— Все это закончится только в 53-м со смертью… — я замялась, не зная, как поделикатнее назвать вождя всех времен и народов.

— Я понял.

Ну просто удовольствие с ним разговаривать! А я ведь ожидала чего угодно, вплоть о политинформации и воспитательной беседы. Только вот несмотря на стрелковое самообладание, слишком уж часто он затягивается. Мужественный человек, нечего сказать! Интересно, как бы я держалась, если бы мой мир рухнул в одночасье?

Совершенно фигово, подумала я, вспомнив тот разговор с Сережей на берегу озера. И снова замерзшую ледышку сердца будто скребнуло когтем боли.

— Ну а дальше?

— Что? А, простите, задумалась. Дальше… Дальше было много хорошего, но и ерунды всякой хватало. Самыми первыми запустили спутник в космос, наш космонавт тоже был первым. Наука, особенно физика, получила просто огромный подъем. Но зато практически все люди были вынуждены думать и чувствовать одинаково, детерминировалось все: от того, какую слушать музыку, какую носить одежду до того, какие анекдоты рассказывать в кругу друзей.

В 70-е уже совершенно сформировался новый правящий класс — партийно-государственная элита. Умненькие мальчики, которые рано соображали, что к чему, начинали свою деятельность еще в комсомоле. Они успешно пропускали мимо ушей всю официальную пропаганду, четко расставляли точечки над «І» и аккуратненько блюли собственные интересы. Это было не сложно, поскольку реальная работа в большинстве случаев была совершенно не нужна, требовалась лишь успешная своевременная отчетность на бумаге.

Это была игра. Но не для детей, а для молодежи и взрослых. Такой человек мог думать себе все, что угодно, но должен был вести себя в соответствии с правилами этой игры. То есть в ней побеждали исключительно те, у кого по команде, в нужный момент в глазах загорался огонь молодого строителя коммунизма, из груди рвался пламень интернационализма и борьбы за мир. При этом в «своей» компании подобная «золотая» молодежь отрывалась так, как «хиппарям» и «битникам» даже и не снилось.

— Кто такие «хиппари» и «битники»?

— Неформальные течения среди молодежи. Так вот, через комсомол, а потом и через партию, совершенно запросто было сделать стремительную карьеру, даже обладая совершенно средненькими способностями. Причем в каком угодно виде деятельности: в армии, в науке, в искусстве. Пожалуй, только в спорте партийное сознание не могло заменить Его Величество Результат.

Я глубоко затянулась и продолжила:

— Ну, а потом эти ребятки-комсомолисты становились партийными функционерами, самые удачливые пробивались в руководители различного ранга. Причем далеко не всегда нужно было уметь руководить, организовывать работу, принимать решения. Зачастую было достаточно своевременных рапортов «наверх» и организации показательных мероприятий.

Некоторые, конечно, не так сразу соображали. Тем приходилось сперва в армии отслужить, там вступить в партию, ну а дальше — по накатанному сценарию.

Получив власть, никто добровольно с нею не расставался, пристраивали к «кормушке» детишек, внуков, да и сами до самой смерти цеплялись за кресло и телефон-«вертушку». В начале восьмидесятых страну вообще постигло какое-то бедствие: напал мор на Генсеков. 82-й, 83-й, 84-й — по Генсеку в год! До анекдотов доходило.

А в 85-м началась так называемая перестройка. Объявили на всю страну гласность и демократию, стали разоблачать всех подряд, бороться с пьянством. А под это дело одним махом с коммунистическим порывом выкорчевали элитные виноградные лозы. Весело было, страх! Безалкогольные свадьбы стали делом обычным, хорошо, хоть мы с Сережей успели пожениться до этого маразма.

Зато разрешили предпринимательскую деятельность. То есть то, за что еще год назад можно было угодить в тюрьму, приветствовалось и поощрялось. Причем в первых рядах новоиспеченных предпринимателей были все те же лица — бывшие комсомольские и партийные работники или же их венценосные отпрыски. Ну, а поскольку правовая база не была к этому готова, то буквально через несколько лет самым выгодным видом бизнеса стал криминальный. А в 91-м году вообще Советский Союз перестал существовать.

