– Итак, резюмирую. У нас есть в наличии систематическое мошенничество со страховками на миллионы рублей. Есть заместитель генерального директора, подписи которого стоят под каждым таким случаем. Есть аудитор, который все это обнаружил и который по чистой случайности давний друг этого заместителя директора. И все это под самым носом того самого генерального директора, то есть моим носом. Я ничего не забыл? – Борис Евгеньевич скрестил руки на груди и с интересом посмотрел на нас.

Я пожала плечами. Костя сжал челюсть и отвернулся.

– Прежде, чем выдвинете обвинения в адрес Константина Викторовича, рассмотрите и другой вариант трактовки событий: он работает на вас, мог действовать по вашей указке. Или вовсе не знать о придуманной вами схеме отмывания денег, – я наклонила голову в бок и пристально посмотрела на Бориса Евгеньевича

Краем глаза я заметила, как Костя повернулся и с изумлением и даже каким-то испугом смотрел на меня. Взгляд Бориса Евгеньевича стал еще более заинтересованным.

– Моя схема отмывания денег, значит… – он помолчал, затем расхохотался в голос. Повернувшись к Косте, он спросил, – вас с этой девочкой в одной стае воспитывали? Чувствуется порода.

– В одном дворе. Это практически одно и то же, – кивнул Костя.

Я перевела взгляд с одного на другого. Костя усмехался одним уголком рта и смотрел на меня с гордостью.

– Вам, Елизавета Владимировна, палец в рот не клади. Люблю таких. И ваша преданность старым друзьям говорит о многом. В вашу пользу, – Борис Евгеньевич задумчиво меня рассматривал. Потом почесал ногтем большого пальца бровь и прищурился, – значит так, ребятки. Мне надо это все обдумать и кое с кем посоветоваться. С юристами в том числе. Пока не высовывайтесь, ведите себя как обычно. Будто ничего и не находили. Просматривайте документы и дальше, надо найти все случаи до единого, подсчитать каждую копейку. Чтобы мне было о чем потолковать с этими гаденышами, когда я их найду, – глаза Бориса Евгеньевича опасно сверкнули.

Я нервно сглотнула.

– Борис Евгеньевич, но вы же знаете, что Костя… Константин Викторович здесь ни при чем?

Лицо Бориса Евгеньевича просветлело, он широко улыбнулся.

– Косте, – он сделал ударение на имени, затем усмехнулся и скопировал меня, – Константину Викторовичу я верю. Даже больше, чем себе. Не думаю, что он упоминал, но он не раз меня от пули спасал. Однажды поймал ее вместо меня, и я думал, что уже не вытащу его с того света. Для меня это лучшие рекомендации и основания для доверия. Да и знаю я его не первый год. Ознакомился с его характером во всей красе, – лицо Бориса Евгеньевича снова стало серьезным. Он хлопнул ладонью по столу и поднялся, – У меня еще много дел. А вы на сегодня оба свободны. Пока я размышляю, вам лучше не светиться нигде. Официально: Константин Викторович сегодня до вечера в командировке в соседнем городке, Елизавета Владимировна отпросилась по причине недомогания. На телефоны по рабочим вопросам сегодня не отвечать. Для родных и близких легенду тоже поддерживать. Особенно это касается вас, Константин Викторович, – Борис Евгеньевич выразительно посмотрел на Костю. Тот кивнул. – Завтра, Константин Викторович, жду вас в 8.00 у себя в кабинете на совещание. Елизавета Викторовна, завтра не торопитесь. Подходите к окончанию совещания, часам к 10, – Борис Евгеньевич жестом подозвал официанта. – Все, что закажут эти двое, записать на мой счет, – официант согласно кивнул. Борис Евгеньевич попрощался и вышел из бара.

Мы переглянулись с Костей. Он не выглядел удивленным таким поворотом событий. Заказал, не спрашивая у меня, нам по кружке пива и закуски.

– Ты ожидал подобной реакции? – уточнила я.

Костя пожал плечами.

– Борис Евгеньевич не зря ведь утроил аудит в своей организации. Мы уже примерно год подозревали нечто подобное. Не могли найти следы и доказательства, – Костя провел ладонью по лицу. – Ну и понятия не имели, что и я замешан в этом. Были только дыры в бюджете то там, то там. Никакой конкретики.

