Целый месяц Матрена и Тихон знакомились: потихоньку, помаленьку сближались друг с другом. Матрена в первые дни задирала нос, смотрела на мужа-мальчишку свысока, с презрением, и думала, что никогда не захочет разговаривать с ним, сопляком, как с мужчиной. Тихон и вправду сначала сильно робел и боялся слово сказать при Матрене. Но потом осмелел, заговорил.

– Ты, когда молчал, мне гораздо больше нравился. Был похож на умного, не то, что сейчас! – однажды во время разговора в шутку сказала Матрена.

Тихон осекся на полуслове, надулся обиженно и быстро отвернулся от девушки, чтобы та не заметила, как глаза его тут же налились жгучей прозрачной влагой. Но Матрена заметила, и ей стало неловко. Несмотря ни на что, он был добр к ней, этот забавный и вихрастый, тощий и высокий, как жердь, мальчишка.

– Ладно, не злись. Пошутила я, – смущенно проговорила она, глядя в сторону, – обидчивый какой!

Тихон покраснел до корней волос. Щеки жгло, а внутри пылал ещё более яростный огонь. Он решил больше не донимать Матрену своими разговорами и перестал подходить к ней.

И Матрена вскоре заскучала. Наконец, она призналась самой себе что ей интересно с Тихоном, а без него скучно. С ним можно было поговорить обо всем на свете. Он не вел себя по отношению к ней, как другие мужчины, которые с детства считают, что бабы нужны лишь для того, чтобы вести хозяйство и рожать детей. Тихон считался с Матреной, уважал ее мнение, он восхищался ее умом и упрямым духом и изо всех сил пытался стать ей другом.

Однажды, когда они вместе сидели на заднем дворе и смеялись над маленькими щенками, которые, рыча, пытались отобрать у матери большую говяжью кость, к ним подошел Яков Афанасьич. Он дал Тихону отеческий подзатыльник, а Матрене погрозил кулаком.

– Коли только увижу, Матрёшка, что ты над сынком моим смеешься да издеваешься, возьму вицу и выпорю тебя, как сидорову козу. Месяц на спине спать не сможешь. Так и знай!

Матрена отошла от Тихона подальше и отвернулась,зло сжав зубы. Тихон в присутствии отца боязливо опустил плечи и сник.

– А ты, Тишка, ее не бойся. Она – твоя баба, ее можно за грудь трогать да за зад щипать. Глядишь, через пару годков уже внуков нам народите. Да построже с ней будь, пусть привыкает подчиняться мужику. А хочешь, так можешь и сам наказать ее, если чувствуешь, что распоясалась. Кнут – в конюшне. Пори, если хочешь! Никто тебе и слова не скажет. Жен надо в узде держать!

Когда Яков Афанасьич ушел, Тихон еще какое-то время стоял молча, но потом все же повернулся к Матрене с виноватым лицом и робко заговорил:

– Не обижайся на отца. Семья у нас большая, вот он и привык всеми командовать.

Матрена взглянула на него исподлобья, поправила платок и скрестила руки на груди.

– Если только попробуешь меня за зад ущипнуть, Тишка, лишишься передних зубов. Запомни это, муженек!

Парень покраснел, отвел глаза в сторону, потом сплюнул на землю и ушел в хлев.

***

Лето выдалось жарким. После длинного трудового дня, когда душный воздух постепенно охлаждали густые синие сумерки, Матрена и Настасья отправлялись купаться на озеро. Это было их время, мужчины купались по утрам. После дневной жары купание было похоже на райское блаженство – войти в прохладную темную воду сначала по колено, потом по пояс, а потом зайти по самую шею, раскинуть руки и чувствовать, как вода сжимает все внутренности…Это ли не рай? Настасья хорошо плавала, а Матрена плавать не умела, только стояла по шею в воде.

Как-то во время купания высокие приозерные кусты зашевелились, и из них вдруг вышел Тихон. Увидев перед собой двух обнаженных девушек, стоящих по пояс в воде, он остолбенел, а потом резко развернулся и неуклюже побежал назад, скользя по мокрой от росы траве. И тут же в кустах послышался низкий, хриплый смех Якова Афанасьича.

– Эх ты, сосунок! Мамкино молоко еще, поди, на губах не обсохло! – весело проговорил он, перешагивая кусты и скидывая на ходу свои портки.

Девушки, увидев свекра, завизжали, присели в воду.

– Яков Афанасьич, вы ведь рано утром на озеро ходите! – воскликнула Матрена.

