Как же я по ним соскучилась…
– Скорее входите!
Настя вошла первой. Традиционных объятий мы теперь избегаем, как во времена средневековой чумы. Я просто отхожу на пару шагов. Можно сказать, что это часть современного общепринятого этикета. Антон сразу закрывает за собой дверь, после чего без особых прелюдий мы проходим на кухню и рассаживаемся по разные стороны стола с пластиковой перегородкой посередине. Ее я забрала из местного магазина. Когда он разорился, оттуда стали тащить что ни попадя, вот и я забрала свой единственный трофей. Снизу этой перегородки находится небольшой вырез – окошко, которое было изначально предназначено для обмена денег между кассиром и покупателем, теперь же мы его используем для переговоров. Из-за этого мой обеденный стол напоминает тюремную комнату для посетителей, которую каждый из нас видел в зарубежном кино. Антон указывает на подобное сходство каждый раз, когда усаживается за стол, и для большей реалистичности делает вид, что берет в руку воображаемую трубку переговорного устройства.
– Алло, Юля, как ты? – говорит он, подражая американским актерам.
А я в ответ всегда подыгрываю…
– Хорошо, – отвечаю я, – сегодня в тюрьме макароны дают. – И мы каждый раз над этим смеемся.
Такие обстоятельства нас ничуть не смущают, напротив, это превратилось в традиционный повод для шуток над нашим положением, а в современном мире без самоиронии никак. Зато мы теперь спокойно снимаем маски, после того как усаживаемся на свои места; если кто-то случайно чихнет, то пластиковая перегородка между нами примет удар на себя.
– Ужин подан! – торжественно провозгласила я, указывая на расставленные блюда.
– Довольно богатый стол по современным меркам, – констатировала Настя.
К слову, они тоже не бедствуют, вместе работают на продуктовом складе, поэтому у них всегда есть еда, чего нельзя сказать о большинстве других жителей нашего города.
Настя познакомилась с Антоном еще задолго до того, как все случилось. Поначалу он мне не нравился: невысокого роста, кудрявые волосы, высокий лоб и тонкие губы. Зарабатывал он на тот момент тоже копейки, так что Насте приходилось всегда занимать деньги у своих родителей. Зато она всегда вызывала у меня зависть: длинные стройные ноги, гладкая кожа, правильные черты лица и слегка вздернутый носик – стандартный объект обожания любого мужчины. Никогда не понимала, что она нашла в Антоне, но никогда не упрекала ее в этом – как говорится, каждому свое.
– Это все необходимо! – ответил Антон на затронутый мной вопрос о мерах, принимаемых для борьбы с вирусом. – Нужно просто затянуть пояса, рано или поздно все закончится, – добавил он, подливая себе вина в бокал.
– А если не закончится, – возразила я, – мы так и будем всю оставшуюся жизнь с затянутыми поясами ходить?
– Не так уж мы и плохо живем, – ответил он с прежней безмятежностью, смакуя вино из наполненного им бокала. – С голоду не умираем.
– А как насчет остальных, ведь не всем так повезло, как тебе! – огрызнулась я, понимая, что в конце сказала лишнего, намекая на то, что он попал на оптовую базу благодаря своему отцу, что, впрочем, так и было.
– Ну-у-у, знаешь ли, я немало труда приложил, чтобы иметь эту возможность! – с уязвленным видом произнес он в попытке скрыть свою обиду.
Наши мнения с Антоном всегда расходились по вопросам принимаемых правительством мер, поэтому мы каждый раз зарекались больше не поднимать разговоров на политические темы – и каждый раз этот разговор начинался и заканчивался чуть ли не конфликтом. Слава богу, мне хватало терпения, выдержки и такта не произносить вслух многое из того, о чем я думала. Настя в эти моменты просто отмалчивалась. По ее глазам я понимала, что она на моей стороне, но спорить и ругаться с Антоном не хотела, себе дороже, поэтому зачастую просто говорила что-то нелепое, пытаясь перевести разговор на другую тему, как, собственно, и в этот раз.