Костя задумчиво крутил в руке телефон и смотрел в свою кружку с пивом. Затем, будто очнувшись, поднял голову и усмехнулся.

– Ну что, пользуясь неожиданным выходным, давай уже наконец выпьем за встречу, – он поднял свою кружку. Моя кружка со звоном стукнулась о нее, и я сделала небольшой глоток янтарной жидкости.

Костя хмыкнул:

– Я еще не привык к мысли, что ты совершеннолетний взрослый человек. Для меня ты все еще тот маленький рыжий бесенок с третьего этажа. Особенно в этих очках и с этой прической.

Я покраснела не то от досады, не то от смущения.

– Прости. Я понимаю, что ты уже взрослая женщина. Просто непривычно, – Костя внезапно опустил глаза. – Синица, я должен был сразу же попросить у тебя прощения.

Я удивленно на него уставилась. Он встретился со мной глазами и снова опустил взгляд.

– Я только спустя некоторое время после того, как ты переехала, понял… что ты была тогда в меня влюблена. И ревновала, скорее всего. А я своей девушкой красовался, еще и хотел, чтобы вы подружились. Да и вообще неправильно себя вел. Надо было с тобой поговорить, наверное. Или еще что-то. Если честно, я даже сейчас не знаю, как я себя должен был вести тогда. Тоже ведь еще пацан совсем был. Я, может быть, и вообще бы никогда ничего не понял, если бы Светка не начала подшучивать на эту тему, – Костя смущенно почесал затылок.

Я закрыла руками лицо. Мои щеки и уши полыхали.

– О боже… – простонала я. Мне хотелось провалиться сквозь землю.

Костя истолковал это по-своему.

– Я Светке тогда сразу же запретил поднимать эту тему. И вообще, упоминать тебя для нее до сих пор табу. Она, скорее всего, тоже тогда меня к тебе ревновала. Великовозрастная девица к маленькой девочке. Не нравились ей наши с тобой отношения, что я возился с тобой постоянно, бежал по первому зову. Даже после вашего переезда мотался через весь город и на расстоянии провожал из школы домой. До самой армии, – Костя внезапно сам себя оборвал, будто понял, что сказал лишнего.

Я подняла голову, мои глаза расширились от удивления.

– Ты меня провожал? Я ни разу тебя не видела. Я была уверена, что последний раз мы видели друг друга в день моего переезда.

Костя смутился и отвернулся. Потом покачал головой.

– Не зря же меня потом определили в разведку. Я ездил. Каждый день. Твоя мама знала. Это она мне дала ваш новый адрес в обмен на обещание, что я никогда больше с тобой не заговорю. Мы с ней созванивались время от времени. Мне нужно было знать, что с тобой все в порядке.

Мое горло сдавило от нахлынувших эмоций. Некоторое время я молчала, пытаясь осмыслить услышанное.

– Моя мама… она знала, что ты… что ты вернулся, что ты жив? – все во мне замерло в ожидании его ответа. Он покачал головой. Меня затопило облегчением.

– Я не стал ее больше беспокоить. Наблюдал за тобой уже сам, издалека. Решил, что так будет лучше.

– Я… – у меня перехватило дыхание, я не смогла сразу закончить свою мысль. – Я столько лет тебя оплакивала. Винила себя, что не поговорила с тобой тогда, не попрощалась. Я каждый раз сама тихонечко умирала, когда вспоминала тот последний миг, когда видела тебя там, во дворе… – слезы, наконец, вырвались наружу. Я с раздражением вытерла щеки.

Костя удивленно уставился на меня.

– Винила себя и… Да если б я знал… Я провел годы, пытаясь найти хоть один признак того, что ты помнишь обо мне и скучаешь.

Я криво усмехнулась.

– Один человек, очень давно, в прошлой жизни, меня научил тому, что никому в этом мире нет никакого дела до того, что происходит внутри меня. Мои эмоции – моя слабость. Я должна четко видеть цель и идти к ней. Даже если мои внутренности раздирает от боли. Иначе не выжить.

Мы с Костей смотрели друг на друга не мигая. Со стороны, наверное, казалось, что выражения наших лиц одинаково пустые, лишенные эмоций. Общались только наши глаза. Я слышала все, что говорил мне Костя, не произнося ни слова.

Один уголок рта Кости дернулся вверх.