– Время смыть пыль смертного мира, достопочтенный господин, – произнесла Сатеша церемониальную фразу, и девушка-служанка вылила воду в неглубокий маленький бассейн в центре комнаты.

Энки привычно омыл ноги и приметил озорную улыбку, которой девушка с сосудом одарила свою подругу. Эта смешливая служанка, казалось, всегда пребывала в добром расположении духа. Энки желал, чтобы она хоть раз взглянула на него и улыбнулась так же тепло, но девушка скорее лишилась бы глаз, чем столь бесстыдно нарушила правила.

Энки вышел из бассейна, и служанки кинулись его одевать. Сатеша бдительно наблюдала за каждым их движением и периодически недовольно поджимала губы.

– Вы служите в Малом дворце второй год, но ничему не научились! – выговаривала она. – Позор на ваши семьи!

– Но…

Возражение смешливой служанки было прервано звонкой пощечиной. Бледная щека девушки заалела, а в глазах закипела яростная обида.

– Да как ты смеешь, девочка?! – Сатеша не повышала голоса, но ее тон жалил, будто рой пчел. – Тебе запрещается говорить в Малом дворце. В обители ты слуга. Вернешься в дом семьи – и станешь там госпожой. А до тех пор знай свое место! Поняла?..

Служанка поклонилась.

– Сегодня ты придешь к хранителю нравственности Малого дворца и расскажешь о своем проступке, – сказала Сатеша, отгоняя провинившуюся, и сама завязала широкий длинный пояс повседневных одежд Энки. – Иди, не медли, девочка!

Служанка упала на колени, коснулась лбом пола и выбежала вон.

– Совершенно бесполезная девушка! – Сатеша завязала последний узел на поясе и оценивающе оглядела свою работу. – Прикажу выдворить ее.

– Не нужно, Сатеша.

– Снисходительность очень опасна, достопочтенный господин. Позволь людям небольшие вольности – и они захотят еще и еще. Эта дорога любого уведет с Пути. Так, поторопитесь, лентяйки!..

Сатеша помогла служанкам надеть на руки Энки тяжелые широкие браслеты и дотронулась до локтя своего подопечного. Легкое прикосновение, наполненное нежностью, – единственное проявление чувств, которое Сатеша могла себе позволить.

– Вот и всё. Если желаете, можете совершить утреннее подношение.

И самый ярый хранитель нравственности не уловил бы в тоне Сатеши властной нотки, но Энки знал ее всю жизнь и вместо «если желаете» отчетливо слышал «выбора у вас все равно нет».

Когда он развернулся, чтобы уйти, служанки пали ниц и коснулись лбами пола. Сатеша же, вырастившая Энки, имела право совершить малый поклон и не опускаться на колени.

Проходя через анфиладу комнат, Энки едва обращал внимание на сводчатые потолки, расписанные историческими сюжетами. Не вызывала интереса и лепнина, украшавшая величественные колонны. Он шел привычным путем, проделывать который ему приходилось со дня его тринадцатилетия.

Будничные подношения Великим Спящим совершались трижды в день. Как проводить обряд, Энки научил старый жрец, согласившийся стать его наставником. Энки помнил его – сухенького и невысокого человечка, в чьих глазах давно померк всякий интерес к жизни. Он научил Энки обращаться к Великим Ашу и рассказал, что им преподносить.

– И чего мне просить у них? – любопытствовал тринадцатилетний Энки, когда наставник, едва не засыпая, поведал ему о прошениях, которые жрецы могли передавать Великим.

Разумеется, Ашу редко снисходили до ответа, но всегда был шанс стать счастливчиком, осененным благословением.

– Влияния для семьи? – предположил наставник. – Процветания для Аккоро? Чего угодно.

– Процветания? – нахмурился Энки. – Но четыре народа идут Путем, указанным Великими. Поэтому наши земли и не знают горя. Разве можно просить большего?

В ответ наставник незаинтересованно пожал плечами и продолжил лекцию.

Энки уже свернул было в коридор, который вел в храм Малого дворца, но сердитый шепот, доносившийся из-за поворота, заставил его остановиться.

– …и она ударила тебя?

– Да! Еще и к хранителю нравственности послала. Наверняка этот хряк скажет, что я заслужила десять ударов плетью – не меньше!

