Тролль широко осклабился и вытащил из кармана парик, без зазрения совести позаимствованный нами из комнаты отсутствующей хозяйки. Энергично встряхнул, подняв облачко приторно пахнущей пудры, критически изучил на вытянутой руке.

— Мне-то как раз и дело, потому что одинокая беззащитная девушка — это я, а цыпа будет красться следом!

Ховел, уже позвякивавший монетками в кармане, поспешно отпрянул назад и, не оценив шутки, обиженно насупился.

Мы с Валом на всякий случай обшарили комнату, но ни в шкафах, ни под кроватью затаившихся нацыг не обнаружили. Не слишком огорчившись, я заперла дверь, а тролль снял куртку и прямо поверх кольчужки натянул весёленькое платье в мелкий цветочек (наученная горьким опытом, я не стала обещать кухарке вернуть его в целости и сохранности, а сразу сунула женщине пару серебряных монет). Не сказать, чтобы оно оказалось как по Валу сшито, но ширина успешно перешла в длину, и движений оно не стесняло.

Ховел крутился вокруг, причитая:

— Какой позор! Неужели она поверит, что я мог польститься на… такое?

Прямо сказать, при близком рассмотрении юной прелестницы нацыгу могло и стошнить. Девица из Вала вышла на редкость непривлекательная — высоченная, сутулая и горбатая из-за висящего за спиной, под платьем, меча. Особую пикантность образу придавала небритая, паскудно ухмыляющаяся троллья рожа в обрамлении длинных светлых локонов.

— Ховел, прекратите ныть! — не выдержала я. — Какая вам разница, что подумает о вас нацыга? Или вы и её вознамерились пригласить на романтический ужин при свечах? Если вам так уж хочется стенать, делайте это сладострастно, пусть нацыга не сомневается в царящем за дверью разврате!

Но сладострастно стенать Ховел отказался наотрез, и убеждением нацыги пришлось заняться мне. Вал, распускавший ворот платья до неприличной глубины, чтобы тот не мешал выхватывать меч, на минутку замер, прислушался и задумчиво изрёк:

— Ну, ранней весной под окнами такие вопли — обычное дело, но посередь лета и испугаться недолго — то ли режут кого, то ли душат…

Я обиженно замолчала. Окно, кстати, на всякий случай закрыла. Запах уже выветрился, и мне не хотелось привлекать излишнее внимание нежити одиноким пятнышком света. Сомневаюсь, конечно, что в него с зубовным скрежетом ринутся "сотенные косяки нетопырей", но у большинства ночных тварей тонкий слух и острые когти, вполне пригодные для карабканья по отвесным стенам. Хотя бы из чистого любопытства, а там — кто знает…

— Ну что, цыпа, готова? — тролль в последний раз одёрнул платье и шагнул к двери. У меня предательски заныло внизу живота.

— Рановато ещё. До полуночи больше часа осталось.

— Ничего, погуляем, свежим воздухом подышим, покуда дождь не хлынул. Глянь, какая там темень, а ведь луна едва на убыль пошла. Добрые люди уже десятые сны смотрят, и нацыге, поди, тоже мокнуть неохота. Давным-давно небось у крыльца слоняется, на небо поглядывает и Ховела костерит.

— Ладно, — обречённо вздохнула я. — Открывай. Будем надеяться, она не заставит нас бродить вокруг села до рассвета, изображая не просто одинокую, но и больную на голову девушку. А потом селяне будут взахлеб рассказывать друг другу о кривоногой умертвии в саване, предвещающей — кто бы сомневался! — очередную гадость вроде курьего мора…

— Или парочки шишек на рыжей башке одной чересчур языкатой ведьмы, не остался в долгу тролль, отодвигая щеколду.

…Не заставила. Как только Вал распахнул дверь, навстречу ему метнулась тень с горящими глазами. Всё, что он успел, — пнуть её ногой, не подпуская к голове, и тварь, увернувшись, рванула его зубами за бедро, в две борозды распахав плоть до кости. Заметив (точнее, услышав) обман, нацыга оставила упавшего тролля и кинулась ко мне. У меня с реакциями оказалось ещё хуже. Я не успела опомниться, как очутилась на полу. В грудь упирались две когтистые лапы, жаркое дыхание отнюдь не было смрадным, но удовольствия всё равно не доставляло.

