– А Дима может без опасений довериться тебе? – как-то уж хитро – с хитрым прищуром – задала вопрос Наташа.

На этот раз Один пристально взглянул на Наталью, понимая душой, что вопрос с какой-то непонятной ему подоплекой.

– Да, он может без опасений довериться мне! Я еще забыл сказать, что Дима и его отец умеют лечить землю, растения, животных и людей, правда, люди об этом не знают – они обходят их стороной. И иногда мы ходим друг к другу в гости, – как бы между прочим сообщил Один, взяв палочку в рот.

– Как же его папу взяли на работу, если люди сторонятся обоих?

– Он очень хорошо знает механику, а лучшей замены за такую зарплату не найти.

– А что – зарплата маленькая? – удивилась немецкая девочка.

– Не жалуются. Дима говорил, что ее хватает на все, что им необходимо, и даже немного остается на черный день.

– Это очень хорошо, что у тебя доброе сердце, и рассуждаешь ты здраво, – ласково произнесла Наташа. Обычно сверстники эгоистичны. Наверно, ты пользуешься популярностью у девушек? – с любопытством, без задней мысли, поинтересовалась она.

– Ну-у, вообще-то да, – чуть-чуть смутился он. – Я им нравлюсь.

– А то, что ты общаешься с «безумцем», их не останавливает?

– Нет.

– А можно… теперь я буду твоей девушкой? – вполне серьезно спросила Наташа, добавив: – И единственной?

Он сел на траву, расставив позади спины руки, задумчиво-удивленно посмотрел на странную девочку.

– Я ведь одна! – добавила она, не меняя позы.

– Хорошо, – осторожно ответил он, не зная что и думать, – я согласен… Уже темнеет, пора домой.

Один поднялся, вежливо помог Наташе. Они двинулись обратно, направляясь к тропке.

– Нет, постой! – она придержала его за руку, насторожилась, осмотрелась по сторонам в поисках чего-то.

Один непонимающе воззрился на нее, но не стал задавать неуместных вопросов, ожидая, что она сама все объяснит, когда придет время.

Ухх! Вздохнула земля и испуганные птицы с криками взвились в воздух с деревьев, кружа над ними. Вода в речке пошла волнами, земля заходила под ногами ходуном, затряслась. Один страшно испугался, едва сдержал крик. Наташа крепко, не по-девичьи сильно удерживала его от побуждения опрометью бежать в лесок. Его охватил панический ужас, он тщетно силился вырваться из железных (!) тисков ее пальцев, истошно закричал, на глаза навернулись слезы. Наташа грубо сцапала его в объятия, опрокинула на землю, сверху – на него, и он не узнавал ее, а оттого еще больше испугался, но замолчал, содрогаясь всем телом в такт землетрясению. Ее глаза, некогда добрые и насмешливые, излучали колючий холод и жесткое выжидание чего-то неизбежного. Землю вновь тряхнуло, на этот раз сильнее прежнего, речку рябило от толчков, выталкивало на берег, деревья ухали и стонали, словно живые, ветки трещали.

Мимо промчался обезумевший рысак, из леска выскакивали зверьки с воплями. Наталья насильно удерживала Одина, боясь, что если отпустит его, он наделает много глупостей, могущих стоить ему жизни. Охали сопки, бесновалась река, иногда на дороге слышались столкновения автомашин, иногда – взрывы, и тогда над леском распускались клубы дыма с огненными всполохами; солнце уже на четверть скрылось за сопками.

И тряска, и толчки прекратились, лишь изредка еще доносился далекий гул – эхо землетрясения.

Наталья отпустила Одина, тот, словно пьяный, поднялся на ноги, шатающейся походкой направился к тропке, не желая сдерживать слез. Наташа резко вскочила и, умудрившись сохранить девичью грациозность, побежала к матери.

То, что предстало взору, шокировало ее: стены дома покрыты трещинами, оконные стекла выдавлены, полностью вся крыша обвалилась вовнутрь помещений, почти все хозяйственные постройки разрушены, из развалин местами струился дым, в воздухе клубилась пыль, постепенно оседая, старый клен лежал на не менее старой дороге, обломленный у основания из-за прогнившей древесины.

