Затем деревце сквозь дрему почувствовало, что падает — точнее, по спирали опускается к земле, при этом оно еще кувыркалось в полете. Природа щедра на всякие исключения из правил, на странные и невероятные события. Так и на этот раз — деревце ударилось о землю в вертикальном положении. И угодило на тучную плодородную почву, так что корни местами обломились, а местами проникли в грунт, тем самым обеспечили дереву необходимую поддержку.
Между тем буря умчалась вдаль, и бедное растение только вздрагивало обломанными ветками под слабеющим напором уставшего ветра. Покалеченное, оно в конце концов начало приходить в себя в окружении сородичей. Только беда в том, что, избежав гибели от урагана, местные растения лишились сил и с приходом весны начали гнить стоя.
Наше деревце опять выжило. Буря подняла под облака огромное количество влаги, которая долго извергалась из туч ливнями, так что воды в почве оказалось в избытке, и следующее жаркое сухое лето пришлось очень кстати.
На родине деревца в ту пору еще лежали снега, а здесь, в теплом климате, деревце начало приспосабливаться. Вопреки всем трудностям корни ожили, крепко ухватились за грунт — и весной по стволу вновь побежали соки. На сохранившихся ветвях уцелели личинки; они тоже возродились, обернулись жуками. Наконец пришелец оделся негустой, но нарядной листвой. Пищи здесь, в краю жаркого солнца, было хоть отбавляй!
Казалось, все складывалось удачно для несчастного существа, пережившего страшную бурю. Нашлись на новой родине и насекомые, отыскавшие приют в его ветвях. Деревце начало на глазах вытягиваться, крупнеть. Через несколько лет оно уже крепко утвердилось на новом месте, утолщило ствол, вскинуло вершину. Ветки густо пошли вширь, и теперь под его тенистой сенью было прохладно даже в самый знойный полдень. Привыкло оно и к началу дождей, которые лили месяцами, и к нашествию засухи, на долгое время сменявшей дожди. Наконец дерево добралось корнями до подземного водоносного горизонта, и никакая засуха ему уже была не страшна. Удачный выдался год — теперь дерево могло расти, как ему вздумается, и вверх и вширь.
Шли годы, и через несколько лет, а может, десятков лет или даже сотен, наше дерево превратилось в чудесного зеленого великана, неожиданно вставшего на посту в чуждой ему округе. Крона была так велика и густа, что в ней роились теперь большие поселения всяких насекомых. Даже несколько человек не смогли бы, взявшись за руки, обхватить ствол. Кора наросла таким слоем, что не было червя, способного одолеть ее и проникнуть в сладкую древесную плоть. Птицы тучами вились над деревом в период сезонных перелетов — наверное, приносили привет с родины, но кто может подтвердить, что дерево с радостью выслушивало рассказы о прежних краях? Тем не менее слушало оно терпеливо, сосредоточенно, давало приют всякой птахе, решившей передохнуть на его ветвях. Разумные существа с топорами в руках обошли дерево стороной. Они часто бывали здесь, отдыхали в тени, радовались нежданной прохладе.
Нежданной потому, что дерево стояло одно-одинешенько. Не только поблизости, но и насколько хватало глаз вокруг лежала безлесная пологая местность. Не было у дерева ни соседей, ни потомства. Не было кустов, которые прикрыли бы репицу, не было цветов, которые могли бы распускаться в тени кустов.
Единственное на всю округу, каждый год наше дерево одевалось листвой, давало цвет и испытывало томление. Верило, что наступит срок — и цветы обернутся семенем. Те упадут на землю, и скоро вокруг поднимутся побеги. Но чудо обходило дерево стороной.
Вот и в этом году удача, казалось, вновь отвернулась. Уже на исходе цветения подошли к дереву трое — довольно странная компания. У дерева не было глаз, но оно корой ощущало и воспринимало мир. Внимало сотрясению почвы, шевелению ветвей, листьями слушало, о чем судачат ветры. Так что оно могло точно указать, когда эти трое приблизились к нему, где остановились, в каком месте решили устроить привал.
