Светлана поерзала на стуле, отодвинула его и встала. Лиора краем глаза проследила, как она выходит из кухни. И продолжила сидеть, не поворачивая головы, но изо всех сил напрягая слух. Ей хотелось уловить хоть слово из телефонного разговора Котлера, но слышны были только шаги Светланы — она прошла по коридору и скрылась в большой комнате. Послышался скрип двери, тяжелые, приглушенные шаги. Потом раздались более трудно определимые звуки — шорох выдвигаемого деревянного ящика, щелчок застежки, шуршание бумаги. Затем все эти звуки — в обратном порядке; наконец Светлана вернулась на кухню, подошла к Лиоре и протянула ей стопку купюр.

— Здесь все деньги, — сказала Светлана. — Я не удержала с вас за эту ночь.

— Ваше право, — сказала Лиора. — Но деньги Баруха, не мои. Отдайте их ему.

— Но я их уже принесла. Какая разница, кому брать?

— Я же сказала. Деньги его. Отдайте их ему. Я их не возьму.

Светлана уставилась на деньги, словно столкнулась с какой-то невероятно сложной дилеммой. И наконец нашла решение: положила купюры на стол. Села на свое место, и между ними снова воцарилось молчание. Только теперь Светлана в упор смотрела на Лиору, явно и откровенно ее изучая.

— Понимаю, понимаю, — сказала Светлана. — Я вам не нравлюсь. Вы против меня настроены. По-вашему, я женщина невысокого пошиба. Дурная женщина. Потому что какая еще могла выйти за такого, как мой муж, да?

— По правде говоря, — сказала Лиора, — мне нет дела ни до вас, ни до вашего характера. Я вообще о вас не думаю. Рискую показаться грубой, но скажу, что вы с вашим характером находитесь в самом конце списка моих забот. Или даже вообще в него не входите.

— Вот как, и какие же у вас заботы? — не унималась Светлана.

— Прошу вас, давайте посидим молча, пока Барух не вернется. А если вам совсем невмоготу молчать, можем обсудить погоду или ваш рецепт борща.

— Думаете, вы другая, не такая, как я, но вы ошибаетесь. Я тоже была юной девушкой, которая запала на взрослого, опытного мужчину. Он был не как все. Другие пили, распускали хвост, несли всякую чушь. Свяжись с таким — и понятно, что с тобой будет. И вдруг появляется мужчина, который словно светится изнутри. Хм… Как бы поточнее описать? От него словно свет исходил. И тебе начинает казаться, что только он способен вытащить тебя из трясины, в которую тебя затягивает жизнь.

Она придвинулась к Лиоре.

— Ведь так? — спросила она. Лиора не ответила.

Что ей было сказать? Она терпеть не могла задушевные разговоры. Весь этот психоанализ. Идиотские рассуждения, откровения, которым любили предаваться за бокалом белого вина в Тель-Авиве.

— Не думайте, что вы все знаете о нашей жизни, — продолжала Светлана. — Можно узнать, где вы родились?

У Лиоры не было желания посвящать ее в детали своей биографии, но Светлана упорно ждала ответа.

— В Москве, — наконец ответила Лиора.

— И долго вы там прожили?

— В мои шесть мы уехали.

— Думаю, вам очень повезло.

— Я не жалею. Я видела места и похуже, чем Россия и Украина. Кое-кто даже возвращается сюда из Израиля. А вот те, кто из Эфиопии, надо сказать, из Израиля обратно на родину не стремятся.

— А зачем они сюда возвращаются?

— За лучшей жизнью, наверное. Зачем еще люди куда-то переезжают?

— Правда? Хотелось бы мне посмотреть на эту лучшую жизнь. У меня две дочери, обе с образованием, а перспектив никаких. Зять сидит в Симферополе без работы. Три месяца проработал полицейским в Ялте. В отделе по борьбе с наркотиками. Хотите знать, каково это?

— Очень, — сказала Лиора.

— Так и быть, расскажу, — пропустив мимо ушей сарказм, сказала Светлана. — В месяц ему платили сто пятьдесят долларов. Выдали служебную машину и на месяц выделяли десять долларов на бензин. Десяти долларов хватало на день. Потом приходилось заправляться на свои. Нужны блокноты и ручки, чтобы писать отчеты, — плати из своего кармана. Нужно покупать наркотики у преступников, чтобы их поймать, — тоже из своего. И как прикажете выживать в таких условиях? Честно выполнять свои обязанности? Надо было либо воровать, либо уходить. Большинство начинали воровать. Наш сказал, что это не с его характером. В такой обстановке он работать не мог. И уволился. А что, с его характером лучше сидеть без работы в Симферополе?

Светлана многозначительно посмотрела на Лиору, словно ожидая от нее возражений.

— Даже не знаю, что вам сказать.

