Позднее они отправились в район старых продуктовых рынков, чтобы отведать лукового супа в одном из маленьких кафе. И пока они жадно ели его с поджаренными французскими гренками с тягучим сыром, Майлс рассказывал о своем детстве, о том, как рос в обширном загородном доме в Суффолке, принадлежавшем уже несколько столетий его семье. Стараясь не пропустить ни одного слова, Кристина с интересом узнавала о его молодости и отце с матерью. Было почти шесть часов утра, когда они вернулись в «Ритц», держась за руки и хохоча, без тени усталости, радостно возбужденные оттого, что обрели друг друга.

Майлс вошел вслед за Кристиной в ее номер.

– Ты ведь не собираешься вышвырнуть меня отсюда? – спросил он, снимая пиджак, развязывая галстук и скидывая ботинки. – Я ведь могу поспать здесь, с тобой, правда? Пожалуйста, не выгоняй меня…

Кристина улыбнулась долгой улыбкой и протянула руку. Майлс взял ее, они вместе вошли в спальню.

Майлс запер дверь, обнял Кристину и понес к постели, шепча ее имя. Они снова были близки и заснули в объятиях друг друга. И так продолжалось весь оставшийся уик-энд.

– Об этом не может быть двух мнений, – сказал Майлс Кристине в воскресенье вечером. – Меня ждет действительно ужасная неделя.

Они обедали в «Ля Куполь» на левом берегу Сены. Она, взглянув на него, положила вилку. До сих пор Майлс не говорил так серьезно. Теперь же в голосе его звучала озабоченность.

– О чем ты? – спросила Кристина, протягивая руку к стакану с вином. Майлс нагнулся к ней.

– Хью Гейтскел собирается обрушиться с яростной критикой на Энтони Идена из-за этой неприятности с Насером и Суэцким каналом. Я тоже намерен нанести ему ощутимый удар и выступить с резким оппозиционным заявлением как человек Хью. Надеюсь, что весь теневой кабинет не даст ему спуску. Это ужасная ошибка.

– Но ведь ты не думаешь, что на Ближнем Востоке будет война?

Майлс кивнул, на лице его появилось мрачное выражение.

– Боюсь, что так – с Египтом, из-за проблем с каналом. Но давай не будем говорить об этом сегодня. Когда ты возвращаешься в Лондон, Кристи?

– Не раньше субботы. Моему юристу, мэтру Биту, я нужна здесь, чтобы заключить соглашение с парфюмерной фирмой.

Майлс, взяв Кристину за руку, посмотрел на нее с озорным видом.

– Хочешь, чтобы я вернулся в Париж в следующий уик-энд?

– Ох, Майлс, а ты бы смог? – Ее лицо вспыхнуло, глаза заблестели. – Это было бы замечательно!

– Думаю, да, – ответил Майлс, улыбаясь во весь рот.

После обеда они немного погуляли, а затем в забавном старом такси, кроме которого ничего не смогли найти, вернулись в «Ритц».

«Клянусь Богом, он вдрызг пьян», – пробормотал Майлс Кристине на ухо, когда они сидели на заднем сиденье, а водитель петлял по Парижу.

Позднее, в постели, держа в объятиях Кристину, Майлс в волнении произнес:

– Боюсь, я сильно привязался к тебе, дорогая.

– И я к тебе тоже.

– Знаю, что поступаю опрометчиво, что мы поступаем опрометчиво, но не могу заставить себя остановиться, да и ты, полагаю, тоже.

– Почему же мы не должны любить друг друга? – спросила Кристина, прижимаясь к нему.

Майлс глубоко вздохнул, но ничего не ответил.

– Мне нечего предложить тебе, – тихо сказал он через несколько минут. – Она не даст мне развода…

– Меня это не волнует.

– Когда-нибудь станет волновать.

– Но почему? Почему жена не даст тебе развода?

– Не могу понять. Уверен, я ей не нужен, но чтобы я принадлежал кому-то еще, она тоже не хочет.

– А ты принадлежишь мне? Мне принадлежит хотя бы крошечная часть тебя? Хоть полдюйма?

Майлс улыбнулся. Теперь наступила очередь Кристины выяснить его отношение к себе. Он занимался этим почти весь уик-энд под самыми разными предлогами, временами чувствуя себя таким же глупцом, как страдающий от любви школьник.

