Будучи профессиональным хоккеистом, люди, которые тебя окружают, не устают радоваться встрече с тобой, даже если они не очень следят за спортом. Прозрачность Кэт освежает, и мне хочется проводить больше времени в ее присутствии, даже зная, что это ужасная идея для нас обоих.
Подъехав к огромной черно-красной арене, я паркуюсь и направляюсь внутрь, захлопывая за собой тяжелую дверь. Мои шаги гулко разносятся по полу, пока я иду в раздевалку, бросаю сумку перед шкафчиком и приветствую ребят.
— Доброе утро, Але, — приветствуют они меня, и я улыбаюсь подавленным смехом, не желая поощрять их.
— Хорошее утро? Можно ли его так называть, когда солнце еще не встало? — спрашиваю я со стоном, и они все хихикают. Мэтт Боуман, капитан нашей команды, проходит мимо меня, хлопая рукой по плечу в знак приветствия, когда он направляется в тренировочную комнату.
— Доброе утро, капитан, — говорю я, кивая головой в знак приветствия. Он улыбается мне через плечо и уходит, чтобы подождать нас.
— Моя сестра не лезет к тебе в душу? — спрашивает Кас, когда мы вместе входим в здание, и я натянуто улыбаюсь ему. Я пытаюсь сдержать стон, чтобы он не сорвался с моих губ, когда думаю об упругой попке и великолепной улыбке его сестры.
— Похоже, она хорошо устроилась, — говорю я вместо настоящего ответа. Я не могу сказать ему, что с ней чертовски много проблем или что я дважды сжимал свой член в кулак при мысли о ее милом личике, когда она скользит своей розовой киской по моему стволу, несмотря на то, что мы только что познакомились. Не могу представить, каким одержимым я бы стал, если бы у меня были воспоминания, подтверждающие эти мысли.
Он ухмыляется, что-то мелькает в его глазах, заставляя меня вздернуть бровь, но я отмахиваюсь от него, не желая обсуждать, какие бы поганые мысли ни приходили ему в голову. Потому что, когда речь заходит о Касе, это всегда что-то такое, от чего ты останешься в замешательстве на несколько дней. Этот парень ни хрена не нормальный. Он должен был быть вратарем.
Мы начинаем подъем, все кажется таким чертовски тяжелым, а усталость продолжает тянуть меня вниз. Мое тело болит, и мне трудно поднимать дополнительный вес, который мы добавили на этой неделе, так как мои мышцы дрожат, умоляя меня остановиться.
Джей-Джей выступает в роли наблюдателя, ожидая, когда он мне понадобится, но как только это становится реальной, явной возможностью, его темные глаза переходят на мои.
— Ты в порядке? — спрашивает он низким и тихим голосом, в его словах звучит беспокойство.
Я стону в ответ, делая последнее повторение, прежде чем позволить весу упасть на землю с громким стуком. Мои легкие вздымаются от напряжения, и я вдруг отчаянно захотел увидеть доктора Шаха на этой неделе. Эти лекарства просто не работают, и я не знаю, сколько еще это может продолжаться, прежде чем люди начнут задавать вопросы или, что еще хуже, требовать ответов.
***
Я подъезжаю к скромному трехэтажному дому из коричневого камня, в котором я вырос, паркуюсь и поднимаюсь по короткой подъездной дорожке. К сожалению, он больше не подходит для моей мамы.
Я пригласил подрядчика и установил подъемник для инвалидной коляски на лестнице, а мамин эрготерапевт приходил пару лет назад, чтобы порекомендовать некоторые изменения, которые облегчат ей жизнь. Я работаю с моим приятелем, который строит дома. Я знаю, что сейчас мама не позволит мне потратить на нее деньги, но в конце концов я измотаю ее и построю самый доступный дом, как она того заслуживает, сохранив ее художественное чутье и старый деревенский итальянский стиль.
Существует четыре основных типа рассеянного склероза, и все они, безусловно, не одинаковы. У мамы вторично-прогрессирующий РС7, что в основном означает, что после периода, когда у нее был другой, более распространенный тип, называемый "рецидивирующе-ремиттирующий", когда у нее были периоды без симптомов, а затем острые обострения, теперь она находится в хроническом состоянии прогрессивно ухудшающихся симптомов без периодов ремиссии.
