— Вот те на! Чего тебе не хочется? В ресторан идти? Не понял, — напирал на меня Армен. — Ты что, не губи дело! — воскликнул он по-армянски. — При таком друге, как ты, и враги ни к чему. Не слушай его, Рена, звони.
— Повторяю, Рена, не надо никуда звонить. — на сей раз уверенно, без колебаний сказал я. — Мне, даю слово, никто не нужен. — Я чуть было не добавил: кроме тебя, но, слава Богу, сдержался.
Рена словно бы прочитала мои мысли, в её синих глазах блеснул озорной лучик.
— Ну, стало быть, пойдём втроём, — тут же решил неуступчивый Армен.
Ровно через полчаса он уже провозглашал тост:
— По-моему, не правы те, кто грустит от мысли, что через сто лет их не будет. Это то же самое, что плакать и стенать от мысли, что тебя не было сто лет назад. А вот что говорит по этому поводу Омар Хайям: «Пока мира не открыли двери, он вовсе не испытывал потери. Ну а не станет нас, то и тогда не обеднеет мир по крайней мере». Главное — нынешний, текущий день, а посему давайте выпьем за день, который мы сию минуту проживаем, за эту самую минуту, когда мы сидим здесь и вместе радуемся. На высоком утёсе были высечены письмена. Богатые, читая их, плакали от горя, бедняки радовались, а влюблённые воздавали должное каждому совместно проведённому мгновенью. Между тем на высоком утёсе была высечена простая и ясная фраза: всё это временно. В жизни, конечно же, сладостных дней будет немало, невозможно, чтоб их не было вовсе, пусть же в ряд этих счастливых дней попадёт и этот — день нашего знакомства. Хороший день, честное слово. Твоё здоровье, Рена-джан, будь всегда такой красивой и желанной. И за тебя, Лео-джан, и за меня, и за этот день, и за этот миг.
Весь второй этаж «Нового интуриста» занимали рестораны, уставленные зеркалами, устланные и увешанные коврами с восточным орнаментом, изукрашенные сценками из сказок. Собственно, они, эти рестораны, соответствующим образом и назывались: «Ковровый», «Восточный», «Зеркальный», «Хрустальный».
Мы сидели в «Восточном», который находился в правом крыле гостиничного здания, чьи высокие и широкие окна смотрели на море. Морские волны играли под вечерним солнцем.
Повсюду звучала музыка, по большей части турецкая, которая за последние два года стала массовой. Изо всех уголков города от приморского парка до дальних предместий доносились голоса турецких певцов Якуба Зуруфчи, Тезджан, Седен Гюлер, Таркан…
Оркестранты переключились на танцевальную мелодию: «Хау ду ю ду, мистер Браун, хау ду ю, ду ю, ду…»
— Это справедливо, Лео? — прикуривая от зажигалки, Армен повернулся в кресле. — Мы вдвоём сидим с одной девушкой, а вон там, — он кивнул на компанию в двух — трёх столах от нас, — там целый девичий цветник, и с ними двое мужчин. Надо бы одну из этих девушек пригласить к нам. Посмотри, какая хорошенькая брюнетка танцует. Если нравится, я мигом приглашу её за наш столик.
По круглой танцплощадке в бурно льющемся из прожекторов потоке света всех цветов радуги кружились парочки. Особо привлекала внимание одна из них — полноватый парень и стройная брюнетка. Танцевали они самозабвенно и порознь, не касаясь один другого, но не отрывая друг от друга взглядов; улыбка не сходила с их лиц.
Мелодия оборвалась, однако, едва парочки разошлись, грянула новая.
— Спрашиваю последний раз, Лео, потом пожалеешь.
Рена пригубила шампанское и выжидательно посмотрела на меня.
— Я-то при чём? Тебе надо, ты и приглашай.
Армен вскочил с места и, огибая столы, направился через весь зал.
— Одиссей двинулся завоёвывать Трою, — пошутила Рена.
Спустя минуту брюнетка уже танцевала с Арменом. Он, должно быть, говорил ей что-то забавное, потому что она без удержу смеялась, иногда склоняя голову к его плечу.
— Я хотела бы позвонить домой, — сказала Рена, слегка подавшись вперёд. — Интересно, телефон-автомат здесь есть? — Её лицо выразило озабоченность. — Наши могут забеспокоиться.
