Василиса пожала плечами, поняв, что более не добьется новостей от деда и вернулась к хлопотам.

Вдруг в дверь постучали.

* * *

Ох, и не хотел Самир идти к Василисе! Да кто ж спрашивать будет? Харис Эльдарович его нашел в доме у Гульназ. Пожилая женщина много что вылечить могла, а не только раны: и сглаз, и порчу на нет сводила. Лишь по-доброму светила карими глазами, поправляла платок и слушала каждого, кто приходил к ней за помощью.

– Ты давай не дури, кто тебя без руки оставил? – грозно топнул ногой ветеран, а поэт и слова вымолвить не мог. Сидел весь бледный, с синими губами, в холодном поту и судорожно пострадавшую правую руку сжимал.

– Сказывали ведь не зря люди – не писал бы он баиты13, – невзначай сказала Гульназ и вернулась к рукоделию.

– Кого из злых духов ты в этот раз облил помоями в своей писанине? Ну?!

Ответа он так и не дождался, вышел на крыльцо. Во дворе рубил дрова Азамат. Сильный, плечистый парень, волосы и брови – в цвет ночи. Уже как с полгода жил он в этой деревне и мозолил Харису Эльдаровичу глаза своей холостяцкой жизнью. Сколько он ни пытался его женить – всё без толку! То к одной семье в дом приведет, то к другой. Азамат лишь лицо хмурил, вел себя вежливо, а невесту так и не сыскал. Да хоть и вел себя тише воды ниже травы, лишнего слова о себе не говорил, а слухи все ж таки дошли до жителей.

«Говорят, он по матери, через ее сестру, Хану Караскалу потомком приходится!»

«Вот те крест – потомок батыра, сам давеча слышал!»

Потомок не потомок, а жил он по совести – помогал старикам, намаз читал и, бают, Коран наизусть знал.

– Азамат, дело есть к тебе, – Харис Эльдарович протянул парню саблю. Солнечный свет отразился от серебряной насечки оружия и пробежался по лицу парня.

– Не мне носить эту саблю.

– Но тебе рубить голову того, кто по-черному колдовать начал. Без ветра деревья не качаются. По деревням в округе ходят хвори неизлечимые, пожары, смерть. Когда последний раз шел дождь, Азамат?

Так и отправился батыр: в одной руке саблю держал, в другой – поэта. Самир трясся и белел с каждым шагом, пока приближались они к дому Василисы Михайловны. И только кобылка, лениво вышагивая за хозяином сзади, тихо фыркала.

– Аллах свидетель моим словам, Азамат – эта женщина своего мужа утопила! И нас утопит! Что ж мы, без нее с нечистью не справимся?

– Как это – мужа утопила?

– Так у Наталки сын родился, ее муж на радости гулянку закатил, все пришли, кто ходить мог. И вот, во время гулянки повздорила что-то Василиса с мужем-то. Бранились они недолго, а в конце она сказала: «Чтоб ты провалился!» Тот только плюнул да и ушел.

– Ну и что?

– В тот же вечер нашли его у речки, на берегу валялся, и лед рядом проломился. Мы все думали – что ж помер-то? Ведь вылез! А голова у него вся в крови была. Говорить стали, что драка у него была с братьями Прокопием и Егором. Что уж они не поделили – ума не приложу! А через месяц один от хвори помер, а другой в пожаре угорел.

– Хорошо она его чужими руками утопила, – усмехнулся батыр. Верить подобным россказням он не желал.

– Вот! Об этом вся деревня говорит! – но поэту и до несчастья с рукой во всё верилось, а теперь так и подавно. А уж в том, что Василиса колдует, он «всегда знал» и, слушая людей, лишь больше в своем знании убеждался. Всё мечтал он ее на какой-никакой подлости изловить или колдовстве темном, чтоб еще больше в своей правоте преисполниться, да не выходило. А в особо мечтательные вечера виделось ему из своего окна, как Василиса, выйдя из дому, к себе звезды в передник собирает – прям с неба они к ней прилетают. И с каждой украденной звездой ночь всё темней и темней…

Зайдя в хату, Самир рыскал глазами и был убежден – точно где-то нечисть какая-никакая прячется. Слышал он и такое, что ведьмы чертей на себя работать заставляют: дрова рубить, воду таскать. И приметь он такого черта под лавкой, не удивился бы, потому как дом у Василисы многим на зависть: и чисто, и красиво, и кажется, что не может один человек такой порядок устроить.

