Притянула к себе этих двоих как магнитом. И я туда же, порываюсь подойти ближе, сделать что-то. Просто, блять, взять за руку.

Вместо этого я наливаю в стакан воды и приношу Инге. Та протягивает трясущуюся руку и забирает его, не касаясь меня.

— Все хорошо, сынок. Просто закружилась голова, — врет.

Отпивает воды и поворачивается к Жене:

— И тебе спасибо за заботу, Женечка, — улыбается. — Алекс, покажешь Жене свою клюшку? Мы пока поговорим с Никитой.

Алекс поворачивает голову и смотрит на меня с прищуром, будто оценивает, можно мне доверить свою мать или нет, а Жека начинает прыгать от радости.

— Пойдем, маленький монстр, — берет мою дочь за руку и уводит в спальню. На пороге, перед тем как закрыть дверь, замирает. Оборачивается и смотрит на меня по-взрослому: — Мам, я буду рядом. Зови, если что.

Маленький защитник. Разбирает какая-то внутренняя гордость за чужого ребенка, который понимает, что мать уязвима и боится, вдруг этой уязвимостью могут воспользоваться.

Дверь закрывается, и Инга встает.

— Сын играет в хоккей? — спрашиваю ее.

— Да. Мы завтра соберем вещи и съедем.

— Зачем? — хмурюсь.

— В каком смысле? — выпускает колючки.

— Я вас не прогонял, — складываю руки на груди и опираюсь бедром о кухонный стол.

— Мы не можем жить рядом, — ее голос дрожит.

— Почему? — выгибаю бровь.

— Что значит почему? У нас с тобой не те отношения, чтобы мы могли спокойно существовать в одной плоскости!

— Это из-за того, что ты переспала со мной за деньги? — меня бомбит, но я стараюсь держаться. Не хватало еще ругаться при детях.

— Тише ты! — испуганно прикрывает рот ладошкой.

— Или из-за того, что тебя уволили по моей просьбе?

Я не могу понять, о чем она думает. В выражении лица лишком много испуга. Игна переводит взгляд на дверь, за которой скрылись наши дети.

— Слишком много причин, Фадеев. Даже больше, чем ты думаешь, — вздыхает устало. — Нам лучше даже не начинать, Никита.

— Чего не начинать?

— Любые отношения, в том числе и товарно-денежные.

— По мне, так слишком поздно для этого, — произношу без сарказма.

Нет цели задеть Ингу и причинить боль. Больше нет. Мне вообще кажется, что я постоянно ошибаюсь в своих выводах насчет нее.

— Что ты предлагаешь? — спрашивает устало.

— Тебе нужна квартира. А мне нужны адекватные квартиранты. Мы взрослые люди, Инга. Почему бы нам не зарыть топор войны и попытаться поладить друг с другом? Обещаю, что не буду соваться к твоей семье и нарушать ваших границ.

— Но Женя?..

— Если ты не захочешь общаться с Жекой, — голос дергается. Сложно держать себя в руках, когда я обсуждаю то, что моя дочь не нужна людям, к которым она тянется, — я придумаю какую-нибудь причину и объясню своей дочери.

— Ты совсем, что ли? — возмущенно выгибает бровь и будто оживает. — Женя — замечательная девочка, и я бы могла позаниматься с ней. Если, ты захочешь, конечно.

— Было бы здорово, — пожимаю плечами.

Инга, похоже, размораживается и следит за моим движением. Сглатывает.

— И что, ты действительно готов разрешить нам с сыном жить тут?

— Я так понял, у вас непростая ситуация. Ты бы хотела, чтобы я выгнал вас?

— Нет, — отвечает тихо.

— Тогда решено.

— И что, будем мирно сосуществовать рядом?

— По крайней мере, постараемся это делать.

Инга кивает.

Что ж. Это будет что-то новенькое.

Глава 19

Инга

Их только двое. Никита и Женя. А жены у него, значит, нет.

— Ма, а ты знаешь этого Никиту, да? — Алекс начинает расспросы, едва за гостями закрывается дверь.

Когда я увидела тут Никиту, первая моя мысль была: я тронулась умом.

Нет, ну какова вероятность всего этого? В нашем мегаполисе сотни, возможно тысячи арендодателей ежедневно сдают квартиры. Как же меня занесло именно к Никите?

Почему я не могла наткнуться на безобидную старушку?