Она бросилась к руинам с плотно сжатыми губами, затаив дыхание, чтобы не дышать едкими пылью и дымом, стала разбирать завалы в поисках матери со слабой надеждой на то, что все же мама жива, что мама не под завалами, что мама просто вышла прогуляться и сейчас в спешке возвращается узнать как там дочка… Но, увы, отбросив еще один саманный кирпич в сторону, выкинув осколок оцинкованного шифера, она открыла руку с переломанными пальцами и кистью. Кровь продолжала еще сочиться из разорванных шифером вен и артерий, однако ее вытекло очень много, она уже запекалась. Наташа стала быстро выкапывать тело, поднимая с неестественной легкостью тяжелые спрессованные глиняные кирпичи. Она с трудом сдерживала плач, а слезы текли против воли, стекались к подбородку, падали на пыль.

Ей стало страшно, когда увидела в каком состоянии мать. Она была изуродована до неузнаваемости, превращена в кроваво-костное месиво, рядом лежащие осколки обильно орошены кровью…

Один сидел на развалинах собственного дома с отсутствующим выражением глаз, со слезами, оставившими на пыльном лице две влажные струйки, два мокрых следа. Ладони и колени были расцарапаны, когда он откапывал родителей и брата из-под завалов. Один покачивался на месте с глухой болью в сердце, с щемящей тоской в душе, – опустошенный и безвольный.

Он вяло встал, спотыкаясь на каждом шагу, остановился в бывшей детской комнате, достал из груды разбитого шлакобетона – о, чудо! – уцелевший, с беспроводной связью, компьютер, погладил бережно темно-темно-серый, слегка шероховатый пластиковый корпус – совсем не оцарапанный, сдул пыль, ушел в себя. На него нахлынули воспоминания, связанные с этим редким чудом компьютерных технологий…

… Одину тогда исполнилось десять лет, праздник проходил, в общей сложности, весело. Его поздравляли, шутливо дергали за уши, дарили подарки, смеялись, играли, шутили, пели, танцевали – в общем, как обычно.

Ближе к вечеру он с приятелем вывалился – в буквальном смысле этого слова – во двор, чтобы запустить в небо «салюты»: любил он смотреть, как в небе разрываются фейерверки, особенно разноцветные. Они вышли за пределы ограды, вынули из карманов трико спички. На обратной стороне были изображены древние растения, их наименование и период, в котором они росли.

– Ну, Дима, поджигай фитили!

– Не торопись, Один, кажется, к тебе еще гости идут и, по-моему, с каким-то подарком.

Один обернулся назад и удивленно воззрился на двух странных людей в черных хлопчатобумажных комбинезонах, с накинутыми на головы капюшонами таким образом, что они скрывали под собой лица. Но один человек, судя по походке, был женщиной, он на полголовы ниже мужской фигуры, держащей в скрытых комбинезоном руках темно-серый, почти черный, чемоданчик, закрытый двумя цифровыми замками. Цифры светили зеленым.

Дети с трепетом и страхом смотрели, как гости неспешно и уверенно приближаются к ним, как они остановились совсем рядом. Мальчики отступили, но уперлись в зад «четыреста двенадцатого» «москвича», не заметили как уронили фейерверки и спички, вздрогнули, услышав мужской голос, в котором звучали бесконечная усталость, некий задор, крепость духа и… электронный скрип:

– Я слышал, что у тебя, Один, День рождения – тебе исполнилось десять лет, поэтому мы с женой захотели преподнести скромный подарок, – и мужчина приподнял чемоданчик.

Один не решительно взял его, усиленно пытаясь разглядеть лица незнакомцев, и лишь тихо прошептал:

– Спасибо.

– Береги его, Один, – напутствовала женщина грудным, мелодичным, ласковым голосом. – Освоившись с ним, познавай мир, он выручит тебя во многих ситуациях, не раз спасет жизнь, расширит твой кругозор. Он – единственный экземпляр, таких больше не существует.

– Что это? – решился задать вопрос Один.

– Компьютер, электронная машина, умеющая думать и сочувствовать, она обладает некоторыми человеческими эмоциями, но никогда не подведет. И – дай ему любое имя. Скоро вы – ты, Один, и ты, Дима, – станете очень нужными миру. Не только голубому.