— Так нечестно! — выпаливаю, и мигом накатывают слезы. — Не используй свою дочку как прикрытие.

— Да-да, Разина. Она любит тебя не меньше, чем ты ее.

Всхлипываю:

— Замолчи, пожалуйста, замолчи.

— Нет, — произносит уверенно. — Кто-то должен это сказать. Инга, я люблю тебя. Женя любит тебя, Сашку. Я люблю своего сына. Твою мать, Инга, все пиздец как запутано, но впервые в жизни я ощущаю себя по-настоящему живым. Я чувствую твои эмоции, вижу, как ты реагируешь на меня. Не ври, что я безразличен тебе.

— Никита, мы не можем быть вместе, это противоестественно, ненормально, и я не готова простить тебя.

— Ты простишь, — он кивает и притягивает меня к себе за талию. — Простишь, детка. Я сделаю все для этого. Об одном прошу: не убегай и не забирай у меня моего сына.

По моим щекам текут слезы, я вижу, как Никита смотрит на меня тяжелым взглядом, будто вся ноша мира лежит на его плечах. Я чувствую, что он хочет изменить это. Верю в то, что он желал бы стать тем, кто облегчит мою жизнь и больше не будет усложнять. Он постарается вернуть ту улыбающуюся девчонку, которая роняла книги в библиотеке. Чтобы дальше без слез и боли, без разочарований.

Я вижу, как ему хочется сказать мне многое, как он подбирает новые слова, но ни одно из них не успевает произнести вслух, потому что за его спиной раздается ломкое:

— Так вот ты какой. Папка.

Никита оборачивается, и мы смотрим на нашего сына.

Сашка глядит на Ника с презрением. И я не могу его винить за это.

— Я боялся, что это ты, — говорит тихо, но твердо. — Черт, как же я боялся этого.

— Саш, — выхожу вперед и пытаюсь успокоить его, — давай поговорим.

— А ты? — Саша переводит взгляд на меня, и я ежусь от злости, которой он пропитан. — Вот так легко возьмешь и простишь?

Я реву, сын разворачивается и убегает, а следом за ним и Никита.

Глава 40

Никита

Сашка несется с такой скоростью, что я едва поспеваю за ним. Лечу чисто на адреналине. Тело после аварии еще не очень хорошо слушается, но я стараюсь вообще не обращать внимания на боль и тяжесть в ногах.

У входа в парк догоняю сына, хватаю за куртку, чтобы не вывернулся.

Держу что есть силы и прижимаю к себе.

Он как звереныш вырывается, сыплет проклятиями и матами. Игнорирую все. Пусть, сейчас он имеет право на любой выход эмоций, даже такой.

Я не знаю, сколько проходит времени, пока мы препираемся. Проходящие мимо люди притормаживают, но как только слышат из уст Сашки «гребаный папаша» и «ненавижу тебя за то, что ты так поступил с матерью», уходят, поняв, что это семейная разборка.

— Все, — прижимаю его к себе изо всех сил. — Все, Саш.

На секунду замираем, и я прикрываю глаза, запоминая момент, когда впервые обнимаю своего сына.

Он устало отталкивает меня и падает на ближайшую лавочку.

— Ненавижу тебя, — бросает мне.

— Знаю, — падаю рядом с ним и пытаюсь отдышаться.

Дури в Сашке — дай бог.

— Где ты, блин, был все это время? — выплевывает вопросы.

— Здесь, — отвечаю на выдохе. — Я ничего не знал о тебе.

Алекс быстро моргает и выпрямляется. Растерянно смотрит себе под ноги и бормочет:

— Мать не могла так поступить со мной.

— Твоя мама не скрывала тебя от меня, если ты подумал об этом, — говорю уже спокойнее.

— Тогда я ни черта не понимаю! — выкрикивает мне в лицо с пеной у рта.

Набираю в легкие воздуха:

— Когда Инга узнала, что беременна, она пришла ко мне и сообщила об этом.

— Значит, ты отправил мою мать на все четыре стороны с ненужным сопляком? — от Сашки искрит.

В силу возраста и темперамента он импульсивен. Уж мне ли не знать, каково это, ведь я сам столько чертовщины натворил по молодости.

— У меня были основания полагать, что ребенок не от меня, — сознаюсь.

— Какие еще нафиг основания? Можешь поговорить со мной нормально, как мужик с мужиком? — скатывается в истерику и размазывает слезы по щекам.

