Не смотря на выпитое, Перчик весь был настолько пронизан страхом, что он его просто сотрясал – говорить не давал.

Да еще Слава предупредил его:

– Будешь врать – пристрелю как агента Америки.

Видимо, любовь к отечеству растревожила дуроломные страсти фронтовика.

От некоторых вопросов врач-отравитель немел, бледнел, вздрагивал и оглядывался. Почти час длились эти обоюдные издательства, но оказалось, главные испытания ещё впереди.

Выпив ещё полстакана, допрашиваемый, наконец, оклемался от страха, захмелев.

Серега с Чехом – одно про баклабы, Перчик – другое. Они мягко, без нажима – и врач-отравитель ласково. Они с угрозами – агент Пентагона тоже: причем, его оказывались повнушительнее: американцы завтра же разберутся с врагами их интересов. И наконец, нанес самый страшный удар – мол, они ошибается, считая лаборатории беззащитными: каждый второй сотрудник в них – агент ЦРУ.

Украинцы смутились. Но отступать было некуда.

С гневом и возмущением смотрел на них захмелевший Перчик. Предупредил, что на их совести будет жизнь Инны, которую видели в госпитале, уходящей с ним под руку, если они его все же убьют. За злодейство, задуманное над ним, их растерзать мало – ругался врач-отравитель. Расстрел – слишком мягкая форма наказания, ибо они посягнули на единственное оружие, способное противостоять москалям – напирал в раж вошедший Артур на оглушенных и растерянных похитителей.

Это уже было слишком…

Разговор на тему борцы с баклабами уже и не знали, как закончить, но тут фронтовик Чех недоуменно спросил, а кого расстреляют, если рашкина ракета угодит в лабораторию, производящую заразные бактерии, и они разлетятся по всему Киеву?

– Тебя расстреляют, мой раненный друг.

Серега рассмеялся, про себя констатируя – веселюсь накануне плача. В таких ситуациях путаются даже опытные психологи. И он не видел из неё выхода.

И видимо, чтобы понять ситуацию, все если за стол, стали пить. Пили водку, которой у Сереги был нескончаемый запас. Пили все – и Инна тоже. Допились до того, что Перчик заорал истошным голосом:

– Смир – на! Старший сержант.… Как тебя? Чех? Выйти из строя.

Фронтовик и не подумал подниматься со стула.

– От имени и по поручению Президента Украинской Народной Республики за мужество и героизм, проявленный в боях с ненавистным агрессором, вручаю вам Орден Свободы!

Перчик икнул и ткнул Славу кулаком в грудь – будто награду прицепил.

Зараженный его шкодливостью, Серега принес из гостиной коллекционный орден. Нацепил его Чеху на грудь и со вздохом произнес:

– Носи. Не выбрасывай.

О, жизнь, время наших желаний!

В квартире в то время творилась полная необъяснимость. Чех молчал. Он был податлив, потому что передал все свои чувства некоему стороннему наблюдателю. Сергей угощал и развлекал Инну. А врача-отравителя нельзя было назвать и позитивным негодяем – он просто был при деле: пил и пытался понять, что он получит кроме завтрашней головной боли.

– Сергей, ты ищешь работу?

На такие вопросы, где идиотизм соседствует с гениальностью, обычно не отвечают. А Перчик смотрел на него так пусто, что отсутствие всякого выражения в глазах наводило на мысль о значимости пустоты. Ничего стоящего шеф сыскного бюро в них увидел, а вот врач узрел что-то в нем.

– Запомни, – произнес он.

А что запомнить Серега должен, Перчик не сообщил, но продолжил:

– Сопляк ты ещё с Пентагоном бороться. Не понимаешь, с кем связываешься.

Вдруг сыщик понял, до него дошел смысл только что сказанного – Артур на его стороне. Он растерянно посмотрел на приятеля-отравителя.

Когда еще налили и выпили, Перчик сказал то, что от него совсем не ждали:

– Вот что, хлопцы. Нам надо быть вместе. Всегда вместе. Только так. Обратной дороги нам уже нет. На себя беру все руководство операцией.

А глаза-то, глаза при этом – как у храбрящегося труса. И голос визгливый, поросячий. .Но говорил слова старшего по возрасту человека.

– Чтобы слушались меня, малявки! За непослушание расстрел на месте.

