– Вы правы, генерал. – Княгиня вздохнула. – Иные губернаторы на своих должностях богатеют день ото дня, потому что воры. А моему брату эта должность не принесла ничего кроме расходов. Посмотрим, кем окажется наш новый губернатор, этот Борисов. – Княгиня обернулась к Рыковой, сидевшей справа от неё: – Анна Львовна, я слышала, что на него эпиграмму сочинили.

Председательница поэтического клуба сразу встрепенулась и позабыла про сырный суп:

– Верно. Мне приносили её список.

– И как?

– Бестактно и грубо.

Ржевский задумался:

– Мадам, простите моё невежество. Но разве эпиграмме присущи такт и вежливость?

Рыкова фыркнула.

– Если вы не понимаете, то я не смогу вам объяснить. Человек, обладающий литературным вкусом, сам чувствует, что уместно, а что нет. Вы, как видно, не чувствуете.

– Как я могу чувствовать, когда не читал! – в своё оправдание ответил Ржевский. – И даже не знаю, что это за сочинитель, который над губернатором насмехается.

Рыкова снисходительно посмотрела на поручика и произнесла:

– Это господин Измайлов Александр Ефимович. Вице-губернатор, хотя формально в должность ещё не вступил.

– А! – протянул поручик, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Анна Львовна продолжала:

– Господин Измайлов мнит себя поэтом. Совсем недавно приехал в город и уже успел сочинить несколько эпиграмм. Не только на губернатора, но и вообще на всех, с кем познакомился. – Она ехидно добавила: – Поэтому знакомиться с господином Измайловым никто больше не стремится. Никому не хочется стать героем эпиграммы. Особенно если она дурно написана.

– А что вы мне советуете? – спросил Ржевский. – Читать эти эпиграммы или не читать? Как скажете, так и сделаю.

Рыкова опять посмотрела на поручика снисходительно, но теперь её губы растянулись в довольной улыбке. Власть, как и следовало ожидать, доставляла Анне Львовне удовольствие.

– Конечно, не читать.

– Повинуюсь, – сказал Ржевский.

Рыкова снова улыбнулась и вдруг сообщила:

– Я слышала, Пушкин в городе. Вот один из немногих поэтов нашего времени, который пишет вполне достойно. Но с ним в отличие от этого ужасного Измайлова не познакомиться.

Тасенька, всё это время сидевшая молча, встрепенулась:

– Почему?

Анна Львовна охотно пояснила:

– Пушкин остановился в гостинице, а визитов никому не делает. Если бы он кому-то нанёс визит, я была бы там. – Рыкова тут же смутилась из-за своей откровенности: – Не подумайте, что я способна бегать за молодым человеком, чтобы искать знакомства, но Пушкин…

– Так я же его знаю! – спохватился Ржевский.

Председательница поэтического клуба отнеслась к этой новости равнодушно:

– Ещё бы вы его не знали! Пушкин – это такая фигура, которую все знают. Любой мало-мальски образованный человек знает Пушкина. Я нисколько не удивлена, что даже вы читали его стихи.

– Вообще-то, я очень мало читал, – ответил поручик.

Рыкова нахмурилась.

– И так откровенно в этом признаётесь? Здесь нет повода для гордости.

Тасенька, как видно, решила выручить Ржевского:

– Александр Аполлонович, я уверена, что вы преуменьшаете, то есть читали не так уж мало.

– Да мне не было нужды их читать. – Поручик пожал плечами. – Пушкин мне сам свои стихи читал.

Вот теперь новость произвела эффект. Все за столом недоумённо воззрились на Ржевского. Даже Петя Бобрич – самый молчаливый участник застолья – не выдержал:

– Как это сам? – пробормотал он. – То есть вы лично знакомы с Пушкиным? Не с его творчеством, а с ним самим?

– Ну да. – Поручик снова пожал плечами. – Я его вот уже несколько лет знаю. И не просто знаю – мы добрые друзья. А познакомились, когда я ещё в Мариупольском полку служил.

– Не может такого быть! – твёрдо произнесла Рыкова. – Мне кажется, вы преувеличиваете, чтобы произвести впечатление.

– Не верите? – Ржевский вздохнул. Он сразу вспомнил своё неудачное знакомство с дамой в сером, которую встретил в гостинице. Та особа тоже была убеждена, что поручик врёт ради того, чтобы зазвать её на кофе.