Тем не менее, некоторые дни проходят лучше, чем другие, а поскольку мы с братом родились у нее в начале двадцатых годов, она молода и все еще в полном порядке в когнитивном плане, но она прикована к инвалидной коляске и не может участвовать во многих видах деятельности, которые любит. Однако она не дает себе расслабиться, и мы надеемся, что наука продвинется вперед, прежде чем все станет совсем плохо и она начнет бороться со своими мыслями и словами.
Я вхожу в дом, и меня встречает запах чеснока, витающий в воздухе. Я слышу, как родители болтают с братьями и сестрами на кухне, а мои племянники и племянницы играют в гостиной.
Я направляюсь обратно по длинному коридору, залитому теплым светом старинных люстр, которые мама установила, чтобы придать дому старинный вид, и захожу на кухню, чтобы поздороваться и узнать, не нужна ли я кому-нибудь, прежде чем проведать детей.
На кухне сохранилась оригинальная отделка обоями под потолком с нарисованными красными и зелеными виноградинами на лозах и бутылками вина между ними. Темное дерево шкафов придает всему помещению теплоту и привлекательность, если не сказать, что оно немного обветшало от многолетнего износа.
— Мой милый мальчик дома! Иди обними свою маму, rattino! — почти кричит моя мама, когда видит меня, и ее руки тут же тянутся ко мне.
Может быть, когда-нибудь она перестанет называть меня "маленьким крысенком", но я в этом сомневаюсь. Ее аргументы в пользу этого прозвища гораздо приятнее, чем можно было бы предположить, глядя на это имя.
Я крепко обнимаю ее, и, отстранившись, она хватает меня за щеки и говорит: — Дай-ка я тебя хорошенько рассмотрю. Я не видела тебя две недели.
Ее руки начинают морщиться, на загорелой коже проступают возрастные пятна. Я кладу свои поверх ее рук, отрываю их от лица и держу в своих, слегка сжимая.
— Ма, в прошлые выходные у меня была игра, и я не смог приехать, но ведь не прошло и двух недель, королева драмы, — говорю я, закатывая глаза, но позволяя ей поклониться своему старшему ребенку.
— Я королева драмы? Ха! — громко смеется она, но быстро переключается на другую тему, как она всегда делает.
— Ты выглядишь усталым. Ты устал? Ты спал? Хорошая еда в кругу семьи поможет тебе почувствовать себя лучше, — говорит она мне, ее голос бурлит, когда она осматривает меня, а ее рука крепко похлопывает меня по плечу.
Моя сестра Чарли, сокращенно Шарлин, обходит кухонный остров и обнимает меня, говоря: — Оставь его в покое; он выглядит не иначе, чем в прошлый раз, когда ты его видела.
— Не знаю, я согласен с мамой: ты выглядишь немного грубовато, — говорит мой брат Лука, когда Чарли с досадой хлопает его по плечу. Я знаю, что он просто шутит, так как его глаза загораются озорством, и он отпускает смешок.
— Ладно, все успокойтесь. Этот дом слишком мал, чтобы вы все устраивали потасовки на моей кухне.
Папа прочищает горло и говорит: — Я имею в виду кухню вашей матери. А теперь, Данте и Алессандро, идите и приготовьте детей к ужину, пока остальные накрывают на стол и расставляют блюда.
Мы все хихикаем над его промахом, и я замечаю, как Роза обнимает Чарли сзади и целует ее в плечо. Роуз трудно не заметить в толпе, ее розовые волосы всегда выделяются.
Прежде чем я успеваю выйти из кухни и последовать за Данте, мой взгляд задерживается на Луке. Его обычной ухмылки нет, вместо нее — озабоченный взгляд, темные брови сошлись в выражении, которое я редко вижу у него, но часто замечаю у себя. Гетерохромные глаза Луки наконец-то ловят мои зеленые, и он сглаживает свое выражение, пытаясь вернуть на лицо легкую ухмылку, но что-то не так. Я никогда не знала, чтобы он сильно переживал по какому-то поводу, но его озабоченный вид вызывает у меня желчь в желудке.
Я натянуто улыбаюсь и следую за Данте, чтобы помочь ему с детьми.
Мы работаем вместе, затаскивая трех старших детей на узкую лестницу.