Я достал из-за пояса радиотелефон, ещё не вошедший в широкий обиход, включил и протянул ей, про себя радуясь, ибо домашний её номер останется в механической памяти. Избавленная от необходимости искать, откуда позвонить, Рена с благодарностью взглянула на меня. Взяла трубку, стала нажимать кнопку за кнопкой. Подождала, пока на другом конце провода откликнутся, и заговорила. Музыка заглушала её голос, и я видел только, как время от времени на красивых её губах расцветала улыбка.
Рена закончила разговор и, в хорошем расположении духа возвращая телефон, произнесла:
— Спасибо. Я предупредила, что немного задержусь. Они уже начали беспокоиться.
Музыка затихла. Приобняв девушку за обнажённые плечи и лавируя между столиков, Армен приближался к нам.
— Нет, это не Одиссей, — со смехом сказал я Рене, — а сын царя Трои Парис. Он похитил Елену и везёт её из Спарты в родные пенаты. И если тот вон увалень — Менелай, муж Елены, то наша погибель неминуема.
Прямо перед этим Армен с брюнеткой, явно подвыпившей и оттого раскрасневшейся, подошли к нашему столику.
— А не начнётся ли у нас война ахейцев с троянцами? — спросил я.
— Какая война? — не понял Армен.
— Ты хотя бы поинтересовался, она одна или с мужем?
— Нашёл труса, — хмыкнул в ответ Армен и показал мне большой палец, мол, всё в ажуре. — Знакомьтесь, Маргарита Войтенко, — представил он девушку. — Знали б вы, через какие препятствия я прошёл, одолевая непреклонность очаровательной Маргариты. Ни за что не соглашалась присоединиться к нам. Нет, нет и снова нет.
— Неправда, — замотала головой новая знакомая. — Вздор. Я по доброй воле и в охотку пришла к вам. И, глядя на ваш стол, вижу, что вовсе не ошиблась. — Она рассмеялась и протянула руку сперва мне, затем Рене. — Боже мой, глаза разбегаются: чёрная икра, красная икра, шашлык, цыплёнок табака, ананас… Пир горой, роскошь! ОБХСС не боитесь? Вы что, иностранцы, не слыхали про наши временные трудности? Быстренько усади меня, Армен, я чего доброго упаду в обморок.
Мы посмеялись.
— Минутку, Маргарита-джан, минутку. — Армен бесцеремонно пихнул меня коленом. — Подвинься, — пояснил он по-армянски, — для тебя же стараюсь.
— И напрасно, было же сказано.
— Ну-ка, ну-ка, — внезапно перешла на армянский Маргарита. — Я для вас что, товар на продажу?
Рена с недоумением взирала на нас, не понимая, что происходит, а мы с Арменом попросту оторопели.
— Прости великодушно, Маргарита, — принялся забалтывать девушку Армен, — мне и в голову не пришло, что ты армянка и знаешь язык.
— Не было повода раскрываться, — пожала плечами девушка. — У человека был сын, от рождения немой. Отец, понятно, горевал из-за этого. Пошли они как-то в лес по дрова. Рубит отец дерево, на шаг отступит посмотреть, куда оно рухнет, и снова рубит. И вдруг слышит истошный вопль мальчонки: «Папа, берегись!» Отскакивает, окидывает взглядом упавший бук и растерянно спрашивает: «Отчего же ты до сих пор не говорил, коли можешь?» «Повода не было», — отвечает сын. И у меня повода не было, — развела руками Маргарита. «Ты армянин, армянка я, и да продлится жизнь твоя», — пропела она, ухватив Армена за локоть. — Ты меня сюда пригласил, значит, я с тобой рядом и сяду. — Лео, — распорядилась она, — пересядь, пожалуйста. Надеюсь, ты не против? — и она подняла глаза на Армена.
— Разумеется, — с готовностью согласился Армен, не видя другого выхода. — Мы же веселимся, а не конфликтуем. Лео, дорогой, пересядь к Рене. Коли Маргарита повелевает, наше дело подчиняться. — И он покорно наклонил голову. — Огонь, а не девушка. Я армянин, армянка ты, бокалы наши налиты. Лео пьёт коньяк, Рена шампанское, я водку. А ты, душа моя, что предпочитаешь?
— А мне всё по вкусу, не знаю, на чём и выбор остановить, — задумалась Маргарита. — Ладно, налей водки.
— Водки так водки.
Я сел по соседству с Реной, на место, которое занимал Армен. Официантка переставила наши с ним приборы, принесла что нужно новой нашей даме. Я порадовался неожиданной этой рокировке и с благодарностью тайком подмигнул Маргарите, а плутовка сразу смекнула, в чём дело, и протянула мне ладонь — мол, хлопни по ней в знак взаимопонимания.
