А вечером был скандал и слезы! Кое-как удалось отговорить мать куда-то идти, с кем-то разбираться. Материнское сердце не слышало никаких доводов. Мария Александровна поняла только одно – ее дочь забирают на войну! Лена еле-еле убедила маму, что на фронт их никто посылать не собирается, а отправляют их в специальную школу, где будут готовить из них будущих бойцов Красной армии.

– Каких бойцов?! Каких бойцов?! Ты девушка! Что, без тебя справиться не могут?! Отец неизвестно где, ни письма, ни весточки столько времени! А теперь и ты туда же! – мама вдруг как-то ссутулилась и тяжело осела на стул. Плечи ее вздрогнули и она тонко, по-бабьи, тоскливо завыла. Лена испуганно кинулась к матери. Никогда еще она не видела ее такой. Даже когда отец уходил на боевые, мама только крепко, добела сжимала губы. Девушка, упав перед самым дорогим на свете человеком на колени, крепко обняла ее, уткнувшись лицом в уютно пахнущий кухней фартук. Слезы сами собой брызнули из глаз. Так и проревели они неизвестно сколько. Наконец Мария Александровна решительно вскинула голову. Она встала, подняв дочь с пола и красными от слез глазами, строго посмотрела на Лену: – Раз ты так решила, иди! Но смотри, помни, что ты Волкова!

Больше ничего не сказав, мама вышла из комнаты, закрывшись в ванной. А Лена осталась стоять одна посреди зала. Помаргивая, тускло горела лампочка, на стене тикали часы. Все было такое знакомое и уютное. И вдруг к девушке пришло осознание, что скоро всего этого не станет. Что вот сейчас, сию минуту закончилось ее детство. Только что, одной своей фразой мама, любимая ее мамулечка, признала ее взрослой, признала за ней право принимать решения и нести за них ответственность. Лене на мгновение стало страшно от этого ощущения бездны неизвестности впереди. Но только на мгновение. Буквально спустя секунду она с трудом, словно преодолевая какое-то внутренне сопротивление, разлепила губы и прошептала:

– Я же Волкова! – Лена посмотрела на закрытую дверь ванной, где сквозь шум текущей воды слышались приглушенные всхлипы, – Я не подведу вас, мама!

Два дня пролетели в каком-то безумном калейдоскопе дел. Медкомиссия, характеристика из школы, характеристика и инструктаж в райкоме комсомола, характеристика из госпиталя, где они работали, фотографии, сбор вещей по списку, выданному в военкомате, получение обмундирования. Их маленькая группа была единственной, кому выдали форму, отчего все призывники смотрели на них с плохо скрываемой завистью. Лена буквально на несколько минут забегала домой, что-нибудь перехватить из еды и мчалась опять по делам. Возвратившись вечером домой, ужинала, слушая сводку Совинформбюро, и без сил падала на кровать, чтобы забыться сном. Судя по осунувшимся лицам других ребят им было ничуть не легче.

А потом было прощание с мамой. Они проревели весь вечер вместе, засидевшись допоздна. Мама достала из буфета бутылку водки и налила себе рюмку. Потом, посмотрев на дочь, взяла еще одну рюмку и плеснула туда столько же, сколько и себе. Ленка с удивлением посмотрела на мать.

– Что смотришь? – с вызовом спросила мама, – Давай выпьем! Все-таки дочь на войну провожаю! Они молча, без тоста, чокнулись и Лена, зажмурившись, опрокинула в себя обжигающую жидкость. С непривычки закашлялась. Мама тут же пододвинула к ней ближе тарелку с парящей вареной картошкой. Девушка, не видя от слез что делает, быстро наколола картошину на вилку и сунула в рот. Закусив и проморгавшись, выдохнула:

– Ну и гадость!

– Гадость! – согласно кивнула мама и убрала бутылку обратно в буфет, а рюмки поставила в раковину, – но иногда надо.

Потом они вдвоем, забравшись с ногами на Ленкину кровать, смотрели старые фотографии, вспоминали жизнь на Дальнем Востоке. Разговаривали об отце, гадая, где он, и боясь даже где-то глубоко внутри себя подумать, что не пишет он от того, что случилось самое страшное, самое непоправимое. Нет! Не может быть! Глупости! Просто бегает со своими разведчиками по немецким тылам, а там почты нет.

