Княгиня Мещерская ответила громко и сердито:

– Ах ты, сырная голова! Разве не помнишь, о чём мы здесь говорили менее часа назад? Это же Пушкин к нам приехал. Сам Пушкин!

– А! – протянул князь. Он подошёл к Пушкину и повторил: – Весьма рад.

Хозяин и гость пожали друг другу руки, а затем Ржевский повёл Пушкина вокруг стола, представляя всем присутствующим: княгине Софии Сергеевне, Анне Львовне Рыковой и прочим.

Когда Пушкин прикладывался к руке Тасенькиной матушки, поручик на всякий случай предупредил:

– Княгиня Мещерская страдает англоманией, но, как меня уверили, это почти не заразно.

Княгиня расхохоталась по-английски:

– Хо-хо-хо! Александр Аполлонович всё шутит.

Затем настал черёд старушки Белобровкиной. Поэт долго не отпускал её сухонькую руку, вглядывался в морщинистое лицо и вдруг пробормотал едва слышно:

– Нет, плохая из неё графиня, – но Белобровкина вопреки своей глухоте расслышала.

– Из меня плохая графиня? С чего это?

Ржевский решил, что и здесь должен предупредить. Правда, он не знал, как назвать состояние Пушкина, которое подметил ещё на лестнице, – когда вроде пьян, а вроде и нет:

– Не обращайте внимания. У господина Пушкина… временное помешательство. День и ночь занимается сочинительством, вот голова и устала. Но не волнуйтесь. Это не опасно. Только временами бред начинается. О какой-то графине. Вы на свой счёт не принимайте.

– Как же не принимать? – обиженно возразила Белобровкина. – Я ведь – графиня.

– Графиня? – переспросил Пушкин. – Невероятно!

– Но вы же – матушка князя, – заметил Ржевский. – Стало быть – княгиня. Или запамятовали?

Белобровкина обиделась теперь уже на поручика:

– А ты думаешь, я из ума выжила? Я всё помню. Когда выдали меня за князя Сергея Васильевича Мещерского, я княгиней стала, но тот уж очень рано умер. Мне всего-то двадцать девятый год шёл. Я погоревала, конечно, но затем подумала: «Отчего снова замуж не выйти?» И вышла за графа Белобровкина. С тех пор я графиня. И даже после смерти графа осталась графиней, потому что ни за кого больше не вышла. Так-то вот!

– Невероятно! – повторил Пушкин. – И прошу простить меня. Я ничего дурного не хотел сказать. Просто я задумал повесть о графине…

– А обо мне ничего не хотите сочинить? – встряла Анна Львовна.

Поэт посмотрел на неё, будто вглядывался в своё туманное будущее, но ничего там не увидел. Не желая обижать даму, он ответил:

– Возможно, позже.

– То есть не хотите? – не отставала Рыкова. – Даже стихи? Что-то вроде «Пред богинею колени робко юноша склонил…»

Пушкин сразу узнал своё сочинение:

– Вам понравилась моя «Прозерпина»?

– Местами, – ответила Рыкова. – Я бы дала вам, юноша, несколько советов, как её улучшить.

– Возможно, позже, – повторил поэт, явно потеряв к Рыковой всякий интерес.

На лице Анны Львовны появилось недовольное выражение. Беседа могла кончиться плохо, но Белобровкина снова перетянула внимание на себя:

– Так о чём, говоришь, повесть-то твоя?

– О графине.

– А повесть страшная?

– Вы угадали.

– Повесть о графине… Значит, в этом графине ядовитый напиток, – уверенно заключила Белобровкина.

– Нет-нет, я имел в виду графиню, не графин, – поправил Пушкин, но старушка не слушала и начала ворчать:

– Ох уж нынешние сочинители! Всё время у них страсти какие-то. То травят кого-то, то душат, то топят.

– Или всё же она, – пробормотал поэт.

– Что-то не очень любезен твой Пушкин, – продолжала ворчать Белобровкина, обращаясь к Ржевскому. – И вином от него пахнет.

За Пушкина вступился генерал Ветвисторогов:

– Графиня, вы слишком строги. Почти не пахнет, – сказал он. – А вот от Ржевского в былые времена так пахло, будто он нарочно пил, чтобы винным духом всех приличных людей от себя отпугивать.

Поручик поспешил представить Пушкина генералу, пока не всплыли новые подробности, а затем повёл поэта дальше вокруг стола – к Пете Бобричу.

