— Не пытайся обвинять в этом меня.

— Я не делаю этого, милая. — Папа поднимает морщинистые руки. — Я пытаюсь позволить тебе заглянуть в мою голову. Я так сильно люблю тебя, и меня огорчает, что ты испытываешь такую сильную потребность отталкивать людей. Твоей матери было бы неприятно думать, что наши обстоятельства разрушили твою веру в любовь.

— У меня все в порядке, папа. Мне не нужна твоя жалость.

— В том-то и дело, Ваня. Ты этого не видишь, но твое отчаянное желание все время казаться сильной показывает, насколько ты хрупка. Нужна сила, чтобы доверить кому-то свое сердце. Чтобы быть уязвимой, нужна сила. Чтобы открыться любви, нужно потерять контроль, а не у всех хватает на это смелости.

Я плюхаюсь в кресло и смотрю вдаль.

Папа наклоняется вперед. — Я твой отец. Я не просто люблю тебя. Я понимаю тебя. Ты хотела контролировать свой мир из-за того, что случилось с моим бизнесом и болезнью твоей мамы, но иногда тебе нужно расслабиться. Дай другим людям шанс позаботиться о тебе. Иногда нормально позволять себе быть уязвимой рядом с теми, кто тебя любит. Полагаться на других — это не слабость, малышка. Это может только сделать тебя сильнее.

Я вскакиваю на ноги. — Папа, я люблю тебя, и, возможно, у меня нет права так себя чувствовать, потому что я тоже солгала тебе о том, что замужем за Хадином, но это… есть черта, папа. И ты ее переступил.

Он совсем не выглядит виноватым. — Ради тебя, Ваня, я бы сделал это снова.

Мои ноздри раздуваются. Я знаю, что сейчас могу сказать что-то, чего не смогу взять обратно. — Я ухожу. Мне нужно время подумать.

Он кивает.

Я хватаю сумочку и вылетаю из дома.

Хадин стоит, прислонившись к своему гкрузеру, и ждет меня.

Мое сердце выпрыгивает из груди. Я прерывисто выдыхаю и подхожу к нему.

Легкий кивок в знак приветствия, которым он меня одаривает, заставляет меня чувствовать себя еще более пристыженной.

— Мне очень жаль. По мнению папы, он позволил тебе поверить в эту безумную ложь… чтобы помочь мне? Я даже не знаю и, честно говоря, не хочу знать. Это моя вина. Я… я не знаю, как я собираюсь загладить свою вину перед тобой, но я это сделаю.

— Как насчет того, чтобы ты позволила мне подбросить тебя до дома, и я прощу тебя?

Я поднимаю на него глаза. Сверкающие серебристые глаза встречаются с моими, и я не могу выдержать его взгляда. Мне так стыдно, не только из-за того, что сделал папа, но и потому, что теперь я осознаю, как сильно Хадин защищал меня на протяжении всей моей жизни. Я была так самоуверена в своих достижениях. Я понятия не имела, что он приложил руку к тому, чтобы я начала. Он, вероятно, тоже никогда бы мне не сказал.

Хадин приподнимает мой подбородок. — Я не буду с тобой разговаривать. Я ничего не скажу. Я просто отвезу тебя домой и уйду, хорошо? Я обещаю.

Я сажусь на заднее сиденье его машины.

Как и обещал, Хадин со мной вообще не разговаривает.

Он оставляет меня перед моей квартирой, машет Фредди и уезжает.

Это на него не похоже. Ему всегда есть что сказать. Почему он ничего не говорит?

Я запираюсь в своей квартире на следующие три дня. Я заново переставляю свой дом. Я отказываюсь прикасаться к чаю.

Слова отца о силе, необходимой для доверия, постоянно звучат у меня в голове.

Я думаю обо всем, что Хадин сделал для меня с тех пор, как мы стали жить вместе. Завтраки. Вечера в кино. Смех. Поцелуи.

Он был рядом, даже когда думал, что ребенка больше нет.

Я расхаживаю по дому, пока не устаю думать, и хватаюсь за телефон.

Голос Дон потрескивает у меня в ухе. — Ну, черт возьми, самое время. Скажи мне, где твоя голова, Ваня.

— Я боюсь. Хадин может так легко поглотить меня, и я не хочу терять себя. Я не хочу терять контроль.

— Ты этого не сделаешь. Когда кто-то любит тебя, по-настоящему любит, ты получаешь больше, чем теряешь. Ты обретаешь партнера. Кого-то, кто будет с тобой в хорошие и плохие времена. Ты обретаешь того, кто всегда будет на твоей стороне. Ты готова к этому?

