Но она и Винсент присутствовали на венчании в церкви Святой Маргариты солнечным и погожим субботним днем в первую неделю апреля 1929 года.

Одра сшила себе широкое платье и в тон ему свободного покроя пальто из темно-синего шерстяного букле, а также купила веселую маленькую соломенную шляпку с отделкой из темных кружев и темно-синих роз. Увидев ее в этом облачении, Винсент принялся восхищаться тем, какая она хорошенькая, но Одра, выходя вслед за ним из коттеджа, посмотрела на него скептически. Она чувствовала себя маленьким китом и нисколько не сомневалась в том, что именно так и выглядит.

Когда они ехали в Хорсфорт в машине дяди Фила, которую тот одолжил им для этого случая, Одра думала о Гвен и о том, что за зимние месяцы их дружба стала не такой близкой. У Гвен, разрывавшейся между работой в лечебнице, меблировкой и отделкой дома в Хедингли и подготовкой к свадьбе, по-видимому, оставалось мало времени для подруги и для кого бы то ни было другого. К тому же теперь такие разные жизненные обстоятельства медленно отдаляли их друг от друга.

Существовала и другая проблема: Винсент еще больше сблизился с Майком Лесли, бывшим возлюбленным Гвен, и совсем не хотел завязывать дружеских отношений с Джефри Фримантлом, о котором упорно отзывался как об «узурпаторе». Да и если бы Винсент этого захотел, Одра знала, что сноб-доктор смотрел бы на него свысока.

«Я в конце концов совсем потеряю Гвен, и все из-за этого Джефри Фримантла», – думала Одра, глядя в окно автомобиля, и ей стало грустно.

Позднее, когда они с Винсентом стояли в церкви, глядя на Гвен, медленно идущую по проходу и опиравшуюся на руку своего отца, грусть ее усилилась, как усилилось и странное чувство растущей дистанции между ними. Гвен выглядела такой красивой, красивее, чем когда бы то ни было, ее вид ошеломил Одру. Это была совсем другая Гвен – не та, какую она знала.

На ней было кремовое кружевное платье кринолином на кремовом атласном чехле, фата и длинный шлейф из аленсонских кружев; фата была закреплена восковым флердоранжем. Она держала в руке букет роз, белых со слегка розоватыми лепестками. На шее у нее сверкал бриллиантовый кулон в форме сердечка, подвешенный на нитке жемчуга, а в ушах – бриллиантовые серьги. Гвен была ослепительной невестой. Белокурая и голубоглазая, она казалась олицетворением истинно английской красоты. В этот знаменательный день своей жизни она была неотразима.

«Да, для меня она потеряна навсегда, – думала Одра. – Она ушла от меня. Перед Гвен открылся новый мир, которого я никогда не узнаю». Ее начали душить слезы, и она почувствовала странную боль в области сердца.

«В моей жизни было время, когда у меня не было ничего и никого, только Гвен, – думала Одра. – И она была так добра ко мне. Этой ее доброты я никогда не забуду. Я всегда буду любить ее, она навсегда останется моей лучшей подругой. Даже Лоретт не заменит мне ее, хотя она такая хорошая, душевная и преданная».

Гвен поравнялась с Одрой и улыбнулась ей сияющей улыбкой.

Одра улыбнулась в ответ, бросив быстрый, но глубокий взгляд на ее хорошенькое личико и в своем сердце попрощавшись с лучшей подругой. Она желала Гвен только счастья и радости на протяжении всей ее жизни.

Хотя чувство утраты не оставляло Одру, на свадебном торжестве ей удалось выглядеть вполне беззаботно. Оно было устроено в Медоу, и Одра испытала приятное чувство, опять посетив этот дом, где провела так много счастливых часов. Но если сама она сумела казаться веселой, то, как она заметила, Торнтонам это удалось в наименьшей степени. Одра думала, что ей редко приходилось видеть столь мрачное семейство.

Вскоре после ее появления в гостиной к ней подошла миссис Торнтон и отвела в тихий уголок, чтобы поговорить наедине. Филис Торнтон доверительно сообщила, без всяких предисловий, что никому в семье доктор Фримантл не нравится. Стараясь подбодрить ее, Одра попыталась сказать о нем что-то хорошее, но миссис Торнтон трудно было обмануть. Она горестно покачала головой.