– А чего мне вас спрашивать? Когда хочу, тогда и хожу!

Мужчина потянулся и вошел в воду. Проходя мимо Матрены и Настасьи, он, как бы ненароком, задел их рукой. На Матренином плече его горячая ладонь задержалась дольше, девушка отпрыгнула в сторону, расплескав вокруг себя брызги, а потом выпрямилась и побежала к берегу. Прикрывшись сорочкой, Матрена обернулась, и от увиденного по телу ее прошла неприятная волна, заставившая сжаться низ живота.

Яков Афанасьич стоял совсем рядом с Настасьей, руки его блуждали по ее покатым бедрам и полной груди. Настасья не смотрела на мужчину, она склонила голову и совсем не сопротивлялась. Матрена почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Ещё чуть-чуть, и ее вырвет. Она схватилась за живот и нырнула в заросли рогоза, а оттуда помчалась к дому.

Настасья пришла вскоре за ней – Матрена услышала из своей комнатушки, как скрипнула тяжелая входная дверь. Она спустилась на цыпочках вниз по лестнице и тихонько постучалась в комнату старшей невестки.

– Настасья, это я, открой, – еле слышно прошептала Матрена.

Спустя пару мгновений дверь приоткрылась, Матрена скользнула внутрь и прижалась спиной к стене.

– Я все видела! – прошептала она, чувствуя, как щеки горят от стыда, – Что это такое было, Настасья? Почему он лапал тебя, а ты молча стояла и сносила это?

Настасья зыркнула на Матрену злым взглядом и отвернулась.

– А что прикажешь делать?

Настасья резко обернулась, и Матрена вздрогнула от пронзительной силы ее темного, несчастного взгляда – он был злым и суровым. Губы сжались, глаза сузились, брови сошлись на переносице. Она сейчас была совсем другой – не той вечно веселой болтушкой Настасьей, которую знала Матрена.

Матрену затрясло, она неуклюже пожала плечами.

– Можно же Анне Петровне сказать, мужу письмо написать… – неуверенно проговорила она.

Настасья горько усмехнулась, встряхнула рыжими волосами.

– Анна Петровна ничего с этим не сделает. Они с мужем уже давно по разным горницам спят. Ей все равно. Да и глухая она почти – ничего не слышит, и ладно.

– А муж? – спросила Матрена.

– А мужа мне еще семь лет из рекрутов ждать. Даже если и напишу ему – чем он мне поможет? Да я и писать-то толком не умею.

Настасья устало вздохнула и легла в постель, укрывшись одеялом, несмотря на духоту в комнате. Матрена потопталась на месте, а потом подошла и присела рядом с ней. Они долго молчали, уставившись в разные стороны, потом Настасья грустно улыбнулась и сказала:

– Иди спи, Матрена. Завтра вставать ранехонько. Опять ведь проспишь.

– Пускай. Я лучше еще немного с тобой побуду, – попросила Матрена.

Но Настасья взглянула на нее строго и указала на дверь.

– Иди, – сказала она, – со мной все хорошо, не надо за меня переживать, ничего страшного не произошло. Иногда вот так что-то перетерпишь, а потом за терпение получаешь награду. Запомни это для себя, Матрешка.

– Ты это о чем, Настасья? – удивленно спросила Матрена.

–Ох, какая же ты еще маленькая и глупенькая! Я о том, что нужно быть умной и хитрой. Упрямство редко к добру приводит, а вот женская хитрость подчас помогает выжить.

Настасья замолчала и отвернулась к стенке. Вскоре дыхание ее стало ровным – она уснула. Матрена вышла из ее комнатки, бесшумно ступая босыми ногами по деревянному полу. На душе у нее скребли кошки. Матрена легла в свою кровать, но только ворочалась, а уснуть все никак не могла. Наконец, она села на кровати и высунула голову в маленькое круглое оконце. Во дворе, залитом лунным светом, стоял Яков Афанасьич. Его темная фигура показалась девушке жуткой и зловещей, гладкая лысина блестела, отражая лунный свет. Пытаясь справиться со страхом, Матрена сжала кулаки и зло прошептала:

– Проклятый Кощей!

И в этот момент мужчина резко обернулся и взглянул вверх, на маленькое круглое оконце под самой крышей. Матрена вздрогнула, отпрянула от окна, пригнула голову. Яков Афанасьич ухмыльнулся, погладил блестящую лысину и почесал в паху.