Меж тем никто кроме Рыковой не спешил усомниться в словах поручика, но и выразить уверенность, что Ржевский говорит правду, общество тоже не спешило. Даже Тасенька. Минуту назад она и так уже позволила себе лишнее – возразила Рыковой, забыв, что от благоволения этой дамы многое зависит.

Остальные тоже не хотели сердить Анну Львовну, поэтому просто ждали, что Ржевский скажет, хотя был только один способ доказать, что дружба с Пушкиным – не выдумка и не преувеличение.

– А хотите, я Пушкина сюда привезу? – предложил поручик. – Вот сейчас поеду и привезу.

Через мгновение он сообразил, что нечаянно погубил свои же планы. Ведь Ржевский обещал Пушкину пробыть на обеде совсем недолго, а затем сказать, что живот прихватило, и откланяться. Друзья собирались вместе навестить цыганский табор. А теперь как? Но идти на попятную было уже нельзя. Да и Тасенька так взволновалась, что ответила вперёд Рыковой, успевшей только рот открыть.

– Конечно, Александр Аполлонович, – затараторила Тасенька. – Если бы господин Пушкин согласился заглянуть к нам, это было бы чудесно. Помните, вы спрашивали, что я желаю в подарок на свадьбу, а я ответила, что ничего не нужно? Но если бы вы устроили мне знакомство с Пушкиным, это был бы такой подарок, что лучшего и желать невозможно. Поэтому если бы…

Наткнувшись на недовольный взгляд Рыковой, Тасенька смутилась и замолчала, а Анна Львовна изрекла:

– Как посажённая мать я должна заметить, что столь бурные восторги для невесты уместны лишь в отношении жениха. А в отношении всех прочих мужчин это неприлично.

Тасенька смутилась ещё больше.

– Но это же Пушкин, – осторожно произнёс Петя.

– Всё равно неприлично, – отрезала Анна Львовна.

– Пушкин – неприлично? – удивился Ржевский. – Может, тогда не надо его сюда везти? А то мало ли… кто-нибудь что-нибудь подумает.

Рыкова снисходительно улыбнулась, и произнесла, будто царица, оказывающая милость:

– Ну отчего же не надо? Надо. Но познакомьте Пушкина сперва со мной, а с нашей Тасенькой – в последнюю очередь. Так лучше для репутации невесты.

– Повинуюсь, – ответил поручик, вставая из-за стола.

* * *

Всю дорогу до гостиницы Ржевский решал, как объяснить Пушкину внезапную перемену в планах. Хотели в табор, а вместо этого придётся сидеть на обеде в приличном обществе и вести скучные светские разговоры. Пушкин, конечно, не будет рад. Он такими визитами ещё в Москве пресытился.

«А может, ещё успеем в табор? – думал поручик. – Посидим полчаса, скажем, что живот прихватило. Да, у обоих одновременно. Разве не бывает? В общем, откланяемся, и из дома Мещерских рванём сразу в табор».

Ржевский уже шагал по гостиничному коридору, когда решил, что предложит Пушкину этот новый план. Вот и дверь номера, где остановился друг. Однако стоило войти, как первые слова заготовленной речи застряли у поручика в горле.

В номере царил разгром, как если бы там провели обыск, ничего не нашли и провели ещё один. Ящики секретера были выдвинуты, а также все ящики комода и шкафа. Раскрыты были и дорожные чемоданы. Содержимое валялось на полу, на кровати, на подоконниках, на каминной полке – словом, везде, а посреди этого хаоса в кресле сидел Пушкин, схватившись за голову.

У ног поэта на ковре лежала красавица-бутылка рейнского, совершенно опустошённая, а позади кресла стоял высокий пожилой слуга с гладко выбритыми щеками – Никита, всегда сопровождавший Пушкина в поездках. Очевидно, Никита уже не в первый раз повторял:

– Зачем так убиваться, Александр Сергеич? Может, ещё найдутся.

Пушкин, услышав звук открывающейся двери, медленно поднял взгляд.

– Что случилось? – спросил Ржевский.

– Я погиб, – ответил поэт, продолжая держаться за голову.

– А отчего погиб-то?

– Они пропали.

– Кто «они»? – не понял поручик.