На войне есть свои правила безопасности, которые если ты хочешь жить, то надо беспрекословно соблюдать. Не будешь соблюдать эти правила – умрешь. Хотя тут и так не слишком много от тебя зависит. Прилетит неожиданно реактивный снаряд или бесшумная 60мм минометная мина из блядской «польки»… и пиздец, пакуй вещи и лети на облачко, чтобы там сидеть с арфой под мышкой, ну или добро пожаловать в чан со смолой к чертям на встречу. Куда попадешь после смерти зависит только от количества грехов в мирской жизни.

Добежали до капонира, дальше по очередному подземному переходу добрались до основного убежища. Позади не было слышно взрывов, значит на этот раз противник то ли не заметил откуда мы вели огонь по группе их военных, то ли просто решил не выказывать своих огневых точек. Потому что мы стреляли не только чтобы поразить украинских вояк, но, и чтобы вызвать огонь на себя и выявить вражеские огневые точки.

В глубоком подземном убежище, построенном еще в 70-ые годы прошлого столетия было душно, но терпимо. За последние несколько дней мы привыкли к духоте и висящему под потолком табачному дыму. Курили парни много, во-первых, не было по их душу комбата Рыжика, который вечно гонял курильщиков, а во-вторых, в качестве трофея досталось полсотни блоков с «верблюдом». Вот парни и дымили в своё удовольствие.

Сидим мы в окружении хорошо: сыто, относительно безопасно, есть табачок, провиант, вода, медикаменты, оружие и боеприпасы. Даже средства связи и наблюдения за противником и те есть. Воюй, не хочу!

В первый день обороны, сразу же после бессонной ночи, когда нашу располагу попытались прощупать несколько разведгрупп противника, наши позиции укропы штурмовали два раза. Сперва пошли на ББМках при поддержке танка, чтобы посмотреть, что за бравые гвардейцы под флагом княжества Монако захватили их опорный пункт. Пехоты в общей сложности было около двух взводов.

В бою отличился Шут со своим экипажем на Т-72. Мы подняли в небо «квадрик», и я корректировал стрельбу танка с закрытой огневой позиции. Танк Шута отстрелялся на твердую пятерочку: укропский «пылесос» получил плюху в борт, ББМ, которые шли в колонне сыпанули в стороны и с перепугу налетели на свои же минные поля. Две сразу же подорвались, а две еще немного покатались по полю и тоже наехали на мины.

– Ничего себе?! Куда они прут?! Вот дебилы! Охренеть! Подрыв! – радостно комментировали смертельные покатушки вражеских бронемашин стоявшие у меня за спиной бойцы. – Есть, есть!!! Еще один в минус!

Украинские машины высыпали десант, который попал под огонь осколочно-фугасных снарядов, которые один за другим посылал во врага танк Шута. Из-за этой эйфории, которая царила в бункере, мы прозевали подлет вражеского БПЛА, которое зашарашело танк Шута в корму, повредив моторный отсек. Подскочившая БМП-2 эвакуировала экипаж танкистов, но с танком пришлось попрощаться. Через десять минут в него влетел второй украинский дрон, и наша бравая боевая машина сперва окуталась клубами дыма, а потом полыхнула огнем, детонировал БК и Т-72 превратился в груду металлолома.

Укропы видать поняли, что тут что-то не так и на их опорнике окопались не союзники под флагом княжества Монако, а самые настоящие российские вояки.

Второй раз в этот день, укропы сунулись на штурм после короткого артобстрела – минут тридцать постреляли из гаубиц Д-20 положив в наши позиции полсотни снарядов, а потом ведя беспокоящий огонь из минометов пошли вперёд штурмовые группы, которые под прикрытием минометного и артиллерийского огня подвезли на БМП.

Со второй волной украинский штурмовиков мы бодались часа два, но в итоге отогнали их от наших позиций, правда пришлось пожертвовать одной БМП, которую вывели из капонира, чтобы она отработала по мельтешившим на заднем плане бронемашинам. Ну, а пехоту встретили огнем из пулеметов, минометов и ПТУРов. Положили около десятка укропов, с нашей стороны только три «трехсотых» и то всё, слава богу, легкие.

– Завтра нам всем пиздец! – грустно резюмировал паникер и пессимист Крест.

