Бывший холоп Тишка, погладив ластящегося к нему пса Тихона, хмуря лоб, подошёл к жующему пирожок дворовому холопу с метлой в руке.

– Совсем мышей не ловишь, лентяй, – смачно обругал уборщика теремного двора. – Твоя судьба – всю жизнь мести двор перед отхожим местом, коли пропущенный через лошадь овёс убирать не могёшь.

– Ну, хоть не само отхожее место прибирать, как ты когда-то, – нахамил славному вою наглый холоп, и сплюнул остатки пирожка под ноги Тишке – человеку, не псу. – Отрок тридцатилетний, – добавил словесной гадости в душевную бочку с мёдом.

– Ах ты хрен с бугра, – взъярился Тишка, но его окликнул сотник Возгарь, под смех холопа, послав прислуживать князю в бане.

– Домой после пира пойдём, друже Ведмедь, – хлопнул по плечу приятеля Богучар. – А сейчас айда мёд пить и кабанчика кушать. Отроки, чего загрустили? В гридницу ступайте.

– Мы, дядечка, уже не отроки, а самые, что ни на есть, гриди. Я, пока сюда добирались, отца своего с толстяком-брательником Жданом на улице узрел. Орали чего-то о злате-серебре и руками вельми над головами махали.

– Ну, так, ясен навар, первыми разнюхали, что войско возвращается. Умываться пойдём, да за стол, – рассмеялись, увидев, как девки княгини Ольги, что вышли на крыльцо поглазеть на гридей, с воплями кинулись в терем, когда во двор степенно и важно прошествовали верблюды с поклажей на горбах. – Весь день ноне трофеи с лодей возить будут в кладовые и амбары, – проследили за вереницей следующих за верблюдами телег с опечатанными княжеской печатью сундуками, вьюками с дорогой одёжей, мешками с тончайшей шерстью и поволоками, скатками восточных тканей, с блюдами, чашами, кубками и другой серебряной и золотой утварью.

Приглашённые на пир купцы жадно поедали глазами захваченные в чужой земле богачества.

Пир вначале шёл вяло, но постепенно, по мере наполнения желудков вином, хмельным мёдом и яствами, дело пошло веселей.

– Слава Перуну и князю Святославу, – кричали дружинники.

– Хазары разбиты, теперь наш главный враг – ромеи, – провозгласил воевода Лют.

– С ромеями торговать надо. Был один раз в Царьграде – сплошная лепота, – перебил воеводу пьяненький уже Дакша, вспомнив, как окаянный боярин огрел кнутом, когда ехали в Полюдье.

– И товаров там изобильно, и чудесно от церквей с трезвоном колоколов, – поддержал Дакшу богатый гость с золотым крестом под расстегнутой и уже залитой красным ромейским вином, шёлковой, некогда белой, рубахой. – Меха, воск и мёд удачно им продаю, и хороший навар имею, – сыто отрыгнул и мечтательно прищурился, словно кот на сметану. – А Софийский собор там… Сказка…

Княгиня Ольга, сидя на придвинутом к столу троне, одобрительно улыбалась и кивала.

– Супротив Киевграда, твой Царьград – тьфу, и больше ничего, – смачно сплюнул гридень Молчун. – Наверняка знаю это, хоша там пока не был, но буду, и подмогну князю щит держать, когда Святослав его на врата прибивать изладится.

– И сам ты со своими шкурами и воском – тьфу, – поддержал названного брата Горан. – А девки ихние, говорят, тощи и неприглядны.

– Нишкни,– улыбнулся на слова телохранителя Святослав, видя, как недовольно поджала губы его мать.

– И дома там каменные, а не как в Киеве – из дерева гнилого, – не унимался узюзюканный уже купец.

– Ах ты, прихвостень ромейский, – не услышал князя Горан. – Да я тебе бородёнку по волоску выщиплю и к заднице твоим же мёдом приклею, – развеселил Бобра с Чижом и бывших отроков.

– Медведь, ты пей пиво и в свару не встревай, а то ненароком прибьёшь кого до смерти, я сам с купчиной управлюсь, – не обратил внимания, как княгиня Ольга недовольно поднялась и вышла из зала, а её сын, наоборот, поощрительно поднял кубок, кивнув дружиннику. – Перун наш Бог, – вполсилы ахнул кулаком по бородатой, не выщипанной пока роже торгового гостя Богучар.