Мужик. Разве этот разговор соответствует его возрасту? Именно поэтому я тщательно подбираю слова.

— Я послушал людей, которые оклеветали твою маму. Ей не поверил, поверил этим дебилам.

— Тебе что, сказали, типа, она спит с кем-то еще? — боже, какой же он взрослый.

— Саш, — прокашливаюсь. Как, блять, говорить-то об этом?! — Оставь это нам с твоей мамой, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты понял — вина за то, что меня не было в твоей жизни, лежит только на мне. Твоя мама замечательная женщина. Самая лучшая. Но понял я это далеко не сразу. Она не врала тебе, я действительно тогда прогнал ее. Беременную тобой, да. Прошу, всю свою злость вымести на мне, Инга не должна почувствовать ни капли из нее.

— Ну ты и мудак, — шипит.

Киваю.

— Как давно ты знаешь, что я твой… я твой…

Он не может закончить. Ничего. И это мы тоже исправим.

— Я узнал, что ты мой сын, пару дней назад.

— Значит, все, что было до этого, не показательные выступления блудного папаши?

— Нет.

Он больше ничего не спрашивает. Да ему и не нужно. Все, что было интересно, он узнал.

Мы сидим на лавочке, между нами остается расстояние. Молчим, каждый думает о своем. Потихоньку успокаиваемся. Сашка быстро вытирает слезы и отворачивается от меня, смотрит в сторону, но сидит рядом.

— Прости меня, Саш, — говорю твердо.

Сын оборачивается и глядит на меня холодно:

— Это ты у матери прощения проси. За то, что бросил. За то, что предал. За то, что она тянула все сама столько лет. В лепешку расшибалась, на себя забивала, не видела ничего хорошего — за это проси.

Сашка бьет больно, но заслуженно, и я могу только порадоваться тому, что он за Ингу стоит горой. Пусть меня ненавидит, я сам разберусь с этим, но во всей этой ситуации Ингу рикошетом не должно задеть.

— Просил и буду просить еще не раз. А сейчас прошу у тебя, Саш.

Сын смотрит на меня внимательно, а после улыбается кривой, слишком знакомой мне улыбкой, которая не предвещает ничего хорошего.

— Прощаю. А теперь пошел нахрен.

Да, я бы ответил так же.

Сашка встает и идет обратно, но я перехватываю его за руку и дергаю на себя:

— Ненавидь меня, посылай нахрен и рассказывай всем, какой я мудак, но знай: что бы ты ни сделал, я больше никогда не исчезну из твоей жизни.

Он вырывает руку:

— А ты спросил, нужно ли мне это? — спрашивает с вызовом.

— Нет. Потому что мне нужно это, Саша. Мне нужен мой сын.

Он открывает рот, хочет что-то сказать, но ничего не получается. В конце концов разворачивается и быстрым шагом идет обратно. Я иду рядом с ним, шаг в шаг. Он меня не гонит, но и не разговаривает со мной.

Возле кафе стоит Инга, на руках у нее Женька, которая, видно намаявшись, уснула.

Разина смотрит на нас испуганно, но на ее лице появляется облегчение, когда к ней подходит Саша и сухо говорит:

— Все хорошо, мам, — а после отводит глаза, чтобы она не увидела, какие они заплаканные, а потом вообще отходит в сторону и рассматривает витрину магазина, будто там есть что-то очень интересное ему.

Но Инга, конечно же, замечает красные глаза сына.

Я подхожу к ней и забираю спящую Женьку:

— Давай ее сюда, она же тяжелая.

— Женька навпечатлилась и вырубилась, я ничего не могла поделать, — переводит взгляд с Саши на меня и обратно.

— Спасибо тебе, Инга, — говорю тихо.

— Как все прошло?

— Я пока не понял, — поджимаю губы. — Но я хотя бы объяснил ему, кто настоящий злодей в этой истории.

Инга кивает. Не спорит и не переубеждает.

— Никит, мы сейчас уедем в новый дом, — она что-то недоговаривает, но я не требую. Пока. — Дай мне время, я поговорю с ним. Да и Сашке остыть надо.

— Я понимаю, — соглашаюсь. — Пожалуйста, я хочу знать, где вы, я хочу видеться с Сашкой. Вы нужны мне.

Разина тяжело вздыхает:

— Дай нам время. И мне, и ему.

— Инга, я буду звонить. Обещай отвечать, пожалуйста.