К полудню они добрались до «Хеседа». Шофер, хоть и уверял, что знает город, с трудом отыскал нужное здание.

— Что это хоть такое? — спросил он.

— Еврейский центр.

— Хорошо же его запрятали.

— Были на то причины, — сказал Котлер.

Водитель припарковал машину в тени можжевелового дерева. Солнце стояло высоко, в воздухе витали окрестные ароматы, пахло нагретым асфальтом, машинным железом и резиной, расплавленной древесной смолой.

— Засеките время, — сказал водителю Котлер. — Неизвестно, сколько мы там пробудем. Надеюсь, не очень долго.

— Раз вы платите, мне все равно, — ответил водитель, опустил стекло и достал газету.

Он привык к ожиданию в силу и профессии, и генетики. Так они жили — стойко, упорно. Так сидели в окопах, когда на них шли немецкие танки.

Котлер позвонил, и дверь «Хеседа», щелкнув, отворилась. В вестибюле за столом сидел мужчина. Лет за пятьдесят, седой, с длинным унылым лицом. Особого интереса Котлер и Лиора у него не вызвали.

— Мы к Нине Семеновне.

— Как вас зовут?

— Барух Котлер.

— Минуту, — сказал мужчина; ни имя Котлера, ни его лицо ни о чем ему не говорили.

На столе стоял телефон. Мужчина снял трубку и набрал номер.

Котлер и Лиора ждали. Котлер лукаво глянул на Лиору, словно говоря: «А мы-то боялись, что меня узнают».

Кратко с кем-то переговорив, охранник положил трубку.

— Проходите, — сказал он.

Миновав его, они оказались в узком коридоре — такие раньше тянулись во всех советских административных зданиях. В таких коридорах Котлер в СССР выстаивал очереди за каждой бумажкой и за выездной визой тоже. Но здесь на стене висела большая карта Израиля, на ней карандашом были нарисованы верблюды, гранаты и меноры. Рядом — фотографии русских евреев, ветеранов войны, в орденах. Такие стенды тоже были хорошо ему знакомы. В свое время он, израильский министр и узник совести, посетил немало еврейских центров во всех уголках бывшего Советского Союза. Сразу после распада СССР он ездил больше — в то время у него еще были положение и ореол непостижимой силы. Тогда даже в самом отдаленном «Хеседе» его знал в лицо не только каждый охранник, но и каждая уборщица. В этих поездках, когда он с триумфом колесил по стране, за ним повсюду следовали репортеры и фотографы, и он позировал перед камерами, делился воспоминаниями и всех евреев, которые приходили на него посмотреть и пожать ему руку, призывал: «Братья и сестры, поезжайте домой! Поезжайте в Израиль!» И они ехали. Он не тешил себя иллюзией, будто ехали они лишь потому, что он позвал. Главная заслуга принадлежала Ельцину, Кучме и Лукашенко, это благодаря им так хотелось уехать из страны. Однако не было бы преувеличением сказать, что и он сыграл тут роль. Даже злейшие его враги не могли этого отрицать. Он сыграл роль, и это дало результаты. А сейчас что он здесь делает? Убегает от последствий? И более того, поступает наперекор себе прежнему, уговаривая одного еврея не уехать, остаться.

Где кабинет Нины Семеновны, они не знали и потому заглядывали во все комнаты. Попали в библиотеку — там обнаружилось всего несколько полок, неплотно заставленных книгами; женщина за стойкой робко им улыбнулась. В соседней комнате, судя по доносившимся звукам, были ясли. Котлер насчитал трех малышей-ползунков и двух детишек постарше. На полу валялись игры и игрушки. С малышами возилась молодая женщина, с ребятами постарше молодой парень мастерил картонные щиты, украшенные рисунками причудливых разноцветных птиц.

Тут Котлер заметил, что за ними наблюдают. У двустворчатой двери в какое-то помещение стоял мужчина, постарше его, и явно их поджидал. Издалека не скажешь, что ему от них нужно. С виду ничего угрожающего в нем не было. Лысый, сутуловатый, пожилой еврей. На шее — очки на шнурке, с бифокальными линзами. Но когда они подошли ближе, по его лицу стало ясно: у него что-то на уме.

— Добрый день, — поздоровался он с Котлером, продолжая в упор его разглядывать.

— Добрый день, — ответил Котлер.