Утром мама не пошла провожать Ленку, сказав, что отца никогда не провожала и ее не будет. Примета плохая. Лена сама, закинув на плечо старый отцовский вещмешок с личными мелочами, дошла до военкомата, где уже собрались ребята. Буквально следом за ней подошла Настя. А спустя полчаса к ним вышел незнакомый старший лейтенант, рядом с которым, к удивлению Лены, понуро опустив голову, шагал Колька Литвинов. Значит, все-таки нашли его и вернули. Ну и хорошо, значит, они опять будут все вместе. А то, что Коля подумает, что она специально рассказала про него, так это ничего. Она потом сама с ним поговорит и все объяснит.

Старший лейтенант устроил им перекличку и, убедившись, что все на месте, повел их грузиться в старенький, видавший виды автобус.

Куда их везут было непонятно. Окошки густо заросли морозными узорами. Лена пыталась отогреть его дыханием и руками, но бесполезно, стекло тут же покрывалось мутной изморозью. Автобус очередной раз взвыл, делая поворот и остановился, слегка скользнув на гололеде задним мостом вбок. Старший лейтенант приказал всем оставаться на местах, а сам выскочил на улицу. Ребята возбужденно зашушукались и принялись скоблить стекла в надежде рассмотреть, что происходит снаружи. Настя проснулась и подняла голову:

– Уже приехали?

– Да.

– Что-то сморило меня, – она виновато посмотрела на Ленку.

– Бывает, – Волкова улыбнулась подруге, – я тоже не выспалась, но вот заснуть не получилось.

– Зря, – Настя потешно потерла глаза, – неизвестно, когда теперь нам выспаться удастся…

– Это да…

В это время водитель обернулся и хрипло крикнул в салон, одновременно дергая рычаг открывания двери:

– Выгружайтесь, товарищ старший лейтенант зовет.

Первой выскочила Настя, за ней, весело переговариваясь, рванули братья Поляковы и Игорь. Лена задержалась, выпуская парней. Увидев, что Литвинов все так же, насупившись, сидит, она дернула его за рукав шинели:

– Коля, пойдем?

– Да, Лена, – поднял на нее взгляд Колька и покраснел, – ты выходи, я сейчас.

Лена пожала плечами и направилась на выход, краем глаза заметив, что Николай тоже поднялся, вытаскивая из-под сидения свой сидор. На улице притихшие ребята разглядывали, куда же их привезли. Впечатление, прямо сказать, было мрачное. Кирпичный забор с колючей проволокой поверх него, в несколько рядов натянутой с наклоном наружу. Территория рядом с забором тщательно вычищена от кустарника и деревьев. Только торчащие там и тут из-под снега пеньки, напоминали о том, что здесь когда-то что-то росло. Натыканные на расстоянии около ста метров друг от друга деревянные вышки с прожекторами, создавали ощущение, что за забором находится не воинская часть, а тюрьма. С ближайшей вышки на вновь прибывших, с интересом поглядывал красноармеец в полушубке с высоко поднятым воротником и шапке ушанке, завязанной под подбородком. Металлические, свежевыкрашенные зеленой краской ворота с красными звездами по центру створок. Рядом с воротами стандартный для всех воинских частей домик КПП у дверей которого, их старший лейтенант с кем-то разговаривал. С кем именно не было видно за его широкой спиной. Вот сопровождающий открыл планшет, достал оттуда конверт и, передав его своему собеседнику, повернулся к ребятам. Лица парней стали удивленно вытягиваться, на лице у Насти заиграла улыбка, а Лена задумчиво прикусила губу. Ну что ж, чего-то такого она и ждала. Рядом со старшим лейтенантом стоял их одноклассник Саша Стаин.

Только этот Стаин не был похож на того робкого паренька, впервые попавшего к ним домой. Да и на всем знакомого, молчаливого, слегка нелюдимого школьника он тоже походил мало. Сейчас к ним подходил уверенный в себе и чем-то очень недовольный командир.

– Ахренеть! – выдохнул в восхищении и удивлении кто-то из братьев. Больше никто ничего сказать был не в силах. Все замерли.

– Стройся! – скомандовал старший лейтенант. Ребята, толкаясь, выстроились, как привыкли в школе на уроках военной подготовки: – Вот, товарищ капитан, Ваше пополнение. Перекличку будем делать?