– О, Господи!

– Теперь еще сильнее забеспокоились?

– Что есть, то есть.

– И что пить, то пить, Прохор Амбросович. Верблюд, кстати, без воды две недели обойтись может. У него запас при себе всегда имеется. Интересно в наших с вами горбах запас энтузиазма тоже конечен? И если, да, то каким образом его восполнять?

– Без понятия.

– Да, здесь психолог нужен. Чтобы окончательно не тронуться. Или психотерапевт. Или…как-бишь там по правильному-то?

– Не скажу точно, но определенно кто-то нужен.

– А вы знаете, Фрейд как в воду глядел.

– О чем это вы?

– Я говорю – знаете, Фрейд как в воду глядел?

– И со второго раза не понял.

– Может, в третий раз попробуем?

– А ну-ка!

– Знаете, Фрейд как в воду глядел?

– Э-э-эм… Не знаю.

– А я знаю! Как и все – просто и безфантазийно.

– И к чему это сейчас было?

– Да, сон мне вчера приснился.

– И?

– Старина Зигмунд специалистом первостатейным был по снам. Толково толковал их.

– Про что, сон-то?

– Про всадника без головы.

– И что там с ним?

– С кем?

– С всадником.

– Без понятия. Я его даже издали ни видал.

– Но, позвольте, вы только что сказали…

– Всадника не видал. А вот его голову, только не закричите от радости, отыскал. Представляете?!

– Еле сдерживаюсь, чтоб не закричать.

– Молодцом. А коли мы заговорили о метафизике, разрешите поинтересоваться.

– А мы сейчас заговорили о метафизике?

– Боюсь, что да.

– О боже!

– Так вот. Скажите, верите ли вы, достопочтенный Прохор Амбросович, в пророческие сны?

– Ни капельки.

– Ни одной?

– Совершенно!

– Что – совершенно? Надеюсь, это вы не о мире сейчас? Он несовершенен со всех известных точек зрения.

– Совершенно. Ни одной. Капельки. Не верю. В пророческие. Сны.

– Между прочим, зря.

– А вы верите?

– Всенепременно!

– Но, мой друг, сему и доказательств то конкретных нет. А все ранее предъявленные – сфабрикованные, для создания рейтинга телепередачам и прочим СМИ.

– А хотите, я вам докажу?

– Не то что бы горю желанием, но давайте.

– Готовы?

– Режьте!

– Это произойдет с вами в конце недели.

– Да ладно! Неужели? Вы ничего не путаете? Именно оно? То самое – ЭТО?

– Ага. Мне привиделось во сне, что вас грузовик собьет.

– Насмерть?

– Нет. У вас будут многочисленные открытые и закрытые переломы, сильно поврежден мозг, спинные позвонки в хлам. Вас, конечно, починят, как могут. Вы даже еще потом целых тридцать лет проживете веселой, полной ярких впечатлений и незабываемых приключений, жизнью овоща!

– Можно я не буду аплодировать? Руки, конечно, чешутся, но по другому поводу.

– Только не бросайте меня в терновый куст!

– У вас черный юмор границ не знает.

– А так, Прохор Амбросович, и надо. Расставьте повсеместно посты цензуры и от черного юмора жалкое подобие останется.

– Давайте лучше о чем-нибудь другом.

– Давайте. Вот, например, вам какие сны снятся?

– Это называется о другом?

– Ну, тогда не знаю… Может музыку включим?

– Только не сегодня.

– Тогда как на счет разложить «Черный ворон» на два голоса?

– У меня, слуха нет.

– Как это – нет? Вы же меня отлично слышите, не так ли? Или я все это время кричал вам?

– Да нет, что вы. Просто я не склонен к исполнению хоть каких-либо музыкальных композиций.

– А к чему вы тогда склонны?

– К выключению компьютера.

– Время?

– О, да!

– Что ж, тогда в путь. А дорогой я вам расскажу еще один сон.

– Только не это!

– Ну, что вы Прохор Амбросович, не пугайтесь. Это реальный сон, без каких-либо ёрничеств и колкостей в ваш адрес. Тем более, что сон про меня.

– Про вас? Интересно, интересно.

– Вам сейчас, еще больше интересней станет.

– Начинаю пугаться. А вы, между прочим, обещали.