— Как это?

— Очень просто. Был один такой товарищ, тоже, между прочим, бывший коммунист. Был в свое время секретарем обкома. Так вот, захотелось ему власти. И стал он разоблачать тогдашнего Президента Советского Союза, того самого, что перестройку устроил. Что де тут не так, да там не эдак. Ну, и крепко они поссорились на этой почве. И тогдашний Президент отправил своего оппонента работать начальником Госстроя. Мол, если ты такой умный, так обеспечь жителей страны квартирами, которые я им пообещал. Но в планы того, второго, это никак не входило. Очень уж ему властвовать хотелось. Вот на волне всеобщего недовольства, голодухи и продуктов по карточкам, как в войну, он и вылез. Стал Президентом России. А зачем же ему тогда уже был тот, перестроечный, в качестве начальника над головой? Ну, собрался он с такими же двумя деятелями из Украины и нашей Белоруссии, которым тоже смерть как хотелось порулить, приехали все трое в Беловежскую пущу, выпили там для храбрости, да и упразднили нафиг весь этот Союз.

— Да-а-а! — протянул Бартон. — Ну, а сама жизнь, как?

— Так и не знаю толком, что Вам ответить. С одной стороны, я ни за что не хотела бы возвращения коммунистических времен с их промывкой мозгов и жизнью строем. А с другой стороны, такой человек, как мой муж, кандидат наук, ведущий научный сотрудник, был бы в те времена обеспечен всем, что нужно: машиной, квартирой. А сейчас так и живем в «коммуналке». Хотя теперь жить гораздо интереснее. Да и возможностей больше. Только, может быть, мы или невезучие такие, или просто не сориентировались в этой кутерьме. Не знаю. Только в любом случае выбора особого нет — какое время нам досталось, в таком и живем.

— А если воспользоваться этой «дыркой»?

— Ничего не получится. Мы же рассказывали Вам, как стали «растаивать» в 92-м году. Если вовремя не уберемся отсюда, боюсь, повторится то же самое. Похоже, мы как-то связаны с энергией своего «родного» времени. Да и что искать лучшее время? Мы приходим на этот свет в то время и в то место, которое определено для нас свыше. Можно и нужно, конечно, пытаться что-то изменить. Но именно изменить, в себе ли, в окружающем ли мире, а не убегать. В другое время, в другую страну — это уже не так важно.

Мы еще некоторое время сидели молча. Бартон переваривал полученную от меня информацию, а я просто любовалась звездами, когда меня позвал Сережа.

— И в самом деле, давно уже спать пора — спохватился полковник. — Извините, что задержал Вас, спокойной ночи!

…он осознал, что, несмотря на сородичей, живущих на этой же планете, он всегда был и будет дико, безумно, фантастически, отчаянно одинок.. От этой мысли он ощутил такой всепоглощающий ужас, которого не испытывал никогда за свою более чем длительную жизнь. Один, совершенно один! И никому нет дела, ни одному существу во Вселенной, что ему снова пришлось активизироваться, а это значит, что его физическая структура снова подверглась нешуточной опасности, граничащей с уничтожением. Но ни у кого не возникнет и слабой тени тех эмоций, которые испытывают местные разумные. Тот его предок, ужасное, монстрозное создание, проживающее на другой половине планеты, давным-давно и думать забыл о том, что у него есть какой-то там потомок.. Ничего, кроме пустоты и безразличия холодного межзвездного вакуума не чувствовалось в его сознании в моменты одновременной активизации.

И тут он понял, что даже больше, чем тому детенышу разумных, о котором так переживали взрослые особи, он завидует именно им, взрослым!

Он подумал, что испытывать эмоции такой силы и чистоты в отношении другого существа — это счастье, с которым может сравниться лишь бесконечное созерцание бесконечной Вселенной. Но сейчас даже привычные мысли не радовали, даже предвкушение скорого завершения периода вынужденной активизации не доставляло удовлетворения. Впервые в жизни он испытывал сильнейшую потребность заботиться, охранять, жертвовать собой ради другого существа. Это было так странно и ново для него, что поначалу даже испугало.