Я позволяю ее словам проникнуть сквозь кожу в мое беспокойное сердце. Делая успокаивающий вдох, я говорю ей: — Я готова.

— Идеально. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделала.

ГЛАВА 24

СВАДЕБНЫЕ ПЛАТЬЯ ИЗ ТУАЛЕТНОЙ БУМАГИ

ХАДИН

Когда Ваня расстроена, ей нужно время наедине с собой. Это одна из самых раздражающих сторон любви к ней. Я не могу давить на нее и обещать все исправить. Я не могу врываться в ее жизнь и клясться, что все плохое исчезнет. Она будет чувствовать себя переполненной, ошеломленной и неуслышанной.

Итак, я запираюсь в своем офисе и заканчиваю работу, пока не проходит три дня, и я больше не могу этого выносить.

Я беру телефон и звоню Деджоне.

Она отвечает со вздохом. — Я не твой личный Ваня-шпион, Хадин. Она не связывалась со мной с тех пор, как ты проверял в последний раз. И ты знаешь, что я студентка, верно? Я не бездельничаю весь день, ожидая, когда смогу передать тебе любовные записки. У меня есть работа.

— Тебе не нужно учиться лучше играть на пианино, — говорю я ей. — Ты и так хороша.

— Вау. Твое мнение так много значит для меня.

В ней силен сарказм. Неудивительно, что они с Ваней ладят. — Ты уверена, что она не связывалась?

— Нет.

— Даже за чаем?

— Нет.

— Не могла бы ты проведать ее для меня?

— О боже, Хадин. Ты так сильно ее любишь?

— Ты собираешься это сделать или нет? — Я провожу рукой по волосам.

Ваня, наверное, снова переставляет мебель. Черт. Если она будет таскать тяжелые диваны и шкафы, она может пострадать.

От одной мысли о том, что она уронила стол на большой палец ноги или вывихнула спину, пытаясь поднять комод, мне хочется вылезти из своей долбаной кожи.

Хватит держаться на расстоянии. Если мне придется связать ее, чтобы обезопасить, я так и сделаю.

— Ты хочешь ее увидеть, почему бы тебе самому не пойти и не постучать в ее дверь? — Деджона насмехается надо мной.

— Вау! Я об этом не подумал. Спасибо за потрясающее предложение, которое ни разу не приходило мне в голову, Дидж.

— Всегда рада. — Она вешает трубку.

Я усмехаюсь в телефон, а затем еще раз провожу рукой по волосам.

По словам Дон, Ваня не общалась ни с ней, ни с Санни, ни с Кенией. Я начинаю беспокоиться.

— А, к черту все. — Я снимаю куртку с вешалки и направляюсь к двери своего кабинета.

В этот момент Уилл стучит в дверь.

— Что бы это ни было, Уилл, это подождет, — говорю я, обходя его стороной.

— Мистер Маллиз, со мной связались из больницы.

Я замираю на месте, одна рука наполовину засунута в карман куртки. — Это из-за Вани?

— Беспокоиться не о чем, сэр. Они звонили, чтобы напомнить вам о встрече.

— На прием? — Я откидываюсь назад. — Не помню, чтобы у меня был прием у врача на этой неделе. — Я сохраняю все даты в своем телефоне, в календаре, и у меня есть напоминания, чтобы не забыть. Но, возможно, Ваня договорилась о чем-то другом, пока мы не разговаривали.

Кивнув, я удаляюсь. — Спасибо, Уилл. Я сейчас туда поеду.

Ваня не рассердится, если я встречу ее в больнице. Мой долг как отца — приходить на каждый прием к врачу.

Когда я узнал, что мы ждем ребенка, я поставил перед собой задачу не пропускать ни одного сеанса акушера-гинеколога. Я провалил эту миссию. Теперь, когда я могу начать все сначала, я не собираюсь облажаться.

— Мистер Маллиз, — одна из медсестер узнает меня и машет рукой. — Доктор Пума сейчас занят.

— Вы не видели мою жену? — Я оглядываю переполненный вестибюль. — Ваня должна быть здесь.

— Ваня? — Ее брови приподнимаются. — Нет, я ее не видела. — Она хлопает свою подругу-медсестру по локтю и спрашивает: — Ты видела мисс Бекфорд?

— Кого? — Другая медсестра делает растерянное лицо.

— Она примерно такого роста, — я прижимаю руку к груди, — смуглая кожа, короткие волосы. Вероятно, на ней надето что-то такое, что никто, кроме нее, не смог бы снять. Действительно сексуальная походка и темно-карие глаза, которые могут осветить всю комнату.