Вскоре к повозке вернулся Дентерро. С огнём в глазах он спешил продать как можно больше товара, пока не село солнце, словно от этого дня зависело всё его будущее. Он не ждал помощи от сына, и потому даже не обращал на него внимания. Не без радости от этого Арчивальд побрёл прочь. Ему было неважно, куда направляться: деревню он уже давно знал и даже с закрытыми глазами мог без труда отыскать нужный закоулок, каждый из которых мало чем отличался от другого. Парень лишь обходил дом за домом, иногда возвращаясь, иногда заходил в тупики и искал небольшой лаз, чтобы не огибать дома на обратном пути. Всё это время гул у повозки его семьи не утихал, и от этого ему становилось немного досадно.

Так, блуждая, Арчивальд не заметил, как вышел к заднему дворику дома старосты – участку, ограждённому от чужих глаз и зачарованному разного рода магией. Даже в надвигающихся сумерках можно было различить, как что-то за высоким плотным деревянным забором сияло, явно помогая растениям быстрее созревать. Из окна дома постучали, и немного погодя деревянные ставни открылись. Из них выглянула удивлённая морда старосты деревни – Лиора. Сделав пару глотков из золотого кубка, он неприятно громко вздохнул, рыгнул и заговорил:

– Вас папенька послал? Какой пароль?

– Какой пароль?

– Ну, говорите, что вам папенька сказал мне передать?

– Н-ничего, – засуетился Арчивальд, – я просто хожу.

– Ох, я не знал. Чего ж ты тогда без дела ходишь? Не помогаешь Дентерро торговать? – староста сменил тон, задрал повыше подбородок и смотрел теперь на парня сверху вниз. – В таком возрасте пора дело перенимать, а ты время зря тратишь. Наверное, поэтому отец не посвятил тебя во все детали и истины.

– Какие детали?

– Какие-какие, – Лизар осушил кубок и бросил его куда-то вглубь дома. – Если отец не говорит тебе, почему должен я? – он изобразил зевоту, случайно рыгнув, и закашлял, – ой, меня от тебя в сон понесло. Пока, мальчик.

Лизар потянулся закрыть ставни. Арчивальд, ничего не ответив, пошёл назад. Ему был безразличен пренебрежительный тон старосты. Немногим больше интересовали его слова. «Меньше знаешь – крепче спишь», – нашёл оправдание юноша и побрёл к повозке. Гул уже почти затих, на деревню опускалась ночь. Среди этой темноты блуждать было неприятно: местные нечасто зажигают свечи в домах, предпочитая рано ложиться спать и рано вставать для работы в поле, а без света можно было не заметить ямку или камень и ненароком упасть, пропахав лицом ещё один участок для посадки алхимической травы. Аспер поспешил к главной площади.

Почти у самого выхода из переулка его остановил отец. Он держал в руке небольшой полупрозрачный светящийся камень – дорогую зачарованную реликвию, которую мало кто мог себе позволить. Дентерро, увидев сына, немного нахмурился, но постарался скрыть это. Он погладил морщины на лбу и заморгал:

– Вот ты где. Отлично! Иди к повозке, отсортируй товары. Нам нужно как можно больше свободного места.

– Зачем?

– Вечером, тсс, – Дентерро зашептал так тихо, что даже рядом с трудом можно было разобрать слова, – я когда приду, мы с тобой пойдём к старосте за…ящиками. Понял? Ничего не спрашивай.

Арчивальд кивнул. Отец похлопал его по плечу и слегка толкнул вперёд, а сам спешно направился в ночную темноту.

Как и обещал Дентерро, скоро им пришлось, спрятавшись за рваными балахонами, спешить к дому старосты. На пороге их уже ждали большие ящики, которые следовало как можно скорее доставить в повозку и спрятать от посторонних глаз. Арчивальд, ожидая, что товар будет тяжёлым, собрал силы и постарался поднять ящик, но тот поддался на удивление легко, лишь послышалось, как внутри что-то загремело.

– Чего шумишь-то? – прыснул Дентерро, но сын ему ничего не ответил.

Они в полной тишине таскали по несколько ящиков до повозки. В ночи лишь их шаги нарушали покой, и иногда где-то далеко в полях стрекотали сверчки. В окнах домов не было ни искры, но со всех стен доносился усталый мужской храп. Им предстояло восстановить силы перед новым днём работы в поле. Когда последний ящик оказался в повозке, Дентерро облегчённо выдохнул и вытер со лба капли пота. Арчивальд безучастно прошёл вглубь, где скамья раскладывалась в недлинное спальное место, и заёрзал рукой в темноте. Нащупав небольшой бурдюк, он осушил его наполовину и протянул отцу. Тот замотал головой.

