К. охватила паника, поскольку, как он ни старался, выходит, правдиво отвечать на все её вопросы, он только снова разочаровывал людей, от которых могло зависеть его ближайшее будущее. Поэтому он ощупью крепко уцепился за место на котором сидел, рассчитывая на то, что тщедушный Герстекер и его престарелая мать, даже если захотят, то по причине своей слабости, всё равно не смогут вытолкать К. на улицу, тем более, если он покрепче ухватится за скамью. Другое дело, если они позовут себе на помощь соседа Лаземана, который, как помнил К., был крепкий мужчина, и вот тогда уж К. точно будет несдобровать.
«Я землемер», – неуверенно ответил он, уже начиная сам сомневаться в своих словах в этой окружающей его первозданной тьме; в самом деле, может быть и вправду, он кто-то другой, может он спит, и ему только снится, что он когда-то был землемером, и что у него было то самое детство и те самые родители зацепившиеся за его память, а на деле он совсем другой человек с тайной внутри себя и эту тайну требует раскрыть от него старуха? Кто же он, на самом деле, если он сам не знает своей тайны?
Ответом ему послужил разочарованный вздох, и К. услышал, как мать Герстекера что-то неразборчиво шепчет своему сыну, а тот слушает, изо всех сил сдерживая очередной приступ кашля, отчего из его горла раздавалось какое-то странное жужжание, как будто где-то рядом в темноте летало кругами огромное крылатое насекомое. Наконец Герстекер, видно, выслушавший свою мать до конца, поднялся с заскрипевшего табурета и по таким же скрипящим половицам, невидимо, но слышно для К., зашаркал из комнаты и пропал в глубине дома, откуда почти сразу же донёсся очередной взрыв кашля.
«Но у меня же есть документы, что я привёз с собой в Деревню, – растерянно вспомнил К., обращаясь в темноте по направлению, где должна была примерно находиться старуха, – в них указано кто я, моя профессия и там даже должен быть мой вызов из Замка от графской канцелярии».
Он машинально похлопал себя по карманам и вдруг похолодел. Эти бумаги и не должны были находиться в его карманах, они лежали в специальном отделении рюкзака, с которым он явился на постоялый двор «У моста» четыре дня назад. Но с постоялого двора его вместе с Фридой прогнала хозяйка, вернее, тогда она выгнала только его, а Фрида ушла сама, так как в то время она ещё любила К. и была готова идти за ним куда угодно, хоть на край света или хоть в нетопленный школьный зал. Значит, получается, рюкзак с его пожитками должен находится в школе, в гимнастическом зале, где они ночевали вчетвером вместе с тогда ещё не уволенными помощниками. Как же он мог про него позабыть? А теперь Фрида стакнулась с Иеремией, ухаживает за ним, пока он болеет, и может, даже рассказывает ему сейчас, где лежат вещи К., если тот сам про это позабыл! И когда Иеремия сообразит, что если он выкрадет документы К. когда выздоровеет, то тогда тот сразу же окажется в его власти целиком и полностью. Да, может, Иеремия уже сейчас крадётся по темноте к школе, невзирая на свою болезнь, чтобы отомстить К. за все неприятности, которые тот ему причинил. Да, и не болеет он, наверняка, а просто притворялся перед Фридой, чтобы её разжалобить, К. сразу это понял, когда увидел его вместе с Фридой, понял по всё её жалостливому взору. Болеет, вон, Герстекер, тут уж возразить нечего, даже из другого конца дома его кашель слышен, а Иеремия, что же, напился горячего чаю с вареньем, пропотел, да, и давай показывать свой пот и пошатываться на ногах перед теми кто готов его пожалеть. Но К. то не проведешь, плохо, только, конечно, что он поздно догадался о притворстве Иеремии, и надо теперь скорее бежать в школу в этой тьме, чтобы выручить свои вещи, а главное, документы. Ведь, если они пропадут, то у К. и останутся-то только два измятых письма от Кламма, что он таскает в заднем кармане своих штанов, а больше ничего у него не останется. А на эти письма и так маловато надежды, даже со всеми остальными документами, что были у К., а уж без них и вовсе.
От этих мыслей К. провалился буквально в самую глубину ужаса. Ему следовало немедленно бросать все свои дела здесь и мчаться выручать свой рюкзак, но он понимал, что в этом доме он фактически в плену у Герстекеров, и если он даже сейчас сбежит отсюда, то наверняка, замерзнет этой же ночью на какой-нибудь глухой улочке в Деревне, так и не найдя в темноте дорогу к школе. Но, может быть, Герстекер проводит его туда, за обещание щедро заплатить ему впоследствии? Сейчас у К. не было с собой ни монетки, и он понимал, что скорее всего он обманет Герстекера, суля ему за помощь награду, которой у него нет, но с другой стороны, сам Герстекер обещал ему деньги за подспорье в работе на конюшне, и таким образом К. всё-таки мог бы рассчитаться с ним взаимообразно без обмана в будущем.
