Наша умозрительная история была сложной. Графически она представлена на рис. 5.1, от жестикуляции у обезьян до речевых конвенций у людей. Если кратко ее резюмировать, у современных человекообразных обезьян, которые служат в нашей модели отправной точкой для дальнейшей эволюции, уже есть многое из того, что необходимо для человеческой кооперативной коммуникации. Они могут выражать окружающим свои требования с помощью жестов, причем подстраивают жестикуляцию под конкретную ситуацию. Они способны понимать целенаправленное действие и пытаются понять стоящий за ним мотив, используя практическое мышление. Они могут направлять куда-то внимание окружающих для реализации своих социальных намерений. В определенных ситуациях у них появляется мотив помощи окружающим. Они участвуют в сложных групповых видах деятельности. Однако, похоже, что у них нет навыков и мотивов разделения намерений, и поэтому их взаимодействие не является в полной мере кооперативным и интеллектуально нагруженным, поскольку реципиент не пытается определить связь референциального акта коммуниканта с его социальным намерением, и поэтому коммуникант не выражает прямо свое коммуникативное намерение, и нет никаких совместных знаний, также как и взаимных ожиданий или норм, регулирующих весь процесс.
Рис. 5.1. Эволюционные основы кооперативной коммуникации человека
Способность и стремление человека к совместным намерениям изначально возникли в рамках взаимовыгодной совместной деятельности у существ, которых мы назвали просто Homo (вторая колонка на рис. 5.1). Но взаимовыгодная совместная деятельность не могла возникнуть до тех пор, пока люди сначала не стали более терпимыми друг к другу и не начали более щедро делиться друг с другом плодами коллективных занятий (например, мясом жертвы, убитой на групповой охоте), после чего у них развилась новая когнитивная способность: рекурсивное «считывание мыслей». Благодаря этому новому, критически важному компоненту, возникли совместные цели, которые повлекли за собой возникновение рамок совместного внимания, относящихся к совместным целям, которые выступили в роли общего смыслового основания, сделавшего осмысленными указательные жесты и другие коммуникативные действия. В ситуации взаимовыгодного сотрудничества, направленного на достижение совместной цели, могла начать активно развиваться склонность просить о помощи и предлагать свою помощь взамен, поскольку если я помогу своему партнеру, это будет полезно мне самому. Затем такое стремление помогать другим могло распространиться на другие ситуации, основанные на непрямом взаимном обмене, благодаря чему появился второй мотив, связанный с сотрудничеством: предлагать другим помощь в виде полезной для них информации, чтобы укрепить свою репутацию — и это стало характерным для существ, которых мы назвали ранние Sapiens (третья колонка на рис. 5.1). Взаимное ожидание сотрудничества и возникшие на его основе коммуникативные намерения (по Грайсу), благодаря которым коммуникативные действия стали публичными, были обусловлены сочетанием способности к рекурсивному «считыванию намерений» и этих двух кооперативных потребностей — просить и предлагать помощь и информацию. Третий главный мотив, делиться с окружающими своими взглядами на мир, скорее всего, возник на совершенно другой основе, включающей такие мотивы, как быть похожим на членов своей группы и быть любимым ими. Существо, у которого он впервые появился, мы назовем поздний Sapiens. Этот мотив, в сочетании с обоюдными ожиданиями, привел к появлению норм, которые начали регулировать многие виды человеческой деятельности, и в том числе кооперативную коммуникацию.