– Поглядим, – раздраженно хмыкнул я. – Балаклавы нацепили и встали группой, – приказал я, обращаясь к бойцам, находящимся в подвале. – У кого нет масок, пусть прикроют хари шарфами.

– На фейхоа? – спросил Глобус, глубокомысленно рассматривая трофейную бритву, которая должна была работать от батареек, но почему-то не включалась.

– Видео буду снимать, – пояснил я. – Надо записать видос, на котором мы буем жаловаться на горькую судьбу нашего подразделения, а заодно клеймить позором военных чиновников и бюрократов.

– Думаешь надо? – брезгливо поджав губы, спросил сержант Чехов.

– Надо! – твердо заявил я. – Пора перестать обороняться, надо переходить в наступление. Хватит, заебало всё!

Одно из самых тяжелых чувств, с которым человек сталкивается во время войны, это чувство собственного бессилия. Это чувство никогда не приходит в одиночку. За бессилием следуют боль и страх. Ощущение собственной, уязвимости и неполноценности. Мы можем совершать множество абсурдных действий, в попытке доказать самим себе, а также окружающим, что можем контролировать ситуацию, но всегда приходит момент, когда ты понимаешь, что всё это – Конец!

На войне страшно! Постоянно, каждую минуту страшно. Со временем страх притупляется и уходит на задний план. Но есть страхи, которые постоянно сидят в голове солдата, находящегося на передовой. По крайней мере для меня и всех, с кем я общался именно эти три страха – самые живучие и не покидающие голову. Причем все эти страхи постоянно переплетаются между собой, клубятся как ядовитые змеи, шипят и пускают яд в твоей голове, отравляя психику, заражая её укусами безумия.

Артиллерия – это страшно. Во время ее работы ты ощущаешь себя голым. Кажется, что спрятаться негде. Смерть находится практически везде. Взрывы ухают, земля трясётся, осколки проносятся по окопам, комья земли сыплются с неба. А внутри у тебя все звенит и дрожит от страха. К этому нельзя привыкнуть. С мелким калибрам, типа 60мм и 82мм минометных мин, еще кое-как можно привыкнуть, но все, что больше – это жуть, к которой нельзя привыкнуть и спустя несколько лет проведенных на войне.

Плен – вероятность быть пойманным врагом вызывает большие переживания. Обычно это происходит, когда вы ранены или оказались в изоляции на поле боя. В этом случае страшно становится не от самого факта оказаться в стане врага, а от того, что с вами сделают. Противник обозлен на нас, редко когда плен обходится просто побоями, холодом, голодом и не оказанием медицинском помощи. Могут быть пытки, издевательства и унижения – это ужасно! Могут задолбить насмерть, пихая в анальное отверстие черенок от лопаты, могут снимать на видео как насилуют, а потом скинут отснятое родственникам, коих быстро вычислять через социальные сети. Могут кастрировать.

Эти твари много чего могут…

Это страшно, поэтому солдаты и боятся плена. Настолько боятся, что, порой оказавшись отрезанными от своих в одиноком окопе и будучи ранеными, понимают, что могут обессилить и попасть в плен, то подрывают себя гранатами, даже когда противник еще далеко и близко не подошел и был шанс выбраться, спрятаться и добраться до своих самостоятельно. Дергаешь кольцо из гранаты, прижимаешь к щеке гладкое «яйцо» эРГэДэшки, чтобы наверняка убило, отпускаешь предохранительный рычаг… и умираешь. Зачастую погибнуть проще, чем пережить пытки плена.

Увечья – умереть на войне можно легко и быстро. Пуля прилетела, и вас нет. А бывают ситуацию, когда жизнь сохранятся, но вы получаете тяжелые ранения, благодаря которым возникает серьезная инвалидность. Когда мимо тебя проносили раненых с оторванными конечностями, то всегда думал, что не дай бог и тебе что-то вот так вот размолотит и отчекрыжит! Спаси и сохрани! А если тебе приходилось тащить раненого, то ты его как мог успокаивал:

– Братан! Ноги – херня, главное хуй с яйцами на месте! Сейчас такие протезы делают, что как настоящие ноги – бегаешь, прыгаешь на них. Так что не бзди, жив остался и ладно!