– Здорово, хлопчики. Что пожаловали? – Афанасий Аристархович хитро стрельнул светлыми глазами. И поведал Азамат, что отправили его бороться с нечистью. Ну, а кто больше колдуньи про нечистого знает?

– Ну-ну, дело хорошее.

– А Илья как? А хозяйство? – отозвалась Василиса, нахмурив темные брови.

– Где наша не пропадала, Вася, – махнул рукой дед. – А так хоть попробуете с бедой нашей разобраться. Кому, если не вам? Батыр есть, ты, Вася, столько про нечисть знаешь, сколько никто не знает, ну, и сказитель даже нашелся. Ступай с Богом!

Девушка лишь пожала плечами, взмахнула длинной темно-русой косой и пошла собирать припасы в дорогу.

– Далеко мы на твоей кобылке не уедем, – усмехнулась Василиса, выходя из дома. – Деда телегу нам отдал. Запрягай.

– Знать бы еще, куда ехать, – недовольно пробурчал Самир.

Дальше сборы шли молча. Сколько поэт ни пытался вытянуть Василису и Азамата на разговор, оба молчали или говорили мало. Так, лошадь вскоре запрягли, припасы загрузили, дед дал внучке свое благословение. Вот и отправились они втроем в дорогу.

* * *

Мирно ехала телега, поскрипывая колесом, были слышны кузнечики. Поднимая глаза к небу, Азамат не находил ни одного облачка. «Того гляди с такой погодой и хлеб начнет гореть», – задумался он. Самир же несколько успокоился, сидел смирно и глядел по сторонам. Старался отвлечься от боли в руке, вдыхая запах луговых цветов, что окружали путников. Василиса и вовсе чувствовала себя в своей тарелке: путешествия она любила. А потом облокотилась на мешок овса, что они запасли для лошади, и решилась начать разговор:

– Скажи хоть, батыр, куда путь держим, – звонко спросила Василиса, щурясь от дневного солнца.

– Из соседней деревни вести дурные приходят. Там больно худо все. Надо людей расспросить.

– Неужто правда худо? – оживился поэт.

– Уж пострашнее, чем у нас, – так же сухо ответил батыр, и более до самого привала от него не услышали ни слова.

Самир вновь вздохнул и провел здоровой рукой по коротко стриженным волосам. Гнетущее настроение его усиливалось. Пока выкручивало от боли, было не до тяжелых дум, а теперь поэт призадумался, как жить дальше. Ведь мечта была – пойти образование получить, продолжить писать баиты, сказки, стихи. Зря он, что ли, грамоте сам столько лет обучался? А теперь все прахом пошло. От природы маленький и неказистый Самир мог стать изгоем. Но в своей семье он был единственным поздним ребенком: родился, когда его матери уже за сорок стукнуло. А потому вниманием и любовью обделен не был, повзрослев, трезво принимал и свою непримечательную внешность, и быстрый ум. В конце концов, кто мы без своих недостатков? Пустота.

Остановились путники ближе к вечеру неподалеку от реки. Батыр пошел за водой, Василиса развела костер, поэт же сам перевязывал руку.

Искры от огня летели к небу и сливались со звездами. Не слышно было течения реки, шевеления ветра. Даже холод ночи не пытался удушить в своих объятьях, лишь ласково гладил по голове, успокаивая после дневного зноя.

– Что вздыхаешь так? – не отрывая взгляда серых глаз от огня, спросила Василиса.

– Я бы хотел что-нибудь написать, но не могу, – раздраженно пояснил Самир. Ему казалось, что всем очевидна его боль. Что еще может тревожить писателя, который более не в состоянии творить?

– Про чертей своих опять? – изогнув бровь продолжала расспрашивать девушка.

– У меня чертей нет! – вспылил поэт. – В отличие от тебя!

Батыр заинтересованно сверкнул глазами. Прекратить бы это дело… В конце концов, разве есть вред от их слов? Побранятся да успокоятся. А все ж таки любопытно, как перепалка закончится. У Самира мысли и ум быстрее ветра, как что напишет – сразу в народ уходит. Да и Василиса не из дур, как что скажет, так хоть стой, хоть падай.