Крадусь в спальню. Можно и не красться, я же свет включила в прихожей, да и вошла довольно шумно, сумку бросила дорожную, например. Но квартира большая, и входная дверь находится как бы за углом. Иногда не слышно ничего.

Открываю тихо дверь. Эффект от того, когда смотришь, как твой муж имеет чужую бабу на вашей общей кровати, вот эта самая поза – он на ней, и ноги её раскрыты, многие женщины в моём положении описывали, и все описывающие сходятся в одном – больно, волнительно, гадко и мерзко. Слов не хватит, и не в них дело.

Некоторые бабы в подобных случаях бегут, сломя голову вон, некоторые орут, кидаются предметами, вцепляются намертво в волосы блонде, в моём случае именно блонда с прямыми волосами до плеч, кто как реагирует, тут трудно спрогнозировать.

Я вот ору: «Пошли вон отсюда, оба!»

Не очень оригинально. Ну, уж как пошло. Феликс не отвечает, что это не то, что я подумала, у него совсем нет шанса. Я попала в самый разгар, в начало кульминации, и сказать, что я ошиблась, можно, конечно, но Феликс решает этого не делать. Он приходит ко мне на кухню, босой, но в трусах.

– В любом случае к этому всё шло. Получилось, как получилось. Разводимся.

Безапелляционно. И добавляет:

– Ничего уже не слепишь.

Я думаю, что он начал мне изменять довольно давно, но не решался всё разрубить, оттягивал больше из-за лени, чем из-за чего-то другого. Не знал, как я буду реагировать. Мужики не любят бытовые проблемы. Чаще всего нужен форс мажор, чтобы сдвинуть проблему с места, как тот, что случился полчаса назад. Удивительное дело, но иногда они даже боятся выходить на поверхность, им милее скрывать, платить, врать, но не заморачиваться с соплями и слезами жены. Даже родившийся ребёнок у любовницы не всегда пробивает это сопротивление. Многие женщины этого не понимают и надумывают очень далёкие от реальности причины.

История, каких миллионы. Было и будет. Ничего сверхъестественного тут нет, просто когда это касается тебя, то теоретический удар палкой по голове и практический имеют существенную разницу – боль. Никогда не можешь рассчитать силу такого удара. Меня всю трясёт.

В окружении Феликса столько красивых молодых женщин, что он не справляется сам с собой. Феликс меняет секретарш, помощниц, сопровождающих, как меняют одежду. У него в кабинете за стенкой отдельная комната со всеми удобствами.

Он теряет смысл в общении с женщинами. Не выдерживает испытание деньгами. Такого Феликса мне больше не надо.

Сидя на кухонной табуретке, я глубоко вздыхаю, смотрю ему бесстрашно в глаза и произношу. Голос свой практически не слышу.

– Разводимся. Зачем ты мне такой? – чувствую ещё и обиду.

Да, мне ещё и обидно, и я ещё не пришла в себя от увиденного в нашей белой спальне. На меня пахнуло их энергией и чуть не сбило с ног. Это вам не фотка или тайком снятое видео с изменой. Это намного эффективнее.

Феликс ничего не отвечает. Для него я уже не имею никакого значения, как и мои чувства. Его несёт в чёрную дыру.

Секретарь у Генерального – одно из чудес света. Анна Евгеньевна Кларусова, дама сорока восьми лет с претензией на двадцать восемь. У неё есть все основания на эти претензии, так как фигура, кожа, волосы – всё при ней и в лучшем возможном виде для её конституции, но голос вот подкачал, и то, что она этим голосом говорит. С непривычки она немного пугает и создаёт впечатление мутанта, как будто вы видите кота с головой по меньшей мере бультерьера. Вы ждёте «мяу», а получаете громкое «гав», ну, или наоборот.

Длинные ноги в тонких колготках и приталенное платье с воланом, она не носит белый халат с эмблемой клиники, сразу превращается в некое предупреждение, что всё не так просто. Госпожа Кларусова с шефом уже девять лет, ещё с тех времён, когда он был замом и работал терапевтом. Предана, немного влюблена – без особых надежд, но тем не менее. Анна Евгеньевна в курсе очень многого, как того, что происходило и происходит в клинике за закрытыми дверьми, так и того, что у шефа на личном фронте. Насобирала огромное количество контактов и лично знакома со многими власть имущими и деньги имеющими бывшими и настоящими пациентами. Хитра, как опытный кукловод, изворотлива и изобретательна. Носит несколько масок, но любит больше всего маску преданной шефу одинокой женщины или несравненного педантичного секретаря Генерального, смысл жизни которой в чёткой и результативной работе клиники. Всегда на связи.