— А тут и говорить нечего, — отрезала Светлана. — Один только раз в этой стране я позволила себе надеяться на лучшее — когда встретила Хаима. Мне было двадцать лет, и я жила в селе раз в пятьдесят меньше Ялты. Он стал работать у нас в зубной поликлинике. Немыслимо было представить, какими судьбами его занесло в наше захолустье, но тогда, при Советах, человек был как щепка — куда хотели, туда и швыряли. А если кто-то сам хотел круто изменить жизнь, к его услугам были миллионы деревень от Камчатки до Баку. О муже я знала лишь, что родился он в Черновцах, в эвакуации был в Казахстане, а потом переехал в Москву. Человека, за которого я вышла замуж, звали Владимир Тарасов. По паспорту он был русским. Мы поженились в тысяча девятьсот семьдесят девятом году. И лишь через десять лет, когда Советский Союз был на последнем издыхании, я узнала правду. К тому времени у нас подрастали две дочки, а жить в селе стало невыносимо. Людям платили зарплату водкой. Приезжал грузовик, и с него раздавали бутылки. Представляете? Всем — не только работягам, но и учителям. И лишь когда я стала настаивать, чтобы мы переехали, он мне все рассказал. Говорил и плакал.

— Вряд ли потому, что раскаивался.

— Легко осуждать других, — сказала Светлана. — А он больше десяти лет был вынужден скрывать, кто он есть. Скрывать от самых близких. От своих же детей. Думаете, это легко?

— Смотря что скрывать. Мужья вечно что-нибудь скрывают от жен, а родители — от детей. Удивительно, что он вообще решился о таком рассказать.

— О чем «таком»? Это же для него главное.

— Главное, что он — доносчик КГБ?

— Что он еврей.

— Ваш муж не первый, кто скрывал этот неблаговидный факт. До тех пор, пока он таковым уже не считался. В наше время многие находят у себя еврейские корни. По воскресеньям в храме Гроба Господня от таких не протолкнуться.

— Вы хоть раз видели его в храме Гроба Господня? Хоть кого-нибудь из нас там видели? Но, не буду врать, я бы с превеликой радостью там побывала. Я мечтаю побывать в храме Гроба Господня, а муж — у Стены Плача.

— Прекрасно. Поезжайте. Кто вам мешает? Границы открыты. В Иерусалиме толпы паломников. Среди них немало русских. У Яффских ворот прямо целыми автобусами выгружаются. На базаре каждое третье слово — на русском. Даже арабские торговцы его уже выучили.

— Все это замечательно, только ведь я не о паломничестве.

— Да? А о чем?

— Вы слышали, что он говорил. Он — сионист. Он хотел бы жить в Израиле.

— Отлично. Так поезжайте. Бе-ацлаха!^[12] Я вам мешать не стану. Барух, думаю, тоже.

— Но вы же знаете: мы не можем. После того, что сделал мой муж, нас не примут. Ни нас, ни наших дочерей.

— Тут я вам не советчик. Наведите справки у тех, кого приняли. Закон о возвращении, он для всех. Или почти для всех. Даже для преступников и предателей.

— Я сейчас не о законе.

— Вот как? Тогда о чем?

— О душе. Каково человеку жить в стране, где его презирают?

— Этим вопросом вашему мужу стоило озадачиться сорок лет назад.

— Поверьте, так и было.

— И он, видимо, нашел для себя ответ.

Светлана провела рукой по лбу — похоже, расстроилась.

— Ах, девочка, легко судить, когда не знаешь всех обстоятельств.

Лиора почувствовала, что ей противна эта женщина и ее приторные, мелодраматические, вкрадчивые речи. Она снова покосилась в сторону коридора — не появится ли Барух. Сколько еще она выдержит наедине с этой женщиной? Только заумных бесед о правосудии им не хватало. Кто на самом деле жертва? Кто преступник? И кто вправе их судить? Кто? Лишь дети да недоумки не судят, а скорбят и оплакивают. Но как судить о чем-то, если не знаешь всех обстоятельств? А судил ли хоть раз кто-нибудь, зная все обстоятельства? При любой возможности каждый тасует факты на свой лад. Сегодня она в газетах — наивный беззащитный олененок. Завтра на свет вытащат другие факты, и она превратится в хитрую меркантильную суку. А позже, может статься, окажется в съемочном павильоне, и они с телеведущим, сидя на диванчиках с кофе в руках, будут изображать задушевную беседу, якобы сочувственную и искреннюю. Однако в данной ситуации, на этой кухне Лиора отнюдь не собиралась распространяться Светлане о них с Барухом. Никто из них этого не заслуживал. В мире полно нахалюг; они норовят разрушить вашу жизнь, от них ничего не скроешь, разве что кое-какие памятные картинки из прошлого.