Россия, встретившая нас в августе пронизывающим холодным ветром и шквалистым дождем, стала для моей семьи домом на долгие годы. В одиннадцать мне пришлось адаптироваться к жизни в новой для себя реальности. В России я оказалась в условиях абсолютного вакуума: русского языка я не знала и, что говорили окружающие, совершенно не понимала.

Родители были вынуждены снимать малюсенькую однокомнатную квартиру, в которой даже не помещался холодильник, из-за чего все скоропортящиеся продукты мама старалась закупать на один день. Мне приходилось спать посреди комнаты на узенькой брезентовой лежанке, зажатой между диваном, на котором спали родители, и сервантом, забитым старой посудой хозяев квартиры.

То, что у семьи совсем нет денег на существование, стало понятно довольно быстро. Небольшую сумму, которую папа привез с собой, он был вынужден потратить на покупку практически заброшенного дома в глухом селе за двести километров от города для того, чтобы семья могла получить местную прописку и оформить свое пребывание в стране легально. Ведь без прописки можно было забыть о какой-либо нормальной работе, да и меня в школу вряд ли бы взяли учиться, а сентябрь был уже на носу. Отец очень надеялся на скорое получение работы, а с ней и стабильного заработка, ведь на родине он был отличным специалистом и занимал руководящую должность на заводе. Однако время тогда было смутное: в девяностые в России и местному населению приходилось туго с заработком, а уж для приезжих вообще не было вакансий. Дверь перед ними закрывалась, как только выяснялись их фамилия и страна, из которой они прибыли. Дальше никто даже не интересовался опытом работы или профессиональными навыками кандидата.

Меня отправили учиться в школу, но так как я совершенно не знала русского языка, мама просто договорилась с директором, чтобы я какое-то время посидела на последней парте вместе с учениками первого «Б» класса и попробовала приспособиться. Это было очень странное время: я приходила в класс, садилась за парту, доставала тетрадь, пенал и учебники и просто сидела. Я не понимала, о чем вокруг говорят, и была чем-то вроде зверька из живого уголка для своих одноклассников: они часто ко мне подходили – что-то говорили, трогали меня, трогали мои вещи, иногда злились непонятно на что и толкали меня.

Жизнь изменилась, приходилось меняться и мне. Но не всё легко давалось. Первое время любой шум пугал, я вздрагивала, оборачивалась. Недалеко от школы проходила трасса, где часто ездили большегрузы, и периодически оттуда доносились громкие звуки, хлопки. Я машинально пряталась под парту, чем очень веселила весь класс. Насмешки со стороны сверстников стали обыденными, повод находился всегда: начиная с моего абсолютного незнания русского языка и, как следствие, непонимания, что мне говорили, заканчивая моими страхами и внешним видом. У всех девочек были коричневое школьное платье и два фартука: белый, парадный, и черный, на каждый день. А мне отдали форму моей родственницы из гимназии, где платье было темно-бордовое, а фартука вовсе не было. Платье было очень красивым, но, к сожалению, висело на мне, как на вешалке, – я была слишком худенькой. В нем мне пришлось проходить весь первый учебный год.

Мне очень повезло с первой учительницей. Она была крайне мудрая женщина и смогла разъяснить детям, что я все-таки не зверек из красного уголка, а живой человек, и через пару недель дети потеряли ко мне интерес и только изредка обращали на меня внимание.

Но порой и она проявляла непонимание, тогда в моем дневнике появлялись записи. Почему-то я писала только про страшное и обидное, что со мной происходило, но никогда не описывала хорошие события, думая, что они в этом совершенно не нуждаются.