— Где я мог вас видеть? — спросил мужчина.

— Я здесь раньше не был, — сказал Котлер.

— Ваше лицо мне знакомо, — не отставал мужчина.

— Мне многие так говорят.

— Но вы еврей?

— Как в Крыму любят об этом спрашивать.

Уклончивый этот ответ мужчину не устроил, он хотел удовлетворить свое любопытство.

— И все-таки?

— Да, — подтвердил Котлер.

— Редсту идиш?^[28] — спросил мужчина.

— Абиселе^[29],—ответил Котлер, приведя его в восторг.

— А, зер гут! Вос махт а ид?^[30]

— А ид дрейцих^[31], — ответил Котлер.

Еврей всегда выкрутится, как любил говорить его отец.

— Заходите к нам, — и мужчина показал на комнату справа.

Котлер заглянул внутрь. На возвышении в конце комнаты стояло пианино, вокруг него — пустое пространство. В центре стоял столик — за ним играли в шахматы двое мужчин. Еще трое сидели рядом, но игра их не интересовала. Один разглядывал Котлера, двое других в разных выражениях приносили друг другу соболезнования.

— Наш кружок идиша, — пояснил мужчина. — Каждое воскресенье мы собираемся и говорим на идише.

— Боюсь, я продемонстрировал вам все свое знание идиша. Вряд ли я смогу быть вам полезен.

— А как насчет шахмат? Вы в шахматы играете?

— Еще хуже, чем говорю на идише, — сказал Котлер.

— Идиша не знаете, в шахматы не играете, — посетовал мужчина. — Что ж вы за еврей такой?

— Об этом много споров идет.

— А вы? — обратился мужчина к Лиоре. — Может, вы знаете идиш? Молодые сейчас изучают. В прошлом году к нам приезжали студенты из Америки, со своим профессором — снимали с нами интервью.

— Мой идиш еще хуже, чем его, — сказала Лиора.

— А что у вас с шахматами?

— С шахматами лучше.

— Тогда сыграйте с нами. Нам, старым какерам^[32], будет приятно пообщаться с такой хорошенькой девушкой.

— Простите, но сегодня не смогу, — сказала Лиора.

— Сегодня не сможете, а завтра тем более, — мужчина ничуть не огорчился. — Придется нам ждать до пришествия Машиаха!

— И тогда все мы будем играть в шахматы и говорить на идише! — сказал Котлер.

— Поскорей бы он пришел! — сказал старик.

Он возвратился к своим товарищам, а Котлер и Лиора остановились перед последней дверью. Котлер постучал, и женский голос сказал:

— Войдите.

За дверью оказалась приемная — два пустых стола, на них телефоны и компьютеры. Радио негромко передавало программу по заявкам на русском языке. Похоже, речь шла о том, есть ли жизнь на других планетах. Научный эксперт склонялся к мысли, что есть.

Дверь между столами вела в кабинет. Она была открыта. За большим столом сидела женщина и смотрела на Котлера. В пепельнице у ее локтя дымилась сигарета. Она взяла ее и жестом пригласила Котлера и Лиору войти.

— Садитесь, — сказала она. — И пожалуйста, закройте дверь в коридор.

Котлер и Лиора сели на стулья напротив нее.

— Не возражаете, если я буду курить? — спросила она, так и не поднося сигарету ко рту.

— Курите, — сказал Котлер.

Она подошла к окну и приоткрыла его.

— На улице жарко, а кондиционеров нет, вот я и держу окно закрытым. Но это немного вытянет дым.

Вернувшись на место, она ловко стряхнула пепел и сделала знак, что готова слушать. Котлер видел многих хозяек таких кабинетов — все они были похожи. Строгие, расчетливые, рачительные, привычные к бесконечным просьбам. Холодные, но не злые. Матери бедных семейств, способные обходиться малым.

— Итак, господин Котлер, чему обязана такой честью? — спросила Нина Семеновна, если и заискивая перед ним, то самую малость. — По телефону вы были крайне лаконичны.

— Спасибо, что согласились так срочно нас принять.

— Не каждый день мне звонит сам Барух Котлер. Как я уже сказала, для меня это честь. Надеюсь, вас не смутит, если я скажу, что вы для меня герой.

— Очень даже смутит. Но всегда приятно, когда тебя помнят. Особенно когда ты уже канул в безвестность.