– Не стоит. Просто сон мой оказался в самом деле пророческим. Ну, не полностью, конечно, но всё же. Меня сегодня ведь вызывали на планёрку, не так ли?

– Да.

– Об этом и был сон накануне.

– Действительно?

– Сейчас, Прохор Амбросович, я вам во всех подробностях, во всех мельчайших деталях…

Первый сон Иволгина.

03:18

Сжав кулаки и, глубоко вздохнув, Иволгин решительно прошагал к цели. Через мгновение под аккомпанемент птиц, щедрых на хвалебные оды в адрес солнца, в распахнутое настежь окно вошло летнее, с еще не улетучившимся послевкусием росы, утро. Люди закивали, одобряя действия Иволгина, а когда он проворно вскарабкался на подоконник, зааплодировали. Кто-то даже крикнул: «Браво!»

Иволгин смотрел прямо перед собой и как мог, пытался собраться с мыслями. Уйти, несмотря на то, что это был всего лишь третий этаж, хотелось красиво, а в таких случаях без пафосной речи не обойтись. Надо было отдать должное коллегам, которые очевидно почувствовав творческие потуги Иволгина, разом притихли.

Крикнувший: «Браво!» предложил Иволгину ручку и блокнот.

– Для удобства, видите ли. Легче, видите ли, строить предложения. Так же может послужить в качестве предсмертной, видите ли, записки.

Мужчина с чрезмерным количеством геля на волосах подбодрил Иволгина тем, что обещал это все не снимать на телефон. Вот когда Иволгин, будет готов, подаст определенный знак, тогда и начнется съемка события, которая впоследствии наберет в YouTube невероятное количество просмотров.

Женщина с глубоким декольте и длинными ресницами и…глубоким декольте предложила поставить душещипательный трек, подчеркивающий настроение присутствующих. Однако получила отказ, обоснованный тем, что будоражащий голову утренний воздух не имел с душещипательностью ничего общего.

Обладатель вычурных запонок и сального взгляда обратил внимание на скорость и направление ветра. Учтя всю, как он сам выразился, баллистику, он определил траекторию полета Иволгина, заявив, что точкой приземления, на радость очевидцев, станет цветочная клумба.

Иволгин закрыл глаза. Темнота отказывалась быть всеобъемлющей, озорные лучики солнца назойливо пробивались за шоры век. Легкий ветерок запутался в волосах. Воздух более не делился на химические элементы, а целиком и полностью состоял из трепетного и благоговейного чувства радости, в чём-то даже,– влюбленности. Черта с два сосредоточишься в такой обстановке!

Внезапно в тишину офиса и июльскую какофонию уличных звуков ворвался тревожный сигнал сирены. Иволгин приоткрыл глаза. Пожарные. Фу-ты, ну-ты! Они же сейчас все испортят. Ну, нет справедливости в этом мире, и не было никогда! Однако, что скрывать, Иволгину было приятно, что нашлись небезразличные к его особе, те, кто предпринял попытку помешать ему спокойно уйти, а если быть точнее,– прыгнуть, из жизни.

Пожалуй, начну со слов благодарности, подумал слегка расчувствовавшийся Иволгин, и вдруг понял, что пожарные не обращают на него никакого внимания. Эти двое парней действовали сплоченно и ловко, они прислонили лестницу к, стоявшей неподалеку от офиса Иволгина, березе, на одной из веток которой жалобно мяукал котенок.

Что за день, вздохнул Иволгин, глядя, как внизу маленькая девочка, широко улыбаясь, принимает котенка из рук пожарного. Котенок, этот комок нежности, радуясь возвращению к хозяйке, довольно мурлычет, уткнувшись ей в плечо. Девочка обнимает пожарного и дарит очень ценную вещь – рисунок, на котором представлена ее семья. Все чрезвычайно счастливы. Наконец, попрощавшись, пожарные идут к машине. Под правой ногой одного парня раздается негромкий едва уловимый хруст. Пожарные ловко запрыгивают в кабину машины, еще раз машут девочке и, хлопнув дверьми, уезжают. Девочка уходит домой.

На асфальте остается что-то… Что-то раздавленное пожарным.

Раньше это было яйцо. Яйцо, которое случайно выпало из гнезда и разбилось об асфальт. До падения, оно уютно почивало себе в гнезде, расположенном на ветке березы, с которой так жалобно мяукал котенок, этот комок нежности. Простое совпадение и не более того.