Тасеньку познакомили с гостем последней, как велела Рыкова, но теперь Ржевский полагал, что это всё только кстати.

Едва Пушкин обменялся любезностями с «барышней», как поручик воскликнул:

– Нет! Здесь беседовать неудобно! – и, отодвигая Тасеньку от стола вместе со стулом, подмигнул Пушкину. – Пойдёмте вон в тот дальний угол, сядем в кресла.

Общество пришло в движение – даже князь, уже успевший вернуться к еде, но поручик сразу остановил всех, кто ему был не нужен.

– Нет-нет, – нарочито любезно сказал Ржевский. – Не смею отрывать вас от трапезы. Продолжайте кушать. А мы с Таисией Ивановной и с господином Пушкиным немного побеседуем вон там в уголке и сразу к вам присоединимся.

Анна Львовна оставаться за столом не хотела.

– Я бы тоже побеседовала с вами… то есть с Пушкиным, – сказала она, однако Ржевскому это портило весь план.

– Дражайшая, любезнейшая Анна Львовна, – сказал поручик, бросаясь к Рыковой и придвигая её стул плотнее к столу. – Я хотел всё же преподнести свадебный подарок Таисии Ивановне и подарить ей пять минут наедине с Пушкиным… ну почти наедине. Вы ведь добрейшее существо, и вообще ангел, – продолжал он, удерживая стул, чтобы дама не могла встать. – Вы, конечно, разрешите мне сделать этот небольшой презент невесте.

– А жених не возражает? – ехидно спросила Анна Львовна.

Петя Бобрич был растерян, поэтому просто развёл руками и пожал плечами. Тасенька тоже немного растерялась. Однако Ржевский своими уверенными действиями всё же добился цели: Анна Львовна вернулась к трапезе, а он сам, Тасенька и Пушкин расположились в креслах в дальнем углу обеденной залы, где можно было вести беседу, которую никто не подслушает, если говорить приглушённо.

Тасенька несколько мгновений смотрела на Пушкина, будто на чудо.

– Александр Сергеевич, – взволнованно начала она, – позвольте мне выразить восхищение вашим талантом. Хоть вам и говорили сто раз…

Ржевский кашлянул.

– Это всё после, – тихо и строго сказал он. – Таисия Ивановна, разговор сейчас будет серьёзный.

– О чём? – так же тихо спросила Тасенька.

– Вы ведь хотели познакомиться с Пушкиным?

– Да.

– Я вас познакомил. Вы довольны?

– Конечно, – пробормотала Тасенька.

– Тогда не откажите в просьбе.

– Но что я могу для вас сделать?

– У Александра Сергеевича пропала рукопись. Всего три листка, но чрезвычайно важных. Содержание рукописи таково, что в полицию заявлять нельзя. А если рукопись окажется не в тех руках, Александр Сергеевич может угодить на сибирскую каторгу.

Поэт, всё это время молча слушавший диалог Тасеньки и поручика, решил вмешаться:

– Погоди, Ржевский. Зачем этой милой барышне знать о нашем деле?

– Барышня поможет нам найти рукопись, – пояснил Ржевский.

– Я? – удивилась Тасенька.

– Она? – удивился Пушкин.

– Да, – уверенно ответил поручик. – Таисия Ивановна в таких делах имеет большой опыт. Прошлой зимой помогла предотвратить убийство важного чиновника. Минувшим летом помогла мне отыскать пропавшую крепостную. Вот и пропавшую рукопись отыщет. Думаю, за пару дней это дело распутает. Таисия Иванова у нас умница.

– Вы меня переоцениваете, Александр Аполлонович, – сказала Тасенька. – Я даже не знаю, с чего начать. Может, вам обратиться к кому-то другому?

– Не к кому нам обратиться, – заверил её Ржевский. – Частный сыщик в любом случае с полицией связан. Может донести. Нам нужна особа, которая при любых обстоятельствах будет действовать в интересах Александра Сергеевича. И эта особа – вы, ведь так восхищаетесь его талантом и так хотели познакомиться.

– Но я… не могу, – чуть запинаясь, проговорила Тасенька.

– Вам что, безразлична судьба Александра Сергеевича? – спросил поручик.

– Разумеется, нет! – с жаром возразила Тасенька, но тут же притихла, оглянувшись на тех, кто сидел за столом. – Я прекрасно понимаю, что если такой поэт, как Пушкин, окажется в Сибири, русская литература понесёт невосполнимую утрату.