– Вас, милочка, днём с огнём не найдёшь, когда надо, – встречает меня Анна Евгеньевна в своей приёмной, утопающей в кактусах.

Хочу отметить, что это не просто нагромождение различных сортов кактусов в первых попавшихся горшках и горшочках бессистемно произрастающих на подоконнике, совсем нет – там сложная конструкция, настоящий сад из всевозможных суккулентов с замыслом и идеей.

Понятное дело, что ни одной нормальной молодухе такое увлечение в голову не придёт, а придёт взрослой состоявшейся одинокой женщине предпенсионного возраста. Генеральный смотрит на это снисходительно, он любит всё необычное и немного необъяснимое, с лёгкой таинственной пыльцой.

Я не отвечаю на её колкую реплику, то есть не делаю себя виноватой и не оправдываюсь, что у меня обеденный перерыв. Просто стою и жду, идти мне в кабинет к Скрябину или ждать, когда он меня позовёт. Анна Евгеньевна меня недолюбливает и придирается. Шеф в курсе.

– Проходите же, Валентина! Александр Николаевич вас ждёт, – цедит она сквозь зубы.

– У меня очень деликатная просьба, – начинает шеф, – и к тому же, достаточно серьёзная. Садитесь, Валя.

Если он решает говорить со мной у себя, то есть сделал так, что я прошла мимо Кларусовой, то она в игре, иначе поймал бы меня в коридоре или зашёл бы в мой кабинет. Он редко называет меня Валей, обычно Валентина, с протяжным «и», как будто в моём имени сдвоенная гласная, чего в русском языке, кажется, нет.

– Слушаю, Александр Николаевич.

– Вы прекрасно знаете, что нас ценят не только за высокий уровень сервиса и результативность терапии, но и за то, что… – он медлит и смотрит мне в глаза, ища в них готовность на всё, но её пока нет, так как я настораживаюсь от его проникновенного вступления, – но и за то, что мы всегда защищаем и храним секреты наших пациентов… – опять делает паузу, – любой ценой.

Какие ещё секреты? Я-то тут причём? Мне предстоит посвящение? Руки немного холодеют.

– За два с половиной года работы вы доказали свой высочайший профессионализм и преданность компании, – продолжает Генеральный.

Я не помню, чтобы он вёл со мной беседы таким тоном.

– Ольга Николаевна Дроздова – одна из наших старых и лояльных клиентов, которая не раз жертвовала на наше скромное заведение приличные суммы и помогала нам в трудную минуту.

«Белладонна» считается одной из самых дорогих СПА-клиник в стране, которая никогда не участвует ни в каких рейтингах или рекламных кампаниях. У нас всё настолько дорого и эксклюзивно, что руководство, а это не только Генеральный, но и его партнёры, вообще старается делать всё, чтобы о нас знало как можно меньше обычных людей. И при всём при этом иногда не хватает свободных мест.

Если Ольга Николаевна Дроздова, жена одного из губернаторов совсем не маленького региона нашей необъятной, что-то пожертвовала, то размер этого пожертвования не может быть меньше среднестатистической московской квартиры. Дурацкая привычка мерить всё квартирами осталась у меня ещё со студенческих времён.

– Да, я её хорошо знаю. Я не раз с ней работала, – открываю я наконец рот.

Тридцати пятилетняя натуральная блондинка, увешанная брендовой ювелиркой до слепоты в глазах у собеседника при близком контакте, очень старающаяся похудеть, но постоянно набирающая вес от своего неуёмного аппетита и отсутствия какой-либо дисциплины в принципе. Для неё плюс-минус двадцать килограммов, когда она встаёт на весы, обычное явление. Она не раз хвасталась, что собрала два набора одежды – для той себя, которая до «Белладонны» и для той, которая после, и что любит больше, когда её много, но муж не разрешает, а она очень его уважает.