– Пегги, но это и в самом деле чрезвычайно серьезно, поверь мне, пожалуйста.

– Ага. Ровно месяц прошел, правда, забавно?

– Послушай, речь вовсе не о том. Я пытаюсь помочь одному человеку, которому эта помощь очень нужна.

– Да, ты же у нас специалист по гуманитарной помощи.

– Пегги, ради бога! Я не стану притворяться, что думал о тебе днем и ночью, но положение и впрямь отчаянное. Я понимаю, что у тебя нет причин оказывать мне какие бы то ни было услуги.

– И при этом ты говоришь, что на сей раз все будет честно?

– Именно.

– Ты меня не любишь.

– Я никого не люблю. Но я достаточно долго прожил холостяком, и, даже если забыть об этой операции, столько тебе задолжал, что хватит не на год и не на два.

Пегги стряхнула мои руки с плеч и принялась качать головой, ни дать ни взять Ренни Морган.

– Ну почему с тобой всегда так, а, Джейк? Даже когда ты добрый, ты все равно ставишь меня в дурацкое какое-то, унизительное положение.

– Погоди, погоди, успокойся. Давай я сам сделаю тебе предложение. Я решил, что хочу на тебе жениться. И если когда-либо в жизни я говорил искренне, так это сейчас.

– Но ведь ты никогда раньше не был искренен со мной, разве нет?

– Был, только что. Я бы сегодня на тебе женился, если бы в воскресенье можно было где-нибудь оформить документы. Мы их оформим завтра, а в среду поженимся.

– Ты сказал, она будет ждать только до вечера.

– Сказал. Тебе придется всего лишь сообщить ей, что ты знаешь нужного человека. Можешь прямо сейчас ей и позвонить. Я думаю, этого будет достаточно. Скажи, что по личным причинам, или там еще по каким, ты не сможешь назвать его имени до среды. Если она согласится ждать, я буду на седьмом небе от счастья.

– А если не согласится, что тогда?

Еще один ключевой вопрос, но тут за правильным ответом далеко ходить не нужно.

– Если она не согласится, что ж, я больше ничего не смогу для нее сделать, но я не вижу, как это может повлиять на мои перед тобой обязательства. Ты сделаешь все, о чем я просил, и я сделаю все, что обещал.

Тут Пегги, изнуренная борьбою чувств, ударилась в слезы.

– Я женюсь на тебе и буду любить тебя так, как только смогу любить женщину, – до самой смерти, – я произнес слова присяги.

Она все плакала и плакала, пока я не начал беспокоиться. Нужно было сделать что-то еще, и немедленно. Скажем, если ее обнять: это решит дело или, наоборот, окончательно все испортит? Я отчетливей некуда понимал, что сейчас любое сказанное мною слово, любой жест – или не сказанное слово и не сделанный вовремя жест – могут убедить ее вдруг в полной моей искренности – или неискренности. Пегги Ранкин! Черт подери это мое дурацкое воображение, слишком богатое, чтобы использовать его в практических целях, для предугадывания человеческих поступков: независимо от того, сколь глубоко и долго я знал своих ближних, я мог представить и обосновать самые что ни на есть противоположные их реакции на одни и те же – почти любые – раздражители. Вот вроде как с этим поцелуем: сочтет она его доказательством того, что я безбожно переигрываю, или, наоборот, симптомом глубочайшей искренности – того, что мне уже плевать, заподозрит она меня во лжи или нет? А если я не двинусь с места, примет ли она мое бездействие как свидетельство того, что я отказываюсь дальше тянуть дурацкую эту волынку и настолько уверен в собственной победе, что не желаю даже снизойти до еще одного маленького жеста, – или же что в порыве глубочайшей искренности я боюсь даже пальцем пошевелить: а вдруг она таки примет мое предложение за гнусную уловку?

Я взял ее лицо обеими руками и притянул к себе. На долю секунды она замешкалась; потом ответила на долгий нежный поцелуй.

– Слава богу, ты поверила мне, Пегги, – тихо сказал я. -Нет.

– Что?

– Я не поверила ни единому твоему лживому слову, с той самой минуты, как ты переступил порог. И почему я сразу не повесила трубку, когда услышала твой голос? Сделай милость, убирайся вон.

– Но, боже мой, Пегги! Ты просто обязана мне поверить!

– Если ты не уберешься, я буду кричать. Я не шучу.

– Ты что, не веришь, что Ренни Морган собирается пустить себе пулю в лоб? – закричал я.

Она и в самом деле завопила во весь голос, и мне пришлось зажать ей ладонью рот. Она лягалась, молотила меня кулаками и попыталась укусить за руку. Я толкнул ее обратно в кресло и сел – верхом – ей на колени, чтобы нейтрализовать ноги, а свободной рукой схватил за горло. Силенок ей было не занимать, и я едва-едва удерживал ее на месте – с Ренни у меня и этого бы не вышло.

– Все гораздо серьезней, чем тебе кажется! Я сказал, что женюсь на тебе, и я не шутил, и готов это повторить, хотя, честное слово, сию же секунду задушу тебя к чертовой матери, если ты откажешься мне помочь.

Глаза у нее стали совершенно круглыми, я отнял руку и, едва она опять принялась голосить, как следует сжал ей глотку – без дураков, вогнав большой и указательный пальцы в ямки по обе стороны горла.

– Перестань! – просипела она. Я тут же убрал руки, испугавшись – а вдруг у нее и в самом деле что-нибудь там сломается. Она хватанула воздуха, со скрежетом, на всхрипе.

– Как зовут специалиста? – я не дал ей опомниться.

– Да не было, не было специалиста, – держась за горло, сказала она. – Не знаю я никаких специалистов! Я просто хотела…

Я врезал ей от всей души и выбежал вон.

Все, полный тупик: был я с ней честен или нет, врала она сама или говорила правду, не имело теперь никакого значения. Я поехал домой и уселся в кресло-качалку. Была уже половина двенадцатого. Соломинок, за которые имело смысл цепляться, не осталось ни одной, силы у меня кончились, я был опустошен и выжат как тряпка. Я было попытался напрячь воображение и выдумать еще какую-нибудь лихую комбинацию, но в голову шла одна только Ренни, как она молча направляется из гостиной в чулан, и до сцены этой осталось не то десять, не то восемь часов. Джо, вероятнее всего, будет сидеть за письменным столом, уткнувшись в тетрадку. Наверное, он услышит, как Ренни отложит в сторону – газету? – и пойдет к чулану. А он так и будет тупо смотреть в тетрадку, не видя ни слова, или, может статься, повернет голову и проследит, как она откроет дверь в чулан. Мальчики спят себе в дальней комнате. Ренни, конечно же, не станет возвращаться в гостиную. Там, в чулане, где от Джо ее отделит приотворенная дверь, она возьмет с полки кольт, снимет с предохранителя, приставит дуло к виску и тут же спустит курок, прежде чем металлический холодок ствола чуть правей и выше глаза успеет вызвать у нее рвотный рефлекс. Да, а сначала она, скорей всего, сядет на пол.