«Документы, циркуляры, протоколы, – вынырнув на мгновение из глубины охватившей его паники, вдруг услышал он снова из темноты голос старухи, – нынче все в Замке и в Деревне совсем на них помешались. От последнего батрака до старосты, и я уж не говорю о чиновниках из Замка, они запутали своей паутиной предписаний не только Замок, но и всю Деревню, а дай им волю, доберутся и до оставшихся полей и перелесков в округе».
Как не ни был испуган К. своими перспективами остаться без документов и превратиться по сути затем в бесправное животное – да, даже у животных здесь, наверняка, были ветеринарные свидетельства и прочее – но слова матери Герстекера неожиданно его поразили, и он даже на мгновение позабыл о своих горестях. Никогда прежде он не слышал здесь подобных слов. Администрацию здесь, как видно, боялись, любили, уважали, перед ней трепетали, но никто ещё при К. её не порицал, разве что, сам К. изредка это делал, да и то с осторожностью, как он говорил себе – для пользы дела.
В эту минуту в комнату вернулся Герстекер с новой зажжённой свечой, которую он принёс из большой комнаты с топившейся там печью, и сдерживая кашель, сел рядом со своей матерью, выставив свечу на стол прямо перед ней.
«Во времена моей молодости Замок был настоящим дворянским гнездом, а я тогда была служанкой у матери нынешнего графа, – задумчиво произнесла старуха, чуть покачивая головой и глядя куда-то вдаль на то, что другим было узреть уже не дано – и какое это было прекрасное время К., какое прекрасное время! Я помню роскошные выезды старого графа Вествеста и его придворных на охоту и в церковь, а когда он во главе блистательной процессии проезжал через Деревню, то толпы крестьян с обнаженными головами толпились по краям дороги, с почтением и страхом взирая на него самого и его прелестную супругу. А кортеж сопровождавший графа был настолько длинный, что когда первая его карета запряжённая четверкой лошадей выезжала из Деревни, последние из карет ещё не могли до неё доехать! Граф был суров, но справедлив К., очень справедлив, и это он выстроил нам в Деревне новую церковь и школу, и мы все просто молились на него и благодарили за него Бога».
К. слушая речь матери, на минуту даже забыл о своем рюкзаке и своих документах в нём. И когда всё это происходило?» – спросил он, и на эту же минуту старый Замок предстал перед ним совсем в ином свете, чем раньше; надо же, значит, здесь когда-то всё было совсем по-другому!
«Больше пятидесяти лет назад, – грустно вздохнула мать Герстекера, – да, не меньше, но потом старый граф скончался, и из столицы вернулся его сын новый граф Вествест и завёл здесь свои порядки, к которым он, наверное, привык у себя в столичном городе. Теперь-то, конечно, они старые, пожалуй, сейчас только самые пожилые жители Деревни, такие как я, помнят какой жизнью здесь жили раньше, да и то уже и они начали забывать прошлое. И происходило всё, как-то знаешь, постепенно и понемногу; сначала вводилось то одно, то потом другое новшество от графа и приехавшей с ним графской канцелярии, приезжали то одни, то другие чиновники с обновлёнными предписаниями, всё время возникали и постоянно реорганизовывались новые административные службы в Деревне и Замке, отделы исполнения предписаний по Деревне, отделы контроля этих отделов и так далее. И так потихоньку, как в той сказке, где лягушек долго грели в котле на огне, мы и не заметили как сварились. Но я-то, К. ещё помню былые времена и мне не нужен твой паспорт, чтобы понять, что ты не тот за кого себя выдаешь, и что ты обставил свой приезд, как будто ты землемер только для того, чтобы скрыть свои истинные цели, которые я впрочем готова поддержать; ведь не зря же, как только я услышала о тебе от своего сына, я начала подозревать кто ты есть на самом деле. Но Герстекеру пришлось за тобой долго побегать, чтобы залучить тебя сюда, а ведь он у меня совсем больной, как ты сам с лёгкостью можешь убедиться. Сначала я очень рассердилась на сына, что он сразу отвёз тебя на постоялый двор и только потом рассказал мне об этом. Но уж очень он у меня пугливый и осторожный, жизнь-то его прожевала и выплюнула, так что его действиям – избавиться от тебя как можно скорее – я не удивляюсь, хотя и сильно потом досадовала на него за это. Но дальше я поговорила с Анной и тогда уже начала сразу тебя искать, но ты, тем временем, был то в одном месте, то в другом, и действовал в соответствии со своими собственными планами, которые здесь никому не понятны и чужды, и поэтому совершил множество ненужных ошибок, которых можно было избежать, встреться мы раньше».