– Да, принадлежит, – уверил Кристину Майлс. – Крошечная часть в полдюйма, как ты сказала. – Он поцеловал ее волосы. – Однако ты значишь для меня слишком много, чтобы играть с тобой в любовные игры. Я хочу, чтобы наши отношения продолжались, хочу, чтобы мы были вместе, хочу, чтобы ты была со мной. Да, я чертовски хочу, чтобы этот уик-энд имел продолжение, хоть и чувствую себя последним эгоистом. Потому что если нашей связи суждено продолжаться, она должна быть тайной. Это несправедливо по отношению к тебе. Если Кандида узнает о нас, она поднимет страшный скандал. А я не могу себе этого позволить. На карту поставлена моя карьера – разве ты не понимаешь?

– Понимаю. Но я тоже хочу, чтобы мы были вместе, Майлс. Хочу, чтобы ты был моим. Надеюсь, мы сможем быть осторожны. Нам не обязательно появляться на людях вместе. Я не против хранить наши отношения в тайне.

– Когда-нибудь ты будешь против, Кристи.

– Не буду!

Майлс ничего не ответил. Просто не разжимал объятий, пока наконец они не уснули – усталость взяла верх.

На следующее утро Майлс уехал в Лондон.

Всю неделю он много думал о разговоре с Кристиной, когда отправлялся из своей квартиры на Найтсбридж в Палату общин и по другим делам. Он снова и снова задавался вопросом, не следует ли проявить волю и прекратить их отношения. Майлс Сазерленд был ответственным человеком, а отнюдь не мерзавцем, каким его воображала Джейн Седжвик. Более того, он был полной противоположностью подобному типу мужчин, будучи человеком чести, верным своим обязательствам. Он мечтал освободиться от неврастенички жены и не имел видов ни на ее деньги, ни на деньги ее отца, так как сам был вполне обеспеченным человеком.

«Кончи, все разом, пока это еще в твоих силах», – продолжал убеждать он себя, но вечером снова звонил Кристи в «Ритц», как и обещал, и звук ее голоса гнал из его головы все разумные доводы. Его влекло к этой женщине так, как никогда ни к кому. Это была безнадежная страсть, хотел он этого или нет. И он был не властен над нею.

Так что в пятницу после полудня Майлс опять летел в Париж.

Едва он вошел в номер Кристины, как сердце его забилось, словно бешеное, и он понял, что не сможет собственными руками убить свою любовь. Кристина была для него как воздух и солнечный свет.

Прежде чем Майлс успел сказать, что не хочет обедать в ресторане, Кристина, предчувствовавшая это, сообщила, что заказала копченого лосося, сыр-бри, французский хлеб и свежие фрукты и что у них будет пикник.

– В постели, – добавила она весело и принесла Майлсу шотландского виски со льдом и содовой – именно так, как ему нравилось.

Они выпили, после чего Майлс опустил руку в карман и вытащил красный кожаный футляр для драгоценностей.

– Это тебе, Кристи. Опалы. Помнишь, я сказал в тот вечер, когда мы встретились, что ты всегда должна носить опалы?

– О, Майлс, какие красивые! – воскликнула Кристина. – И какие изысканные! Я никогда не видела ничего подобного – они так блестят…

– Да. Но, главное, они будут выглядеть на тебе восхитительно. Давай-ка посмотрим.

Майлс подвел Кристину к зеркалу. Закрепив серьги, она принялась восхищаться ими, а он ею. Они смеялись, радуясь тому, что снова вместе. А потом Кристина побежала в спальню и вернулась со свертком.

– Это тебе, – объявила она. Майлс сорвал обертку.

– О Боже, зачем это ты! – Он покачал головой, глядя на золотой портсигар от Картье. – Послушай, девочка моя…

Кристина закрыла его рот поцелуем.

Позже, в постели, Майлсу казалось, что он не прикасался к Кристине раньше. Все в ней было для него свежим, новым и прекрасным как никогда. На вершине страсти, в порыве экстаза он выкрикнул:

– Я люблю тебя, Кристи! Я так люблю тебя!

– И я люблю тебя, Майлс!

Их любовь была пылкой до экзальтации. Она полностью завладела ими. Они были без ума друг от друга. В жизни Кристины это была первая настоящая любовь; Майлс, будучи человеком света, хотя и имел прежде увлечения, понял, что глубоко и искренне полюбил лишь теперь.

В какой-то момент уик-энда Майлсу пришла в голову спасительная мысль приезжать в Париж каждую пятницу. Здесь он чувствовал себя в большей безопасности – вдали от любопытных глаз. Так прошел август.