— Для того мы и пришли, — повернувшись обратно, улыбнулся парень в белом халате.

Сиявуш поспешно подошёл ко мне и чуть ли не опустился на колени.

— Что они с тобой сделали, Лео, — сказал он, не в силах сдержать слёзы и возмущение. — Я тебя не узнал. Почему ты не позвонил. Неужели ты был здесь, в городе?

Я не смог ему ответить, но дал понять, что позже всё объясню.

— Я вчера поздно добрался до дому, в полночь. Пешком шёл от сестры, представляешь? Ни трамвая, ни автобуса, ничего не работает, — объяснил Сиявуш. — Ужасные, жуткие вещи творятся, Лео, ты просто не представляешь. Едва переступил порог, Валя говорит, что звонили из Семашко, надо срочно идти туда. При этом ни имени, ни фамилии, ни отделения, ни номера палаты. Я отыскал Натига, он врач в детском отделении, мы вместе пришли, просмотрели журнал приёма больных, наконец нашли фамилию Адунцман. Я сообразил, что это ты, — улыбнулся он. — Хорошо придумал, иначе искали бы мы тебя два дня по всем отделениям.

Я вспомнил, что Мирали-муаллим не спросил у меня ни имени, ни фамилии, а сам не догадался назваться. Всё равно, я был ему безмерно благодарен.

— Раны на голове я вижу, — сказал Натиг, пододвигая табурет. — Есть ещё раны?

Я откинул ворсистое покрывало. Увидев мой бок, он сжал губы и покачал головой.

— Я… мать их так, кто провозглашает этих сапожников врачами, — гневно процедил он. — Я… так и разэтак их клятву Гиппократа и купленный за взятки диплом, — не успокаивался он. — Так и разэтак тех, кто считает их людьми.

— Всю ночь кровоточило, — сказал я.

Натиг вышел, вернулся с ватой и лекарствами, принялся обрабатывать рану.

Сиявуш смотрел на меня из-под очков, участливо улыбаясь.

— Повезло тебе, — после довольно продолжительной возни, сказал Натиг, — попади удар на несколько миллиметров правей — проткнул бы почку. Тогда выкрутиться было бы сложновато.

— Не пойти ли поблагодарить их? — пошутил Сиявуш.

Перевязав рану, Натиг пошёл выяснить обстановку.

— Знаешь, кто лежит здесь, в отделении реабилитации? — вдруг вспомнил Сиявуш. — Скажу — не поверишь. Завсектором ЦК Хейрулла Алиев. Помнишь, он звонил тебе насчёт поездки в Карабах? По предложению Везирова его назначили первым секретарём райкома в Джалилабад. Он известный литературовед, уважаемый человек, долгие годы работал в ЦК и, главное, коренной джалилабадец. Прежде тамошнее руководство народного фронта выгнало взашей трёх секретарей — Гурбанова, Агаева, Годжаманова — за то, что не местные, чужаки. Не успел доехать Хейрулла до пункта назначения, верховод районного народного фронда Миралим Байрамов, который в былые времена славился грабежом идущих в Армению вагонов и продажей награбленного, распорядился выгнать его из района. Сказано — сделано. Хейрулле перебили ломом рёбра, проломили голову. Несколько учителей с помощью тамошнего сеида кое-как вырвали, спасли его и, залитого кровью, переправили в Баку. Замешкайся они чуть-чуть, его бросили бы в горящую машину. Две недели лежит без сознания, в себя не приходит. Какой ЦК, какие власти, главари народного фронта чувствуют себя в республике хозяевами… За ними, невидимые, стеной стоят Гейдар Алиев, Сулейман Демирель и Тургут Озал, Аллахшукюр Пашазаде, а ещё Руслан Хасбулатов, Виктор Поляничко, Гасан Гасанов, шеф КГБ Крючков…

Не успел он договорить, как в палату в наброшенном на плечи пиджаке вошёл Мирали-муаллим и, увидев Сиявуша, радостно поприветствовал его:

— Ты пришёл? Очень хорошо, очень хорошо, — сказал он. — Значит, всё-таки передали. Я собрался было перезвонить.

— Так это вы звонили, Мирали-муаллим? — удивился, вскочив с места, Сиявуш и уважительно пожал ему руку. — Спасибо. Вы не назвали ни имени, ни фамилии, ни палаты. Или жена моя что-то напутала?

— Верно, забыл спросить имя товарища, но в какой он палате, кажется, сказал. Наверное, твоя жена недопоняла. Ничего страшного, главное, что ты здесь.

