Их московская квартира, она совсем еще малышка. Приходит зареванная из садика или с детской площадки, а отец твердит: «Тебе нечего стыдиться. Выше голову! Ты — дочь гордого и древнего народа».

Родительский альбом, и в нем газетные вырезки с портретами героев — кто-то бывал у них дома, кто-то сидит в тюрьме. Среди них на почетном месте — фотография Баруха. Хотя к тому времени, когда она хоть что-то стала понимать, его уже освободили. Фотографии запечатлели моменты его триумфа. Невысокий человек с взъерошенными волосами и озорной улыбкой отдает честь почетному караулу в аэропорту имени Бен-Гуриона. Вот он сидит рядом с премьер-министром, и тот что-то шепчет ему на ухо. Вот его несет на руках восторженная толпа. Вот он стоит перед софитами и микрофонами, держа за руку заждавшуюся его красавицу жену.

Альбом с вырезками, вместе со шкафом орехового дерева, в котором он хранился, переехал с ними в Петах-Тикву. Но в Израиле эти вырезки оказались ни к чему. Советских врагов удалось одолеть, эта битва была выиграна. На смену ей пришла новая битва — обустроить жизнь в Земле обетованной. Придя из школы и в одиночестве дожидаясь родителей с работы, она иногда доставала и разглядывала альбом — на ребенка его магия действовала еще долго.

Годовщина Дня Иерусалима, они с родителями на встрече бывших отказников в лесу Бен-Шемен. Под соснами накрыты столы. Между деревьев развешаны гирлянды флажков. Старые активисты, поседевшие, но не утратившие бодрости духа. Не только ее родители — многие пришли с детьми, с внуками. Для большинства этот день был днем возрождения их народа. Израильские парашютисты освободили не только Иерусалим — они, можно сказать, освободили их тоже. Там они с Барухом и познакомились. К аккумулятору чьего-то «фольксвагена» подключили микрофон, электронную клавиатуру и электрогитару. Барух встал за клавиши, кто-то взял аккордеон, отец — гитару, и вместе они исполнили «Кахоль ве лаван»^[13]. Позже отец их познакомил. Ей было двадцать два, она оканчивала университет. «Серьезная девушка. Серьезно относится к учебе», — с гордостью сказал отец. «Вижу, вижу», — поддразнил ее Барух и спросил, что она собирается делать после университета. «Я бы хотела заниматься политикой», — набравшись смелости, ответила она. «Активистка у вас выросла, Ицхак», — сказал Барух. «Не самый плохой выбор», — ответил отец. «Моя дочь так не считает!» — и Барух усмехнулся.

Та зимняя поездка в Хельсинки с торговым представительством. Посещение заводов по производству мобильных телефонов и бумажных фабрик. Было холодно, и Баруху пришлось надеть модное пальто, они с Дафной купили его в торговом комплексе «Мамилла». «Меня примут за австрийского лыжника», — жаловался Барух. Он ходил в пальто, купленном в тысяча девятьсот девяносто втором году на киевском рынке по случаю его символического возвращения в бывший Советский Союз. Для украинского машиниста оно, может, и в самый раз, но для израильского министра торговли никак не годилось. Видя Баруха в этом пальто, она всегда вспоминала, как они с Дафной его покупали, — сначала долго бродили по магазинам, пили капучино в кафе «Арома». Как две подружки. А в номере отеля, хоть и убранное подальше в стенной шкаф, оно все равно словно безмолвно подсматривало за ними и укоризненно подмечало все, что они с Барухом творили в постели. Большого опыта ни у кого из них не было, но с ним она становилась раскованнее и увереннее. Он обхватывал ладонями ее груди, прижимался лицом к спине и сидел, как статуя, неподвижно, словно напитываясь жизненными соками. А в момент разрядки выкрикивал ее имя — как будто благодарил за то, что она утишила его тоску.

Кому о таком расскажешь?

И она спросила у Светланы:

— Итак, вы считаете, что Бог прислал нас сюда, чтобы вас спасти. Повести вас на Святую землю. С Барухом в роли пастуха и вашим мужем в роли агнца.

— Вы верите в Бога? — спросила Светлана.

— Какое это имеет значение?

