— Эскадрон торреонской гильотины, стройся! — скомандовал Алварес.

Бойцы эскадрона сбежались на зов и построились.

— Смир-р-рно!!!

Все четко выполнили приказ.

— Почетный караул!

— Здесь!

— Подготовиться к перемещению!

Все тринадцать братьев Трухильо зашагали к вагону, в котором находилась гильотина, поднялись на платформу и, не разбирая гильотину, взялись каждый за положенное ему место.

— Почетный караул, приступить к выгрузке! — снова приказал Алварес.

Одним движением братья Трухильо подняли гильотину и осторожно спустили ее на землю. Потом снова подняли, пронесли триста метров в указанном направлении и установили на открытом месте.

Все команды выполнялись с такой точностью, что Сапата был потрясен, и даже сам Вилья не мог поверить своим глазам. А Веласко убедился, что у капитана Алвареса скрытый талант организатора.

Сапата, приблизившись к гильотине, некоторое время растерянно смотрел на нее, потом обошел вокруг, покачал головой. Вилья следил за ним беспокойным взглядом, ожидая одобрения.

— И как это действует?

Вилья медленно подошел к нему, легонько отодвинул его в сторону, взялся за шнурок и потянул.

«Вз-з-з-з-з-з-з-г», — лязгнул падающий нож, не встретивший на своем пути никакого препятствия.

Сапата в испуге отскочил. В рядах южан послышался настороженный ропот. Вилья улыбнулся. Вслед за ним улыбнулись Веласко и все остальные «виллисты».

— Для чего это? — спросил Сапата.

— У вас есть приговоренные к казни?

Сапата ненадолго задумался:

— По правде сказать, таких сейчас не имеется, но попробую кого-нибудь найти.

— Ищите.

Сапата отдал приказ, и несколько человек отправились за заключенным. Через четыре минуты они вернулись с толстым краснолицым испанцем. Испанец тяжело дышал — ему пришлось почти бежать.

— Этот подойдет? — спросил Сапата.

— Подойдет, — ответил Вилья.

— Тогда можете начинать.

Вилья уже собирался отдать приказ, но тут к нему приблизился один из самых осторожных его советников — генерал Торибио Ортега.

— Генерал Вилья, прежде чем казнить этого сеньора, следует судить его и вынести приговор. Нельзя убить его просто так.

— А ведь ты прав. Генерал Сапата, в чем обвиняется этот человек?

Сапата задумался.

— В том, что он испанец.

— Точно. Мы его осудим за то, что он испанец.

Бедный преступник, уже догадавшийся, что собираются сделать с ним революционеры, предпринял слабую попытку защиты:

— Но, господа генералы, — все еще задыхаясь, взмолился он, — ведь это не преступление?

— Нет, преступление, — решительно пресек его сопротивление Вилья.

— Но почему?!

— Потому что я так считаю, — отрезал северянин.

Торибио снова приблизился к своему командиру:

— Толстяк прав. Мы должны осудить его за другое преступление.

— Моего слова недостаточно? — нахмурился Вилья.

— Мой генерал, нам невыгодно, чтобы в столице пошел слух, будто испанцам отрубают головы просто так, только за то, что они испанцы.

— И что ты предлагаешь?

— Нужно приговорить его за другое преступление.

Вилья подошел к Сапате:

— Мои советники говорят, что нельзя осудить его за то, что он испанец, следует предъявить другое обвинение.

— Никаких проблем, сейчас предъявим.

Несколько солдат Сапаты отправились домой к испанцу и вернулись с несколькими мешками кукурузы.

— Генерал Сапата! — доложил один из солдат. — Мы доставили доказательства того, что этот человек — контрреволюционер. Он продает кукурузу по пятнадцать сентаво[14] за килограмм.

— Но это на пять сентаво дешевле, чем у других! — воскликнул заключенный.

— А еще, генерал, у него было спрятано несколько мешков пшеницы. Он укрыватель.

— Я ничего не прятал! Это то, что мне позволено иметь по закону.

— Кукуруза, которую он продает, плохого качества. Он отравляет народ.