"Эх, зря я не согласилась на кастет…" — тоскливо подумала я. Нацыга распахнула чёрную пасть, среди белоснежной россыпи клыков шевельнулось влажное жало языка.

"Отпусти меня, ведьма", — беззвучно толкнулось в виски.

Я так опешила, что даже не попыталась пнуть её в живот, хотя уже согнула ногу.

"Отпусти-и-и…"

В следующее мгновение тяжесть на груди исчезла, раздался треск ломающегося дерева, потом приглушенный звон осыпающихся на подоконник осколков. Я торопливо перевернулась на живот, приподнялась на руках и помотала головой, стряхивая наваждение. Огляделась. Нацыги в комнате не было, сквозь неровную дыру в ставне струился голубоватый лунный свет. Из-под кровати торчали дрожащие Ховеловы пятки. Вал скорчился у стены, безуспешно пытаясь зажать рану. Из располосованного бедра хлестала кровь, чёрной лужей расползаясь по полу. Плюнув на удравшую тварь, я поспешила ему на помощь, даже не глянув в окно. Всё равно вдогонку не брошусь, да и она вряд ли тем же путём вернётся.

За время моего "поединка" с нежитью Вал не проронил ни звука, даже не позвал на помощь, отлично понимая, что я нуждаюсь в ней не меньше. Зато уж теперь оторвался по полной программе! Живым родичам нацыги безудержно икалось, а покойные ворочались в гробах!

— Ты не мог бы потерять сознание? Или хотя бы немного помолчать? — не выдержала я. — Сосредоточиться мешаешь!

— Может, мне вообще помереть? — искажённым болью голосом огрызнулся тролль. — А-а-а! У!

— Всё уже, всё! Хорош вопить, — я потёрлась лбом о собственное плечо, смахивая капельки пота. — Тебе какое заклинание больше нравится кровоостанавливающее или обезболивающее?

— …первое!.. — за исключением этого слова пространный ответ для летописей не годился.

— Тогда какие претензии? Оно тебе и досталось!

Остальное было делом техники — стянуть края раны, спаять и наложить повязку. Тут мне на помощь пришли две служанки, робко заглянувшие в приоткрытую дверь. Испуганно поохав, они притащили ведро воды и охапку выглаженных льняных бинтов, которых вполне хватило бы обмотать тролля с головой (что девицы, увлекшись, чуть было и не проделали). Им не терпелось узнать, что же здесь произошло, но я отделалась общими фразами, не желая признаваться в позорном провале засады. Ничего, сами додумают, не впервой. Или хозяина расспросят.

Оставив служанок выманивать Ховела из-под кровати, я проводила Вала на сеновал. Зеленовато-бледный, пошатывающийся тролль пренебрежительно обозвал рану царапиной и в доме ночевать отказался. Как и от моей поддержки, так что пришлось сделать вид, будто это не я, а он составил мне компанию.

Дождь так и не собрался, луна то и дело выглядывала из разрывов угольно-чёрных туч. Я попыталась было осмотреть землю под окном, но ничего, кроме посверкивающих осколков, разобрать не смогла. Примерно в таком же состоянии находились и мои мысли — обрывочные и перепутанные, но не дающие покоя, как мельчайшие хрустальные занозы под кожей.

Такое ощущение, что она знала о засаде. Знала — и всё равно пришла. Почему?

Я прислушалась и различила далёкий хриплый и тоскливый вой. Похоже, не я одна растерянно топталась в тупике…

Утро началось с жуткой ссоры. Камнем преткновения стала манная каша, собственноручно, пусть и не слишком удачно (но ведь главное — внимание, верно?) сваренная мной для злосчастной жертвы нацыги. Тролль удивлённо понюхал это диетическое яство и осторожно поинтересовался, уверена ли я, что нацыга добровольно согласится отведать приготовленную для неё отраву. Я возмутилась и открыла истинное предназначение буроватой массы в тарелке, после чего возмутился уже Вал, и каша, щедро наложенная с горкой, без комментариев оказалась у меня на голове.

На больных не обижаются (по крайней мере, с применением грубой магической силы), а как только я, кипя праведным гневом, выскочила с сеновала во двор, все эпитеты в адрес неблагодарных троллей мигом вылетели у меня из головы. У забора под рябинкой ничком лежало тело — на сей раз мужское, в драной на локтях рубахе, замусоленных штанах и почему-то только одном лапте на босу ногу.