— Если мы собираемся говорить о Боге, то большое. Мне нужно знать, с каким человеком я говорю. С верующим или нет. Ведь и разговор тогда будет другим. Если вы верите, вы должны это понимать.

— Тогда пусть я верю.

— Тогда я повторю то, что уже говорила. Я верую, что Он справедлив и милосерден. Если вы называете себя верующей, значит, тоже так считаете. А в какого еще Бога стоит верить? Не в садиста же, который только и делает, что посылает нам страдания?

— Страдания Он тоже посылает.

— Он воздает грешникам за грехи их. Но Он и прощает. Нужно только искренне раскаяться. Мы же в это веруем, правда? В то, что, даже преступив черту, все равно можем уповать на Его прощение.

— То есть ваш муж раскаялся и заслуживает прощения.

— Мой муж сто раз уже раскаялся. И десятки лет нес свое наказание. Но он не самый плохой человек. Далеко не самый плохой. Хотя вам, скорее всего, в это не верится. Тогда, сорок лет назад, он совершил свой поступок скрепя сердце. Поступил против совести. И поплатился за это так, что и словами не передать.

— А при чем тут милосердие Господне?

— Я верю, неколебимо верю, что оно есть. Я знаю: Господь милосерд. И это не просто вера — я вижу свидетельство Его милосердия.

И Светлана со значением уставилась на Лиору горящими глазами. Глазами фанатичной причастницы.

— Он привел вас к нам, и это был знак Его милосердия. Я в этом убеждена, — сказала Светлана. — А дальше речь уже идет не о Его милосердии.

— Вот как? А о чьем же? — спросила Лиора, предугадывая, каким будет ответ, и ошиблась.

— О вашем, конечно.

— О моем? — спросила Лиора. — Именно о моем?

— О вашем. Для начала.

— Но почему? Мне никто ничего плохого не сделал. Мне нечего прощать.

— И тем не менее. Вы, я вижу, презираете моего мужа. Его многие презирают, хотя никому из них он лично ничего плохого не сделал. Конечно, ваше прощение не заставит их переменить отношение. Для этого его должен простить один конкретный человек. Но вы способны на этого человека повлиять.

— Тут вы ошибаетесь. На этого человека никто повлиять не способен. Потому-то он и стал таким.

— И все же, какой он ни есть, — сказала Светлана, и по ее лицу было ясно, что она имеет в виду, — он мужчина.

Тут Лиора не выдержала и усмехнулась.

— Согласно последним новостям, — сказала Лиора.

Светлану, к радости Лиоры, эти слова озадачили, встревожили.

— Вы ведь не в курсе, о чем я говорю?

Светлана неуверенно, настороженно, испуганно смотрела на нее и молчала.

— Во всех газетах сейчас обсуждают наши с Барухом отношения. Понимаете?

Прижав чашку к груди, Светлана резко, рывком выпрямилась — так, словно готовилась встретить жестокий удар.

— Поэтому если вы верите, что нас вам послал Бог, то он выбрал для этого не лучшее время. У нас своих проблем хватает. И сюда мы приехали, чтобы от них убежать. А вместо этого на нас свалились новые. В любом случае от прощения Баруха вашему мужу в настоящий момент пользы не будет. Сейчас ему прощение самому бы пригодилось. Только он его выпрашивать не станет.

Однако ее слова Светлану не обескуражили, напротив, в глазах ее засветились задор и самодовольная хитреца.

— Тогда я пока не буду роптать, думать, что Господь мог выбрать для вашего приезда время и получше. Судя по тому, что вы сказали, нет причин сомневаться, что лучшего времени не найти. Наоборот, только повод еще раз подивиться Его мудрости. Именно Он по промыслу Своему свел нас в такой момент. Когда мы все в такой беде. Ясно как день, что все это по Его воле. Ну как вы не понимаете! Он привел вас сюда не только ради нас, но и ради вас тоже. Говорите, что от прощения Баруха моему мужу пользы не будет, но с чего вы взяли? Если таков замысел Господень, то польза будет всем. А что это кажется невероятным, так вот вам лишнее доказательство, что все было предопределено. По вашему лицу видно, что вы и сейчас не верите. Думаете, я помешалась. Но чудо наполовину уже свершилось. Вы здесь. А если чудо наполовину совершилось, значит, совершится и вторая его половина, и отрицать это просто безумие.