– Удивительно, сколько сажи осело на окнах за это время, – произнесла Настя, перебив напряженное молчание между нами. Это сработало. Уже через минуту мы высказывали свое недовольство по поводу грязи и переполненных мусорных контейнеров на улице, в отношении которых наше мнение всегда совпадало.
Мусор давно перестали вывозить. Вместо этого улицы обрабатывали дезраствором, который в совокупности с гниющими отходами по всему городу давал запах нафталина.
Этот запах напоминал мне старый двустворчатый шкаф в маминой комнате. Он был ярко-рыжего цвета, как будто его покрыли слоем железа и он заржавел. Из-за сломанных ручек приходилось подцеплять дверные створки ногтями, чтобы получить доступ к накопленным и выцветшим от долгих лет носки вещам. В жалкой попытке сохранить поношенные остатки его полки были завалены таблетками нафталина, источающими едкий запах, что, впрочем, не мешало моли размножаться. Теперь мне казалось, что мы та самая моль из ржавого шкафа, которую пытаются вытравить из города.
Еще какое-то время мы поговорили о работе, я рассказала о своей планктонной рутине в журналистике, а они о пустеющих складах с продуктами, но Антон с уверенностью заверил, что это временный дефицит и скоро поступит новая партия продовольствия. По его словам, во время эпидемии закрылось множество фабрик, из-за чего производство товаров и продуктов питания резко сократилось. Для того чтобы прокормить безработную массу, правительство издало закон о замене органических продуктов питания на синтетические. Если раньше министр питания рассказывал, как выбрать в магазине продукты естественного происхождения, вместо того чтобы контролировать их производство, то теперь и вовсе убеждал население в том, что синтетическое мясо полезнее и гораздо лучше усваивается человеческим организмом. При этом выделение денежных средств на поддержание сельского хозяйства продолжалось, но на что конкретно шли эти деньги и в чье пользование они поступали, никто не уточнял. Вместо конкретных цифр, большинство докладов сводилось к процентному соотношению объемов производства, по которому было невозможно понять, что было произведено или построено за отчетный период. Главное, что должен был понять потребитель из приводимых статистических данных, – то, что деньги выделялись, положительная динамика сохранялась, следовательно, продукты в магазинах скоро появятся.
Хотя непонятно, откуда постоянный дефицит продуктов, если у большинства людей нет возможности их покупать, но это я уже озвучивать не стала – если честно, эти разговоры меня изрядно утомили, да и говорить больше было не о чем.
Поразительно, как пара часов, проведенных с другим человеком, восстанавливает весь дефицит общения, накопившийся за долгое время.
Когда темы для разговора иссякли, мы еще немного посмотрели телевизор. В основном все эфирное время занимали развлекательные шоу со знаменитостями, которые давно превратились в зажиточных лицемеров, рассказывающих своему зрителю о важности их расточительного образа жизни. Они могут часами расхваливать друг друга на радость заурядной публике и пропагандировать современную политическую власть с поразительной ловкостью, приспосабливаясь к ее любым изменениям. Ведущими и гостями в таких передачах стали проекции нейросети – еще один способ экономии за счет компьютерной графики, наносящий ущерб психике. Невозможно определить, где слова известного политика, а где работа искусственного интеллекта, который сначала затмил, а затем полностью обесценил силу человеческой мысли. Нейросеть может генерировать любое произведение, в результате чего талант и творчество потеряли всякую ценность.
Но в остальном по телевизору идут все те же передачи и сериалы, что до эпидемии, за исключением выпусков новостей, тут сплошные цифры погибших и пару сюжетов о задержании нарушителей режима изоляции, которым теперь грозит лишение пособий или уголовный срок.
Антон снова начал нахваливать принятые меры, которые позволили сократить число погибших, судя по графической схеме, показанной на экране, попутно осуждая пойманных нарушителей, которые своими безответственными действиями сводят все старания властей на нет.