– Мы думаем, что он ужасный человек, и тебе он тоже не нравится, Одра, что бы ты ни говорила… Бедняжка Гвенни, что она наделала? – Миссис Торнтон тяжело вздохнула и поплыла встречать вновь прибывших гостей.

Одра проводила ее взглядом. Она испытывала глубокое сочувствие к миссис Торнтон, которая всегда была добра к ней. Тут подошел Винсент. Они отправились к буфету и, взяв несколько сандвичей, отошли в сторону. Вскоре их нашел Чарли, чтобы познакомить со своей невестой. Ею оказалась миниатюрная девушка по имени Ровена. Одра сразу заметила, что они с ней вылеплены как бы из одного теста. Она улыбнулась. Наверное, мужчины на самом деле влюбляются в женщин одного типа. Но она была рада, что Чарли нашел девушку, которую смог полюбить. А то, что Чарли действительно по уши влюблен в Ровену, было ясно написано у него на лице.

Представив их друг другу, Чарли понизил голос и объявил, что замужество Гвен кажется ему ужасной ошибкой.

– Это разбило сердце моих родителей и мое тоже, – признался Чарли. Они с Винсентом начали перемывать доктору кости, дружно соглашаясь тем, что Гвен следовало бы выйти замуж за преданного ей и всеми любимого Майка Лесли.

Почему люди бывают такими несносными на свадьбах? – задала себе вопрос Одра. Готового ответа у нее не было.

Свадьба Гвен состоялась в самый разгар весны. Первые летние месяцы Одра и Винсент прожили по-прежнему поглощенные каждый собой.

Одра теперь все чаще оставалась одна, так как Винсент проводил два или три дня в неделю в Йорке. Фирма Варли возводила пристройку к шоколадной фабрике Раунтри, и мистер Варли сделал его ответственным за этот проект. Но отлучки не слишком огорчали ни Винсента, ни Одру; они оба радовались тому, что у него пока есть работа.

Все больше и больше становилось людей, живущих на пособие, и, когда Одра отправлялась в Калфер-Хауз, она видела их, стоявших у Биржи труда на Хилл-Топе, и ее сердце полнилось сочувствием к ним. Она благодарила Бога, что Винсент не был одним из них.

К концу июня строительные работы в Йорке были закончены, и Винсент снова работал на прежнем месте и жил дома. Первые схватки Одра почувствовала знойным воскресным утром в начале июля. Винсент тут же отвез ее на машине дяди Фила в больницу Святой Марты, где родился их первенец. Это был мальчик.

Имя ему они выбрали несколько недель назад. Его должны были крестить как Адриана-Альфреда, в честь их отцов. Но с самого начала Винсент стал звать его Альфи, и это имя так за ним и осталось.

Альфи был любим всеми.

Это был веселый спокойный ребенок с яркими зелеными глазами, темными шелковистыми волосами и ангельским личиком. Он почти совсем не плакал и отличался таким хорошим нравом, что Винсент и Одра считали себя самыми счастливыми родителями. Краудеры осыпали Альфи ласками и баловали, особенно Элиза и Альфред, души не чаявшие в своем первом внуке. Тетки тоже обожали его, и Одра знала, что, когда ей потребуется нянька, недостатка в предложениях не будет.

Проходили месяцы, Альфред становился все более милым и веселым. Он гукал, смеялся и дрыгал ножками, лежа в своей кроватке или в коляске, и, когда Одра везла его по Таун-стрит, незнакомые люди останавливали ее и шумно выражали свое восхищение «очаровательным ребенком». Он был младенцем, которого всем хотелось взять на руки, тискать и целовать. Одра скоро поняла, что ей надо быть начеку, и пыталась уберечь сына, опасаясь, что Альфи может чем-нибудь заразиться.

Она любила свое дитя до самозабвения. Иногда она оставляла свою работу и шла в палисадник взглянуть на него. Когда Одра заглядывала в коляску, личико младенца начинало сиять от радости; она была уверена, что его веселые зеленые глазки узнают ее. Сердце молодой матери таяло. Она никогда не знала такого счастья, какое давало ей это крошечное существо.

Одре и всем остальным было очевидно, что Альфи похож на Винсента: яркие краски его внешности полностью повторяли отцовские. Винсент любил своего сына так же сильно, как Одра. Оба замечали, что их малыш необыкновенно резвый и смышленый. В шестимесячном возрасте он уже проявлял признаки завидной сообразительности.