С точки зрения такого пути эволюционного развития, жесты привлечения внимания, характерные для человекообразных обезьян, преобразовались в указательные жесты, характерные для людей (нижний ряд на рис. 5.1). После завершения этого первого шага, интенциональные движения, характерные для обезьян, могли превратиться в изобразительные жесты, характерные для людей. При условии, что эти жесты воспринимались в качестве коммуникативных, для чего необходимо понимание грайсовского коммуникативного намерения, изобразительные жесты стали использоваться в ситуациях, когда совместные знания или рамки совместного внимания участников коммуникации были таковы, что делали общение при помощи указательных жестов трудноосуществимым. Затем незнакомые с изначальным смыслом изобразительного жеста, но увидевшие его коммуникативный эффект люди начинали использовать его для достижения того же самого эффекта, но уже в отрыве от его изначального контекста. С течением времени произошел некоторый «сдвиг к произвольности» в выборе коммуникативных средств, который затем привел к возникновению общего случая коммуникативных конвенций. Переход в голосовую модальность, возможно, был осуществлен под действием многих причин, одна из которых могла заключаться в том, что голосовая коммуникация с большей легкостью делает сообщение публичным. Но для этого перехода был необходим своего рода временный мост в виде осмысленных по своей природе, основанных па конкретных действиях жестов. «Произвольные» коммуникативные конвенции не могли бы возникнуть, если бы они в определенном смысле не «стояли на плечах» уже осмысленных коммуникативных действий.
6. Грамматика
Представить язык — это представить форму жизни. Л. Витгенштейн, «Философские исследования»
Мы построили наше описание эволюции человеческой кооперативной коммуникации вокруг возникновения трех основных задействованных в ней мотивов: просьбы (request), информирования (informing), разделения = приобщения (sharing). Мы также остановились па некоторых процессах, в результате которых от природы осмысленные и основанные на действиях жесты, использующиеся для реализации этих мотивов, в какой-то момент превратились в полноценные коммуникативные конвенции — сформированные культурой и выученные. Но на каждом этапе своего эволюционного пути, включая даже спонтанные жесты человекообразных обезьян, человек также использовал последовательности жестов и/или конвенций, чтобы общаться, и мы еще не делали их подробного описания. Нам необходимо такого рода описание, которое в итоге позволило бы объяснить возникновение не Языка (с большой буквы), а 6000 разных человеческих языков с 6000 различными наборами коммуникативных конвенций — включая грамматические конвенции, необходимые для конструирования связных сообщений из многоэлементных высказываний. Конечно, существуют универсалии (как в любой ситуации, когда представители одного вида с помощью одних и тех же когнитивных средств пытаются делать одно и то же), но имеют место и индивидуальные особенности. Более того, тот факт, что у человечества нет единого средства коммуникации, понятного всем особям данного вида, уже является эволюционным новообразованием, которое нуждается в объяснении.
Мы снова сфокусируемся главным образом на трех основных мотивах человеческой кооперативной коммуникации: просьба, информирование, мотив поделиться. Основополагающая идея заключается в следующем: цель, с которой человек осуществляет коммуникацию, определяет то, сколько и какой информации должно содержаться «внутри» коммуникативного сигнала, и тем самым, грубо говоря, какого рода грамматическое структурирование требуется. Так, поскольку типичная просьба подразумевает ситуацию типа «ты и я в момент здесь-и-сейчас и действие, которое я прошу тебя совершить», сочетания естественных жестов (и/или языковых конвенций) не требуют никакого синтаксического маркирования, а нуждаются лишь в неком «простом синтаксисе» («simple syntax») в рамках грамматики просьбы (grammar of requesting). Отметим в скобках, что с помощью языков в их современном виде мы можем формулировать весьма сложные просьбы. Но когда мы строим высказывания с просьбой о помощи, они часто могут включать упоминание событий и их участников, удаленных от актуального момента во времени и пространстве. Вследствие этого возникает функциональная потребность в маркировании ролей участников событий и функций речевых актов с помощью «серьезного» синтаксиса («serious syntax») в рамках грамматики информирования (grammar of informing). Наконец, когда мы хотим рассказать окружающим о сложной последовательности событий с большим количеством участников, играющих в этих событиях различные роли, нам требуются еще более сложные синтаксические средства для того, чтобы связать эти события друг с другом и отследить в них каждого из участников. Это ведет к конвенционализации «искусного синтаксиса» («fancy syntax») в грамматику приобщения и нарратива (grammar of sharing and narrative).
