тоном спросил Доктор.

– Да, – я вручил ему книжку. На предпоследнем корешке была проставлена итоговая сумма: двести восемьдесят семь долларов тридцать два цента; следующий чек был выписан на всю эту сумму без остатка и подписан. – Я не знал, на чье имя выписывать.

– Имя я и сам впишу. Ну что ж, тогда за дело. Я хочу, чтобы вы при сем присутствовали, в воспитательных целях.

– Нет уж, я лучше здесь подожду.

– Если вы хотите, чтобы я сделал ей аборт, – сказал Доктор, – тогда идите со мной и смотрите от и до.

Делать было нечего, я пошел. Доктор нацепил свою белую куртку, и мы прошли в Комнату Процедур. Ренни уже лежала на столе, накрытая простыней по самое горло. Я было испугался, что она станет возражать против моего присутствия, но она не подала ни единого знака. Миссис Доки бесстрастно стояла у стола. Доктор вымыл руки и убрал простыню у Ренни с живота.

– Ну-с, давайте сперва убедимся, что вы и в самом деле беременны.

Она вздрогнула, резко, судорожно, едва его пальцы коснулись ее. Минуту или около того спустя, когда Доктор надел резиновые перчатки, смазал пальцы и начал внутреннее обследование, она принялась плакать, всхлипывая и хватая ртом воздух.

– Вы мне это прекратите, – сварливо сказал Доктор. – Вам уже приходилось рожать детей. – Немного погодя он спросил у нее: – Как вам кажется, каков ваш срок? – Ренни промолчала, и больше он ни о чем ее не спрашивал. – Ладно, можем приступать. Пожалуйста, расширитель и кюретку, – сказал он, обращаясь к миссис Доки, та пошла к стерилизатору и стала звякать какими-то инструментами; рыдания стали глубже и громче. Ренни извернулась на столе и даже попыталась приподняться.

– Лежать, и лежать тихо! – резко прикрикнул на нее Доктор. – Вы мне тут всех перебудите.

Ренни снова откинулась назад и закрыла глаза, как только доктор принял из рук миссис Доки блестящую кюретку, у меня к горлу подкатила тошнота; и я решил смотреть на Ренни, на ее лицо, а не туда, где шла операция.

– Затяните ремни, – сказал Доктор, снова обращаясь к миссис Доки. – Вам наверняка и раньше приходилось это делать. – Ренни перетянули в районе диафрагмы широким кожаным ремнем. – Так, теперь вы держите правую ногу, а вы, Хорнер, левую. Поскольку акушерские проблемы нас тут редко беспокоят, специального кресла у нас, сами понимаете, нет.

Он поднял Реннины ноги и растянул их в стороны. Миссис Доки схватила правую и прижала голень к своему бедру, а я, весьма неохотно, взялся за левую.

– Прости меня, Ренни, – сказал я.

Ренни стонала и мотала головой. Еще чуть позже – Доктор, должно быть, как раз пустил кюретку в дело, но я не глядел и точно сказать не могу – она стала кричать и попыталась вырваться.

– Держите ей ноги! – рявкнул Доктор. – Она же всю себя изрежет! Хорнер, сделайте с ней что-нибудь!

– Ренни… – На большее я оказался не способен. Она была напугана; мне даже показалось, что она меня больше не узнает. Из глаз у меня текли слезы, лицо Ренни плыло. На долю секунды она расслабилась, пытаясь взять себя в руки, но тут же – еще одно движение кюретки? – закричала опять и рванулась кверху.

– Ладно, – Доктор раздраженно поглядел на миссис Доки. – Кюреткой тут делать нечего. Отпустите ногу и заставьте ее замолчать.

Миссис Доки толкнула голову Ренни назад, на стол и зажала ей рот. Ренни несколько раз отчаянно лягнула освободившейся ногой – Доктор отлетел в сторону, опрокинувши по дороге стул, и выругался. Я невольно поднял глаза и увидел кровь: кровь на простыне под Ренни, кровь у нее на бедрах, кровь на перчатках Доктора. Тошнота поднялась прямо к горлу, и у меня едва хватило сил ее перебороть.

– Кровотечение она себе уже устроила, – сказал Доктор миссис Доки. – Подержите ее еще минутку, я приготовлю наркоз.

Я начал чувствовать Ренни – ее страх. Она снова затихла и смотрела на меня умоляющим взглядом.

– Уберите руку, – сказал я миссис Доки. – Она не будет кричать. – Миссис Доки осторожно отняла ладонь, но было видно, что она в любой момент готова вернуть ее на место.

– Джейк, я боюсь, – тихо, сквозь слезы и дрожь, сказала Ренни. – Он делает мне больно. Я не хочу бояться, но ничего не могу с собой поделать.

– Доктор, как вы считаете, еще можно остановить операцию? – спросил я через всю комнату: Доктор в дальнем углу прилаживал резиновую трубку к двум стоящим на металлической тележке баллонам.

– Смысла нет, – отозвался он. – Я бы давно уже все сделал, если бы не эта ее дурь.

– Ренни, ты хочешь домой?

– Да, – она опять расплакалась. – Только пусть он сначала закончит. Я пытаюсь держать себя в руках, но у меня ничего не получается.