Двое из путников тут же сели на выступавшие над землей могучие корни, прислонились спинами к стволу. Дерево осторожно поддержало их, пошевелило нижними ветвями и навеяло прохладу. Подобные посетители были редки, оттого дерево отнеслось к ним с душой и интересом. Позже оно с благодарностью вспоминало о том дне.
Вспоминало потому, что готовилось к смерти. Не по причине древности, хотя лета его уже исчислялись столетиями, а то и более длительными отрезками времени. Несмотря на такой почтенный возраст, оно было вполне здорово и не могло пожаловаться на недостаток соков в могучем теле. И корни его еще цепко держались за приютившую почву; земля обильно кормила их минеральными солями, поила влагой. Ни в чем дерево не знало отказа. Живи хоть две жизни, хоть три. Оно умирало от тоски. Не было у него детишек, внучат и прочей буйной поросли, хотя оно ежегодно удобряло округу осыпавшейся в срок листвой. Пусть бы какое-нибудь залетное семечко приземлилось на эту жирную колыбель — оно бы взрастило его, защитило бы от невзгод.
Дерево умирало тихо, без стонов и скрипов, которые порой позволяют себе старые деревья на пороге смерти, и не испытывая сожалений. Что поделаешь, вон оно как вышло… У деревьев вообще нет обычая жаловаться на горестную судьбу.
Наше дерево было радо присутствию незнакомцев. Оно гордилось тем, что способно предоставить им надежную тень, где можно укрыться от лучей палящего солнца. Скоро пот на спинах путников высох, и люди начали собирать семена, густо лежавшие на земле. Большинство живых тварей, обитавших в окрестностях, находило их очень вкусными, и эти существа не были исключением. Хотя был среди них четырехпалый, который с презрением отверг дары дерева. Что поделаешь, не хочет — не надо.
Другие двое пожирали семена с большой охотой. Ели и похваливали. Более того, до отказа набили свои заплечные мешки. Дерево следило за гостями по сотрясению почвы — корни очень чутко реагируют на самые слабые колебания грунта. Они путешествовали компанией — дерево не завидовало, просто ему было грустно.
В отличие от всех других существ, пробегавших, пролетавших, проползавших мимо дерева, эти трое умели членораздельно выговаривать звуки. Приятно было сознавать, что наконец тебя посетили не бездумные и немногословные животные или поющие ни о чем птицы, но создания разумные, способные объяснить один другому, о чем думает, мечтает, во что верит. Это заслуживало поощрения, и дерево навострило листья. Понять разговоры гостей было трудно, но какая в том беда — приятно послушать, и листьям польза. Все-таки в мире так много интересного!
Они по очереди помочились на ствол, и этот малый дар нитратов и приятной жидкости дерево оценило как свидетельство благородных намерений посетителей. Оно не могло поблагодарить в ответ открыто, поэтому попыталось навеять на них легкий ветерок. Дерево пошевелило листвой, однако путешественники не обратили внимание на шепот листьев. Ветерок был слабенький; даже если прохладный воздух и освежил их лица, гости вряд ли догадались, чьей любезности они обязаны прохладой.
Им вполне хватало тени. Эта непритязательность тоже пришлась по душе дереву. Оно хотело поделиться с путниками всем, чём было богато. Их радость была его радостью, их покой — его блаженством. Если бы дерево умело говорить, оно бы вскрикнуло от удовольствия, когда услыхало, что незнакомцы решили остаться здесь на ночь. Некоторое время они прибирали место, потом наконец развели небольшой костер из валявшегося хвороста и сухих сучьев, упавших с дерева. Дерево впервые в жизни испытало жар открытого огня, вдохнуло запах дымка. Оно не испугалось — огонь был слабенький, разведенный только для того, чтобы приготовить горячую пищу.
Ночью один из пришельцев поднялся. Его товарищи спали сладким сном, он же удалился от стоянки, несколько раз обошел дерево, затем встал под самой длинной ветвью — неровной, сучковатой стрелой указывающей на юг. В том же направлении повернулся и путник — стоял долго, не меняя позы, не мигая. Луна в небе скудно освещала окрестности, но для того, кто хотел изучить округу и, может быть, заглянуть подальше, света было достаточно.