– Все соседние с Русью народы, не считая диких степняков, – христиане, – ловко лягнул ногой Богучара в живот купчина.

– Мечом твоих христиан окоротим, – уже от души двинул кулачищем в грудь обидчика, Богучар.

На помощь торгашу бросились его собратья, а гридя поддержали товарищи.

– Всё! Хвати! – брякнул о стол серебряной братиной князь, и постепенно побоище затихло.

Гриди с удивлением разглядывали разбитые кулаки, а торговые гости прикладывали к распухшим губам и носам тряпицы.

Купец Дакша, сокрушённо качая головой от нечаянного убытка, приставлял к рубахе оторванный рукав, который явно не подходил по цвету: «Видать не от моей», – хмыкнул разбитыми губами, узрев рваную рубаху богатого торгового гостя.

– Скоморохов зовите, – велел князь, – и гусляров. Тех, что с нами в походе на хазар были. Веселие Руси есть пити, а не морды бити, – высказал он здравую мысль. – А тела упитых купцов и гридей во дворе у конюшни складывайте, – приказал очумелым и запыхавшимся отрокам, что прислуживали на пиру.

Доброслав с товарищами снисходительно и высокомерно глядели на них.

– Хоть не на бровях пришли, а на ногах, – поцеловала долгим поцелуем мужа, чмокнув затем Доброслава, Благана.

– Да мы, тётушка, почти и не пили, – старался не дышать в её сторону Доброслав.

– Лада моя, ну что ты слезами заливаешься, уж лучше песнями, – обнимал жену Богучар. – Гляди, что привёз тебе, радость моя, – достал из объёмного заплечного мешка цветастый платок. – А ещё вот серебряное зеркальце с рубинами по краям и с золотой ручкой, а к нему – костяная гребёнка, вельми красивой резьбой украшенная, – целовал счастливую жену в мокрые щёки соскучившийся по ней Богучар. – Доброслав, ступай проследи, чтоб наши три воза с поклажей в целости и сохранности во двор привезли.

Прежде чем идти на пристань, где приткнулась лодья, и искать мужиков с телегами, Доброслав, раскрыв калитку во двор Медведя, увидел там стреляющего из лука в столб Клёна.

– Ты ещё не настрелялся в походе? – поинтересовался у приятеля и захохотал, уразумев причину увлекательного времяпрепровождения.

– Отец велел упражняться, пока солнце вон туда не дойдёт, – улыбнулся Клён, – а лучше, говорит, ещё пониже опустится, дабы тень от столба вот сюда переместилась.

– Ну, да. А лучше, чтоб вообще скрылось. Айда на пристань смотаемся, скарб привезём, потому, как через два часа он тебя за добытым в походе барахлом пошлёт…

На следующий день, проявив житейскую мудрость, дабы сразу не переться в гости к брату, в дом Богучара с родственным визитом вежливости прибыли Дакша с сыном, и первым делом кинулись разглядывать привезённые блага и ценности. Трясущимися руками перебирали кипы шёлковых и шерстяных тканей, цветастые платки и халаты, сапоги и всяческую амуницию, серебряную с самоцветами и медную посуду тонкой восточной работы. Кубки и амфоры, к сожалению пустые – вино, по-случайности, осталось лишь в одной.

Распивая его, Дакша с сыном прикидывали, сколько навара можно за это богачество получить.

– А мы домишко, вчерась, по дешёвке прикупили, – похвалился брату Дакша. – В нём и лавку можно открыть. Пусть Ждан торгует. Почём товар продадите? – задал животрепещущий вопрос и замер, даже перестав жевать в ожидании ответа.

– За так отдадим, – подмигнул брательнику Богучар и хмыкнул на его отвалившуюся от удивления челюсть. – Может, разбитые губы быстрее заживут, как станешь тюк с тканью лобызать.

– Как – за так? – дрожащим голосом, чувствуя какой-то леденящий душу жуткий подвох промямлил Дакша не обратив внимания на подначку с губами.

– За половину прибыли с продажи. Во мне тоже купеческая жилка, братец, проснулась, понимаешь, – налил всем красного ромейского вина Богучар. – Хотим с Доброславом в долю к тебе войти и доход поровну делить. Так что берите с сыном кровью заработанное, и торгуйте на здоровьечко, но наш куш записывайте. Когда-нибудь возьмём, ежели деньга понадобится… Доброслав, к примеру, жениться надумает…