Интересно, что все-таки произошло? Отчего Клэрити так резко изменилась к нему? Ведь одно дело — принять решение остаться на работе, и совсем другое — испытывать страх. Флинкс, схватив ее за руку, ощутил в ней именно страх.

Во время их перелета с Аляспина на Тоннель она постоянно заигрывала с ним, а теперь этого как не бывало.

Судя по всему, эти перемены не имели ровным счетом никакого отношения к их мытарствам в темноте пещер нижних уровней Тоннеля. Исходящая от нее неприязнь была направлена на него, а не на совместно пережитые испытания.

Флинкс не сомневался, что сумакреа наверняка бы правильно интерпретировали ее чувства, но ведь ему еще далеко до их мастерства и тонкости восприятия. Поэтому Флинксу удавалось ощутить только терзающий ее страх, но не причины, его порождающие.

И именно в этот момент ему стало ясно, что он любит ее. А так как Флинкс до этого еще ни разу не влюблялся, это состояние было ему совершенно не знакомо. Вот почему он понял все с таким опозданием. Его любовь к Матушке Мастифф была совершенно другого рода, точно так же, как и его скованные чувства к женщинам вроде Аты Мун. На этот раз все было совершенно по-другому.

Поначалу ведь именно Клэрити старалась сделать их отношения более близкими. Именно она держала палец на спусковом крючке страстей, а теперь ей вздумалось выйти из игры. Но ведь это несправедливо!

Флинкс с горечью обнаружил, что за годы, проведенные в изучении чувств других людей, он так и не смог подготовить себя к подобным испытаниям. Клэрити играла с ним, хотя должно было быть наоборот.

Но больнее всего его ранило то, что он никак не мог разглядеть истинных причин ее перемены к нему. Возможно, снова оказавшись среди друзей и коллег, Клэрити осознала, как все-таки ей не хватало их общества и их дружбы. Джейз остался в живых после нападения фанатиков. Может быть, ее отношения с ним на самом деле гораздо глубже, чем ему показалось вначале. И вообще, что она нашла в нем, зеленом еще юнце? Хотя, конечно, он вообще никогда не был зеленым юнцом.

Будь он такой, как все, не умей он читать эмоции, ему, возможно, удалось бы лучше справиться со всем этим. И без того больно, когда твою любовь отвергают, но куда больнее осознавать, что человек, которого любишь, тебя просто боится.

Ну почему он не такой, как все? Уж лучше быть в неведении, зато нормальным. Тогда ему не было бы так больно. Но в том-то и дело, что его талант просыпался именно тогда, когда ему безумно хотелось, закрыв глаза и заткнув уши, отгородиться от мира. И он никогда не срабатывал, когда Флинкс отчаянно в нем нуждался. Так ради чего тогда вся эта романтика?

По какой-то причине ей до него нет дела. Она даже боится его. Собственно, а почему бы и нет? Он ведь сам предостерег ее, сам в своем уродстве и расписался.

К тому же она старше его. Пусть ненамного, но уже пользуется уважением как ученый. Он спас ей жизнь, и в какое-то время она просто не знала, как бы ей получше выразить свою благодарность. Теперь же, среди друзей и коллег, где ей больше ничего не угрожает, она больше не нуждается в его защите. И теперь в ее глазах он предстал таким, каким был на самом деле. Собственно говоря, ничего не изменилось.

В горле у Флинкса защипало. Глаза тоже будто огнем жгло. Вот так оно всегда. Возможно, для него так навсегда и останется, пора бы уже и привыкнуть.

Нужно свыкнуться с мыслью, что ты таков, каков есть и научиться вести себя как Трузензузекс или Бран Цзе-Мэллори — спокойно, рассудительно и хладнокровно при любых обстоятельствах. Ведь куда проще впитывать в себя новые знания, не тратя времени на дешевую игру страстей. В конце концов, именно он наделен исключительным даром ощущать чувства других людей. Поэтому глупо становиться жертвой своих собственных чувств.

Надо заканчивать обед — и прочь отсюда, вообще прочь из этого Тоннеля.