– Сатеша такая жестокая…

– Злобная стерва!

Энки опешил. Сквернословить в обители запрещалось, за подобное девушка могла получить куда больше десяти ударов. Оглядевшись, Энки с облегчением обнаружил, что больше никто беседу не подслушивал.

– Она мне завидует, – продолжала распалившаяся служанка. – Уверена: Сатеша обрадуется, если я захвораю. Тогда она меня выкинет, как бедняжку Алиш! У нее всего-то была лихорадка пару дней, но ее посчитали слишком нечистой для обители! Тут, видите ли, ничто не должно тяготить жрецов! Лицемеры! Но недолго терпеть осталось. Несколько лет! Подумаешь! Скоро я уеду и забуду об этом проклятом месте. Вернусь с почетом домой, и мне не придется больше никому кланяться! Великие Спящие! Как же хорошо, что жрецов держат в одном месте! А что, если бы они по городу прогуливались?! Нам и там лицом в грязь падай?! Словно мы собаки низкородные!

Ее собеседница ахнула и бросилась прочь.

– Это… это твои слова! Я такого не говорила!

– Да подожди ты! Трусишка!

Когда заливистый смех и быстрые шаги стихли, Энки продолжил свой путь.

О разногласиях между высшими кастами ему приходилось слышать и раньше. Развлечения ради жрецы любили раздражать семьи высокородных, показывая им свое превосходство. Энки не понимал подобных забав. Впрочем, он во многом не мог найти смысла, начиная с его ежедневной рутины. Например, зачем учить историю управителей фамильного имущества, если к семейным делам его не подпускают? Все, что он делал, – совершал подношения в Малом дворце да скитался по обители в компании Араты.

Энки распахнул двери дворцового храма и привычно зажег все свечи. Язычки пламени осветили гигантское панно, выложенное из солнечных камней и оникса: Ашу озаряли собой пространство бесконечного Хаоса. Оставив в нише четыре кубка сладкого вина, Энки прошептал слова обращения к Великим и склонился в поклоне. Ашу – создатели мира, спящие в своих чертогах. Что он мог у них попросить и при этом не показаться смешным, не навлечь их гнев?

«Я могу служить семье. Неужели для меня не найдется места? Отец, мать и брат… Я еще докажу, что могу быть полезным».

От этих мыслей сердце Энки наполнилось уверенностью.

– Стой! Стой, ребенок!

Дверь храма с грохотом раскрылась, и внутрь влетела девочка лет пяти. Она уставилась на коленопреклоненного Энки и удивленно моргнула.

– А мамочки тут нет?..

Растерянный Энки не успел ничего ответить – девочку за шкирку схватила мужская рука и потянула назад.

– Ты что творишь?! – вопил хранитель нравственности Малого дворца, прикрывая свободной рукой собственные глаза. – В храм нельзя заходить!

– Но там кто-то есть! – захныкала девочка. – Вон он! Кланяется милой картинке! Хочу тоже посмотреть! Почему мне нельзя?

Хранитель нравственности побледнел и еще сильнее прижал ладонь к глазам, словно желая продемонстрировать, что поклона Энки не видит. Из горла мужчины вырвалось нечто неразборчивое, и он вместе с девочкой попятился. Двери захлопнулись за ними. Энки, пребывавший в легком потрясении от произошедшего, поднялся на ноги. Никто, кроме него, не заходил в храм, особенно когда совершалось подношение. Оставалось надеяться, что ребенка, нарушившего правило Малого дворца, не накажут слишком строго. «Лучше подойти к хранителю и попробовать убедить его, что девочка не виновата. Хранитель и правда бывает излишне суров».

Звон колокола, возвещавшего о церемониальном открытии главных ворот города, прервал размышления Энки. Не успел гул растаять в воздухе, как его песнь подхватил бой барабанов – прибывавшие люди возвещали, что пришли с добрыми намерениями.

Энки не заметил, как добрался до выхода из дворца. В размеренной жизни обители редко происходило что-то интересное. Как пропустить подобное? Нечасто главные ворота города открывали для процессий! Любопытство захлестнуло его, заставляя забыть и о подношении Великим, и о наставлениях Сатеши провести день в размышлениях.