Еще никогда в жизни я так не нервничала, как сегодня. Эти двое рядом, и это была… катастрофа. Они же похожи! Я молилась про себя, пусть Никита не заподозрит, что Алекс имеет к нему какое-то отношение.

Хотя, может, и стоило бы, чтоб узнал? Я не глупая и понимаю: рано или поздно Сашка начнет выяснять и, возможно, даже докопается до правды. А еще ему нужен отец. И чем старше он становится, тем сильнее эта потребность в отце. Даже сильнее, чем во мне.

Готова ли я еще раз рассказать Никите правду об Алексе?

Нет.

В тот раз все это закончилось плохо. У меня была депрессия, я постоянно плакала. Отец выгнал из дома, из института пришлось забрать документы. Я боюсь подумать о том, что бы было, если бы не бабуля.

И вот Никита, который смотрит на своего сына и даже не задается вопросом — не его ли это мальчик?

Он совсем идиот, да? Или так до сих пор и верит в те бредни насчет моей легкодоступности? Господи ты боже мой, столько лет прошло.

Путем сеанса самостоятельного психоанализа и короткого внутреннего монолога я приняла решение: не ворошить того, что было. Видно же, что Никите нет до нас никакого дела. Мы поживем тут пару месяцев и съедем.

А сын… с сыном я обязательно поговорю и все объясню. Когда найду слова.

— Так как, мам? — Сашка нервно притопывает ногой в ожидании моего ответа.

— Я вела у его дочери уроки рисования.

— У мелкой? Мам, а случайно не из-за этого Никиты тебя поперли с работы? — хмурится и округляет глаза: — Да ла-а-адно?!

— Ты чего, Саш? Нет конечно. И вообще — откуда ты знаешь? Подслушивал? Или бабушка?

— Баба Мотя прекрасно пересказывает ежедневные события.

— Ты ел что-нибудь? — встаю со стула и подхожу к холодильнику.

— А ты разговор не переводи, — складывает руки на груди.

Достаю мясо с картошкой и раскладываю по тарелкам.

— Никита не при чем.

— Но ты его знаешь, — это звучит не как вопрос.

— Когда-то давно знала. В прошлой жизни.

Не поворачиваюсь к сыну, чтобы он не увидел моего выражения лица.

— Он тебя кинул, да? — понимающе говорит Алекс.

Резко поворачиваюсь:

— Что?

— Ой, мам. Ну я же не маленький. Девчонки всегда так говорят про мудаков, которые их бросили.

— Сашка! — ахаю я.

— Да перестань, — отмахивается он. — Так и что? Я прав?

Саша садится за стол, и я ставлю перед ним тарелку:

— Больно умный ты стал, сынок, — мягко журю его. — Все-то ты понимаешь и знаешь. Вот только не стоит тебе ворошить мое прошлое.

Сын не приступает к еде. Ковыряется вилкой и бросает на меня взгляды, а потом неожиданно выдает:

— Мам, ты же скажешь мне, если тебя обидит кто?

Кусок мяса встает поперек горла.

— Драться пойдешь? — спрашиваю шутливо, хотя от диалога вообще не смешно.

Саша выглядит серьезным. Он не шутит и не веселится. И я понимаю, что мой тринадцатилетний сын реально вступится за меня в случае чего. К глазам подкатывает волна слез, и я изо всех сил борюсь с ней.

Алекс видит все это и пересаживается на соседний со мной стул. Приобнимает за плечи, утыкается носом в шею и произносит дрожащим голосом:

— Мам, ты самое дорогое, что есть у меня. Ты думаешь, я маленький? Я же все понимаю и вижу. И то, как тебе тяжело. И то, как ты стараешься для меня. Я знаю, что он где-то есть. Мой отец. Я понятия не имею, отчего он отказался от меня, — а он отказался, я почему-то уверен в этом. Но ты знай. Хоккей, школа, телефон, шмотки — все это круто. Но ты самая. Самая-самая.

Слезы льются водопадом. Обнимаю своего маленького-взрослого сына и прижимаю к себе со всей силы.

— И насчет драться… Знаешь, сколько неприятностей может принести удар хоккейным шлемом в лицо? — смеется.

— Кстати о хоккее, — стираю слезы, медленно успокаиваясь. — Мне сегодня звонил твой тренер. Хвалил. Но говорил, что с самодисциплиной беда. Пока тебе везет, потому что ты органичен в этом спорте. Но когда пойдут серьезные ставки, ты должен будешь подходить ко всему более ответственно.