– Тебе не интересно, что там?

– Мы несли это среди ночи, укрывшись жаркими балахонами. Если я спрошу, нет гарантии, что ты расскажешь.

– Как бы да, – засмеялся мужчина, – но нет. Иди сюда, пора узнавать некоторые секреты своей семьи.

Арчивальд положил бурдюк и неуверенно подошёл. Дентерро достал светящийся камень и протянул сыну, начиная аккуратно, с явно излишней осторожностью отдирать крышку ящика. Та не сразу поддалась. Отогнув угол, он вцепился в щель пальцами, выругался и потянул. Гвозди, сопротивляясь, стонали, но вскоре ящик был открыт. Внутри лежали небольшие склянки, наполовину наполненные какой-то жидкостью.

– Страшная вещь, – рассматривая бутылочки, пояснил Дентерро. Взяв одну, он поднёс её к камню: – Тифенитовая сласть – неживительная влага, которая позволяет нашей семье до сих пор держаться на плаву. Если не хочешь потерять рассудок, не вздумай даже нюхать её! Она… заставляет людей меняться. Лизар выращивает нужное растение у себя на огороде, а потом дома тайком перегоняет в жидкость. В Королевстве её распространение под запретом, а знаешь, что это значит? Это значит, что продать её можно в несколько раз дороже! Помню, несколько лет назад, кажется, четыре зимы прошло, я так хорошо нажился на этой жидкости. Правда, пришлось сперва повозиться… Узнал, что есть глубоко в лесу поселение каких-то дикарей, кажется, у них даже названия не было. Как они только выживали?.. Пришлось поджечь лес, отравить всю рыбу в реке, и они как миленькие скупили у меня почти всё! Ты представляешь? Почти всё! Пришлось спешно уезжать, пополнять запасы. А Сласть они как покупали… Голодали, но новую скляночку этой гадости пытались купить. Правда, помешались немного, чуть девчушку в доме не сожгли, вместе с покойным отцом, но это мелочи.

– Мелочи?

– Разумеется. Видимо, они в таких объёмах пили Сласть, что последний разум из тела улетел. Начали думать, что из-за неё у них лес загорелся и что рыба подохла в реке тоже из-за неё, – Дентерро засмеялся так громко, что, казалось, от его хохота проснутся все местные. Вдоволь насмеявшись, он нахмурился и бережно положил склянку на место. – Поклянись. Поклянись, что никому не расскажешь об этом?

Арчивальд замешкался.

– Клянись!

– Д-да, клянусь.

– Кровью своей поклянись!

– К-кровью своей клянусь… что никому и никогда не скажу того, что здесь услышал.

Дентерро облегчённо вздохнул. Морщина со лба убежала куда-то во мрак ночи.

– Хорошо. А теперь давай спать. Утром опять торговать.

Не дожидаясь ответа сына, он быстро расстелил плотную ткань на пол и лёг, перекрыв проход. Арчивальд, не имея возможности выйти, сделал ещё пару глотков воды из бурдюка и разложил скамью. С трудом уместившись на неё, он поджал ноги и отвернулся к стене. Спать не хотелось. А когда ночью нет сна – лучшее время для длинных дум. Арчивальду было над чем размыслить. Сомнения, которые терзали его, подтвердились. Семья поколениями обретает славу и деньги незаконным путём. Торговля запрещёнными предметами – то, в чём преуспел отец, а значит, его дед и другие потомки имели похожие, свои способы прославиться на всё Королевство. А самое неприятное – что король Герольд Седьмой дарует им фамилию, увековечивая человека. От такой несправедливости ему становилось до ужаса обидно. Долго размышляя над этим, единственное, что придумал Арчивальд, – отречься от семьи.

Через несколько дней торговли, когда запасы товара у Дентерро начали подходить к концу, а кошели покупателей стали худы, как нищие зимой, повозка отправилась домой. Арчивальд старался не подавать виду, но безразлично смотреть на старосту Тифенона Лизара он больше не мог, а потому старался эти дни избегать с ним встречи. Он чувствовал, как внутри что-то закипает, и желание несколько раз ударить по этой мясистой наглой роже было готово вот-вот вырваться, и парень с трудом мог себя сдержать, ведь причиной распространения Тифенитовой сласти – жидкости, из-за которой страдают люди и благодаря которой наживается семья, – стала в первую очередь жадность старосты. И Арчивальд не забывал об этом.