— Здесь другой не достанешь!

Солдаты Сапаты предъявляли доказательства одно за другим, а испанец все отрицал, отчаянно и обоснованно. Торговец ни в чем не нарушил закон. Вилья и Сапата уже начали выходить из себя.

Неожиданно Веласко, который не участвовал в дискуссии, а наблюдал за происходящим со стороны, крикнул:

— Он виновен!

Все обернулись к нему:

— В чем?

— В нарушении нескольких статей закона от 1821 года, в том числе статьи о вневременной колонизации земель, отчужденных в пользу предыдущих владельцев, статьи о порче и унижении достоинства продукта, являющегося национальным достоянием, а также виновен в распространение вредных имперских символов порабощения.

Вилья, Сапата и все прочие раскрыли рты.

— Ни черта не понял, — вполголоса произнес Вилья.

— Не волнуйтесь, на то и рассчитано.

Испанец тоже растерялся:

— Что за чертовщину он тут наговорил?

— И еще: употребляя подобные неприличные выражения, вы оскорбляете слух жителей нашей страны и нарушаете закон о чистоте среднеамериканского языка, засоряя его и способствуя его деградации.

— Вы… вы ничего не понимаете… Вы кретин, вы идиот!.. — вопил испанец.

— К вашему сведению, — сказал Веласко, — я не только полковник славной армии революционеров, но и лиценциат права, получивший образование в университете Мехико. И я повторяю: вы виновны.

Испанец еще пытался защищаться, но бесполезно: по мнению генералов, приведенные Веласко аргументы были убедительны. Испанца приговорили к смерти.

Привести приговор в исполнение оказалось нелегко. Толстяк пинался, бил кулаками и локтями, кусался, щипался, кричал, оскорблял…

Но ничто не помешало его голове расстаться с телом.

Сапата пришел в восторг от казни. Он хотел было казнить еще нескольких человек, но, во-первых, уже темнело, а во-вторых, не было времени искать новых жертв и судить их. А потому было решено ждать следующего дня, когда в Сокало будут казнить предателей-каррансистов.

Генерал Вилья и генерал Сапата обнялись на прощание:

— Жду вас завтра. Приходите обязательно.

— Не волнуйтесь, буду непременно.

Вождь южан обнял и Веласко, выразив уважение за его изобретение, а также за необыкновенную дисциплину и порядок во вверенном ему эскадроне.

Вилья, довольный похвалами, расточаемыми его подчиненному, испытывал почти отеческую гордость.

«Виллисты» сели в поезд и отправились в путь.

В вагоне генерала Вилья и Веласко подняли бокалы с лимонадом за удачное завершение дела.

Удивительно, но наиболее полное прояснение сознания происходит у людей во время пребывания в бессознательном состоянии — во время сна. Жизнь зачастую обрушивает на нас такой поток событий, что некоторые из них мы даже не успеваем заметить. Во сне же ход событий можно замедлить, можно выделить какой-то фрагмент и подробно остановиться на нем, понять его и прочувствовать. И тогда в нашем сознании событие достигнет того уровня значимости, на какой мы захотим его поднять, и займет то место, которое мы для него отведем. Недаром говорится, что подушка — лучшая советчица: во сне события предстают такими, какие они есть на самом деле.

Фелисиано знал это и всеми силами сопротивлялся сну: боялся той правды, что может ему открыться. В последние месяцы он жил, отдаваясь на волю судьбы, подчиняясь неизбежности, пока судьба ему благоволила. Он поддался кажущемуся беспорядку, хаосу событий, которые, с одной стороны, меняли его жизнь к лучшему, а с другой — все дальше уводили от той цели, для которой он, как ему казалось, был предназначен. Фелисиано боялся, что во сне явится тоска по тому порядку, которому была подчинена когда-то его жизнь и который открывал ему путь к вершинам, коих он обязан был достичь.

Сейчас он шел по неизведанному пути, шел вслепую и потому боялся кошмаров, которые заставят его раскаяться в том, что он сошел с пути истинного — того, что привел бы его к славе.