Вот одна из моих записей, сделанная в день, когда мне было особенно плохо:«Сегодня мне было очень обидно: одноклассники смеялись надо мной, а учительница выгнала из класса, сказав, что я сорвала ей урок. Я просто спряталась под партой, когда на трассе у школы у грузовика лопнуло колесо. Все побежали к окну, а я залезла под парту. Странный инстинкт укрыться срабатывал во мне постоянно: стоило чему-то где-то громко упасть, и я садилась на коленки или залезала под что-то рядом стоящее. Вот уже полгода я живу в России, здесь нет войны, но я никак не могу отпустить ее внутри себя. Это очень сильно мешает в адаптации, так как делает меня для окружающих странной и нелюдимой. Со мной не хотят дружить, меня воспринимают как объект для насмешек и издевательств. Мне очень плохо, а что делать с этим, я пока не знаю».

Я научилась читать, писать и считать на армянском языке еще в пять лет. Теперь же предстояло всё выучить заново на другом языке. Вероятно, языковая среда и детский возраст, позволяющий всё впитывать в себя как губка, позволили мне уже к новому году понимать, о чем говорят окружающие люди. Конечно, я не все слова понимала, но общий смысл уже улавливала.

К весне я уже более-менее сносно изъяснялась на русском языке и могла самостоятельно выполнять все домашние задания, но, как говорила мой учитель, у меня был душераздирающий акцент. Она мне посоветовала читать вслух и слушать себя – так я должна была пытаться избавиться от неправильного произношения слов. Я читала так много, что откровенно раздражала домашних, ведь мы жили тогда в однокомнатной квартире, и они были вынуждены слушать мою еще очень далекую от идеала русскую речь. Конечно, ребенком я не понимала еще всю необходимость говорить красиво и без акцента, просто старалась изо всех сил, чтобы надо мной не смеялись сверстники. Довольно долгое время книги были моими единственными друзьями: со временем я уже читала не для избавления от акцента, а для того, чтобы на время переместиться в мир героев произведений и отвлечься от трудностей, которые были в жизни моей семьи.

Переезд в другую страну, да еще и при условии фактического бегства от войны, потеря всех сбережений, невозможность нормально устроиться на работу – это лишь малая часть того, с чем нам пришлось столкнуться. Денег в семье катастрофически не хватало, и я уже ребенком прекрасно понимала, почему мама покупает черный хлеб, хотя мы все его не любим, а не белый; понимала, почему мне покупают одежду один раз в год перед началом учебного года, и только один комплект. К концу года пальцы в обуви откровенно просились наружу, а вещи были уже малы и имели сильно застиранный вид. Летом школьные штаны превращались в шорты и прекрасно доживали свой век в новом статусе.

Порой мне приходилось терпеть не только насмешки сверстников, но и откровенные издевательства со стороны ребят постарше. Самым страшным было понимание того, что справедливости просто не существовало тогда на свете, и либо ты мог выкарабкаться сам, либо тебя втаптывала в грязь сама жизнь.

В один из таких страшных жизненных моментов в моем дневнике появился рассказ «Мамины серьги».

«Я сегодня так сильно испугалась – думала, утону. Не знаю, как мне сил-то хватило выбраться из канала. Когда я шла из школы, за мной увязались двое парней из старших классов. Они всю дорогу подтрунивали и издевались надо мной. Сначала им не давал покоя мой внешний вид: всё смеялись, почему шуба больше меня в два раза, а сапоги явно носили до меня уже сто лет. Когда я сказала, что эти вещи мне отдали носить, так как своих теплых вещей у меня нет, они начали смеяться над моим акцентом и ошибкам в речи.

– Да ну, так ты еще и голодранка приезжая! Вали к себе на родину! – крикнул один из парней и стащил с меня головной убор.

Копна черных волос разметалась по моим плечам. Мне было холодно, я попыталась отобрать свою шапку. Они смеялись и кидали ее друг другу, не давая мне шанса забрать ее.

– Да что я вам сделала-то? За что вы так со мной? – крикнула я от обиды.

– Понаехала сюда! Вали, сказано тебе, черножопая, к себе в горы!– закричал тот же парень и ударил меня шапкой наотмашь по лицу.