Сергей слушал, а Станислав Чех в этот момент рассказывал Инне про войну.

– В каждом бою наступает момент, когда начинаешь понимать – пора уходить. Потому что твой товарищ справа не подает признаков жизни, а товарищ слева уже исчез…

Перчик влез:

– Я нарисую тебе справку – инвалидность по контузии. Будешь дома жить, и будем вместе дела творить.

Оказалось, что американцы врачу не нравились. Артур их просто ненавидит. Пиндосы, уверял он, сволочи от природы, спят и видят каждого украинца убитым. А с сынком Байдена у него свои личные счеты…

– Америка это не Украина – нахрен она нам согнулась, – прозвучало как резюме.

– А кто для тебя свой? – задал Сергей провокационный вопрос

– Ещё сам не знаю.

Ночь ещё закончилась, а похитители, поговорив за столом, вдруг изменили свою задачу – признали в Перчике нечто, достойное уважения и доверия. Посматривали на Артура так, словно сейчас он изречет нечто повелительное, важное, нацеленное и полезное.

О конце войны он высказал мнение:

– Как пожелает Америка, так и будет.

На вопрос – чем будем заниматься, ответил:

– Там видно будет.

И все же, где-то в душе Сергея не оставляло в покое гадкое ощущение незавершенности чего-то и вопиющей неправильности всего происходящего. Будто он по приказу Перчика идет по заминированной дороге и непонятным чудом каким-то ещё жив. Когда и как он смог опаскудится? – как свинья в болоте, ворочалась грязная мысль.

А Перчик? Возмущал и восхищал сам факт его внезапного преобразования и возвышения. В одночасье он стал великим, неповторимым, осторожным и мудрым, как змей, сбросивший кожу. Он выбрал самый верный маршрут к умам людей, пленивших его, и теперь они ему верили.

Сергей сделал вывод – пришло время линять – в смысле, стягивать с себя усохшую кожу. Таковы уж законы человеческого восприятия. Но что-то точило, к чему-то тянуло, что-то он ещё не доделал в своей напрасно прожитой жизни.

И пока это что-то Серегу мучило, врач-отравитель раскошелился на нелестное признание:

– А ты, брат, везунчик. И знаешь почему? Потому что глуп.

Шефу сыскного бюро такой комплимент не понравился. Он слушал, жуя дольку сыра, и думал, что бы ответить.

Сказал:

– Американцы, заявляют, что никого не боятся, кроме Бога. Как мы против них?

Перчик ответил, но непонятное что-то:

– Всю жизнь я спасал или уничтожал людей, но баланс ещё подводить рано.

Умно. Если бы не врожденная трусость, Артур мог бы стать Великим Диверсантом от медицины. Но все со временем меняется – глядишь,,, и станет.

Инна сказала с долей жеманности:

– Вы такое секретное говорите в моем присутствие – считаете своей и решали убрать?

Перчик ответил вежливо и сухо:

– Ошибаешься. Но, видимо, понимаешь, что наши разговоры не для чужих ушей.

Артур заметил её симпатии и более уже клеился на предмет страсти. Ведет себя умно, говорит понятно. Верит, что женские уста не прощебечут где-либо о тайном сговоре троих подвыпивших мужчин.

С Инной закончив, обратился к Сергею:

– Веришь, не веришь – а я рад нашей встрече. Мы, настоящие патриоты Украины, должны вступиться на нашу родины.

От этих слов на Серегу дохнуло ветром странствий и перемен.

А Стас добавил от вдохновения:

– В плен не берем!

И разлив водку по рюмкам, добавил:

– Если кто скажет, что в ВСУ воюют пьяные воины, плюнь тому в рожу. На войне пьют для дезинфекции.

Подняли, сдвинули – чокаясь, Перчик тост сказал:

– За удачу, мужики!

– За неё, окаянную, – подхватила Инна, как бы оставшись не у дела.

Закусили, Закурили.

– Никогда десантуру не понимал: это ж надо, добровольно, в трезвом состоянии выпрыгнуть из самолета, – пошутил Чех.

Перчик упрекнул его:

– Был на фронте, а развязывать языки пленным не научился. Не попадались что ль?

– Выйдешь из боя и ничего кроме злости. На пленного смотришь, а злость такая, что судорогой зубы сводим. Как тут допрашивать – убивать надо.