Флинкс сделал большой глоток белкового напитка с каротином. Жидкость проскользнула внутрь, холодная и безвкусная. Нет, вовсе ничего не изменилось. Перед ним по-прежнему целый мир, все Содружество — изучай, путешествуй. И он отправится исследовать миры, как первоначально и задумывал. Возможно, в один прекрасный день вспомнит эту историю как одну из многих в ряду его приключений. Знание, как вещь в себе. Знание, как умение проникнуть в чувства другого человека. Бесценный урок. Удивительно, как все, оказывается, просто! Надо только хорошенько призадуматься. Главное — сохранить в себе способность рассудительно разобраться в самых мучительных переживаниях.

Улетай отсюда. Включи голографическую карту и ткни пальцем наугад в любую еще неизведанную точку. Пусть это будет случайный выбор. Лишь бы только не Новая Ривьера, где тотчас одолеет расслабляющая лень, и не Аляспин, где на каждом шагу подстерегает опасность. Пусть это будет нечто среднее, место, дышащее нормальностью. Обыкновенный, счастливый, довольный собой мирок, весело смотрящий в будущее. Нечто вроде Колофона или Касастана, где никому не известно о нем и его способностях, где ему не надо будет сознаваться, что он владелец космического судна, где у него будет возможность, затерявшись в толпе людей и транксов, незаметно для всех наблюдать и обретать зрелость.

Ему больше всего на свете сейчас хотелось обыденности, чтобы все оставили его в покое и никто не мешал ему. Однако, следует признать, это почти невозможно.

Флинкс продолжал сидеть за столом, довольный тем, что обрел, наконец, душевное равновесие, поборов мрачные мысли. Но его решительности как не бывало, когда ему показалось, что к столику возвращается Клэрити.

Но вместо Клэрити Флинкс оказался лицом к лицу с высоким мужчиной в униформе Службы Безопасности порта. Фуражка его была сдвинута на правое ухо, а правый рукав изорван полосками. Сквозь прорехи виднелся слой прозрачного дезинфектанта — видно врачи наскоро провели санацию раны.

— Это вы гость по имени Флинкс?

Пип поймала последний кусочек и проглотила его, не раскусывая. Офицер не замедлил обратить внимание на движение летучего змея, и Флинкс ощутил на мгновение вспышку страха.

— Теперь каждому встречному-поперечному известно, кто я, — вдруг до него дошло, насколько недружелюбно прозвучали его слова. — Извините. Мы с моими друзьями пережили тяжелые испытания. Подумать только, как быстро распространяются вести!

Это верно. Я — Фенг Кикойса, шеф местной Службы Безопасности, вернее, того, что от нее осталось.

На вид ему было немного за пятьдесят, он был еще крепок, как дюрасплав. Настоящий профессионал, которому по плечу служба на такой планете, как Длинный Тоннель.

— На геосинхронной орбите нами замечен корабль. Прибытие ближайшего судна ожидается только в конце месяца. Мне доложили, что это, возможно, ваш корабль.

Флинкс поводил пальцем под носом у Пип, наблюдая, как мини-драконша игриво пытается поймать его за палец.

— Сегодня у меня нет настроения вступать в препирательства. Скажите, я нарушил какие-то правила?

— Даже если бы и так, какая разница! Сейчас не до этого. Я даже рад, что вы сейчас здесь.

Флинкс повернул голову вполоборота и, прищурясь, взглянул на офицера.

— Приятно, однако, когда тебя все знают. Но мне почему-то кажется, что за этим что-то скрыто.

Флинкс уже догадывался, к чему клонит офицер.

— Вы производите на меня впечатление наблюдательного молодого человека. Наверняка от вас не ускользнуло, насколько ограничены здесь наши возможности. Мы никогда не предполагали, что нам когда-либо придется отражать вооруженное нападение. У нас не хватает техники, необходимых…

— Я всех заберу, — устало произнес Флинкс.

Офицер явно не ожидал, что юноша угадает его просьбу. Ему очень хотелось довести до конца свою заранее отрепетированную речь.

— Их не так уж много, — офицер говорил таким тоном, словно никак не мог поверить, что его просьба не вызывает возражений.

— Я сказал, что всех заберу. Что же еще ему оставалось? Нельзя же улизнуть втихаря, оставив за собой шлейф дурной славы.