В свой черёд и я кивком головы поблагодарил Мирали-муаллима. Того, что он для меня сделал, и его доброе лицо мне никогда уже не забыть.

— А с вами что случилось? — поинтересовался Сиявуш.

— Высокое кровяное давление, Сиявуш, я гипертоник, — объяснил Мирали-муаллим, нахмурившись. — Иншаллах[26], меня лечат, посмотрим. Требуется покой, спокойная жизнь, однако… Можно ли помышлять о покое, когда вокруг анархия… — Он помолчал. — Нещадно проливая кровь тысяч неповинных и беззащитных людей, зверски убивая, насилуя пожилых женщин и грабя всё кряду, шовинисты из народного фронта хотят добиться независимости. Такие же зверства и насилия принесли и первую нашу республику. Неужели, Сиявуш, это и есть национальное самосознание и демократия? Если да, то, прости покорно, плевал я и на то, и на другое. У всякой тайны имеются ноги и крылья, и, по правде говоря, меня всерьёз удивляет большинство наших шовинистов — Зия Буниятов, Бахтияр Вагабзаде, Искандар Гамидов, Иса Гумбатов и прочие. Они из кожи вон лезут, требуя прогнать с работы всех, у кого матери либо жёны армянки. Между тем они сами вовсе не азербайджанцы, во всяком случае, не чистокровные азербайджанцы. То же надо сказать о Гейдаре Алиеве, у которого мать армянка, по национальности он курд, родился в селе Джомардлы Сисианского района Армении. Семья в самом конце двадцатых годах, точнее в двадцать девятом году, переехала в Нахиджеван. Кстати, говороят, что бабка его по отцу была из окурдизированных армян села Уруд того же Сисианского района. Брата Гейдара — Гасана Алиева, ныне академика, ещё в 1938 году газета «Бакинский рабочий», а вслед за ней и газеты Нахичевани, называли первым курдом в республике, кто защитил диссертацию и стал кандидатом наук. Не помню, кто высказал истину — Божьи создания порой прикрывают наготу мундирами жандармских генералов и шёлковыми рубахами палачей. Всё это гнусно и бесчеловечно, — возбуждаясь, повысил голос Мирали-муаллим, — я затрудняюсь даже дать имя этой мерзости. Первую нефтяную скважину здесь, в Биби-Хейбате, в 1847 году пробурили армяне, — продолжал Мирали-муаллим. — В 1897 году, согласно переписи населения, в Баку проживало семьдесят девять тысяч армян, нас тогда было в несколько раз меньше, они построили первые школы и больницы, открыли первые библиотеки и другие очаги культуры, потому что наших-то грамотеев можно пыло пересчитать по пальцам. Наш председатель Верховного Совета Мир-Башир Касумов не мог даже свою фамилию написать. В начале века и ещё долгое время большинство в Баку составляли армяне и русские, мусульман здесь было не более трети населения. В годы войны десятки и десятки тысяч азербайджанцев приехали в Баку из районов и пошли работать на заводы и нефтепромыслы, для получения брони, чтобы не забрали их на фронт. И даже после этого нас в городе было немного, городские новосёлы даже стеснялись говорить на родном языке. В Баку мы составили большинство только недавно. В начале семидесятых годов все предместья и близлежащие деревни, населённые в основном азербайджанцами, по распоряжению Гейдара Алиева, включили в состав столицы. Словом, если сегодня Баку стал процветающим городом, то во многом благодаря золотым рукам и большому таланту армян. А как забыть архитекторов Тер-Микелова, Баева, Саргисова, Тер-Ованнисяна, Каспарова? Построенные ими здания и сегодня радуют глаз красотой и удобствами. По проекту того же Тер-Микелова удалось отодвинуть море на пятьдесят метров, и возникло настоящее чудо — прибрежный бульвар, излюбленное место прогулок. Нещадно убивать людей по национальному признаку, изгонять их из отчих домов, где родились ещё их деды, — чудовищное преступление против справедливости и Бога. — Мирали-муаллим тяжело покачал головой. — Только что рассказывали, в кинотеатре «Шафаг», куда собрают из разных мест уцелевших армян, изувеченных и истерзанных, милиция нагло отнимает у них украшения и последние гроши, оскорбляет, рвёт их паспорта, документы. У людей отбирают всё, оставляя только право думать и страдать. Кто мы, Сиявуш, откуда пришли, куда идём? Ничего не понимаю. Простит ли за это Бог, простят ли другие люди?