Начинаю с самого главного.

– Я не имею никакого отношения к ребенку или к вашему боссу. Я здесь проездом, остановилась в доме знакомых…

– Кто ты? – перебивает, щурясь.

– Никто, – отвечаю уверенно. В таком виде я и выгляжу как никто. Во мне уж точно не заподозришь жемчужину синдиката. Одета кое-как в чужие старые и мешковатые вещи, без косметики, с синяками под глазами от усталости и тревоги.

Орсона веселит мой ответ.

– Совсем никто?

Небрежно веду плечом.

– В данной ситуации я никто, потому что не имею отношения к…

Он снова перебивает.

– Ребенок назвал тебя Ада. Назови свое полное имя!

– Ада… Томпсон. – Будем надеяться, что в сети сотни девушек с этим именем.

– Откуда ты?

– Из небольшого города на востоке Невады. Работаю в библиотеке, живу одна, – выдаю заранее придуманный ответ. Восток Невады – это ничья территория, так что за шпионку меня посчитать не должны.

Орсон морщится, чуть ли не плюется. Его Красивейшеству противно тратить драгоценное внимание на девушку, которая никто и ниоткуда, да еще и выглядит кое-как.

– Семья есть? – спрашивает небрежно.

– Родители погибли в аварии несколько лет назад, так что я сирота.

Последнее звучит искренне. Со смертью мамы исчезла и моя семья. Остались двое холодных, жестоких мужчин, для которых я не дочь и не сестра, а предмет выгодного обмена. Козырь.

– Друзья есть?

– Близких нет.

– Совсем ни с кем не дружишь? – кривит рот в усмешке.

– У меня была собака, но погибла.

Я не удивляюсь этой неожиданной добавке к придуманному прошлому, так как всю жизнь мечтаю о собаке.

Кряхтя, малыш подтягивается на ноги, держась за брючину Орсона. Покачиваясь, сует пальцы в рот.

– Ням ням ням лени лени.

Не считаю нужным пояснять, что малыш голоден, он сам все объяснил на универсальном языке.

Орсон хмыкает.

– Рассказывай, откуда он взялся! – Подбородком указывает на малыша.

Сжав руки в замок, рассказываю о происшедшем. Прошу Орсона разведать, что случилось с незнакомкой, и помочь ей. Судя по тому, что он усмехается, особого доверия ко мне не испытывает.

– С чего ты решила, что мальчика зовут Нико?

– Уходя, незнакомка произнесла это имя, но малыш не всегда на него откликается. Возможно, она имела в виду, что хозяина дома зовут Нико. Послушайте, я обо всем вам рассказала, добавить нечего. Попросите кого-нибудь из прислуги присмотреть за ребенком и отпустите меня. Мне пора.

Во рту расплывается горечь от этих слов. Безумно страшно и хочется бежать, но… кто присмотрит за малышом? Где хозяин? Даже не поздоровался с ребенком, не успокоил. Оставил чужих людей делать для ребенка то, что является правом и обязанностью родных.

Орсон резко поднимается и идет к двери.

Если он решил, что я солгала, то может оставить меня здесь на долгое время, поэтому бросаюсь следом.

– Куда вы? Что будет дальше?! Подождите! Мальчику нужна помощь! – Я не собиралась говорить об этом ни с кем, кроме хозяина, однако кажется неправильным и опасным скрывать увиденное. Подхватываю малыша на руки и задираю рубашонку. – Вот, смотрите! Я заметила синяки, когда меняла подгузник. Похожи на отпечатки пальцев, как будто малыша грубо сжимали. В крупных руках, думаю, мужских. Клянусь, я не имею к этому отношения!..

Орсон отмахивается от моих оправданий. Улыбка исчезает с его лица, сменившись бледностью. В серых вечно смеющихся глазах появляется огонь.

– Нико играет, гулит, хорошо ест и спит, – продолжаю скороговоркой. – Я не заметила других внешних травм, однако на всякий случай нужно, чтобы ребенка осмотрел врач.

Орсон кивает.

– Врача и еду я организую, а ты напиши список всего, что вам с ребенком понадобится. Еда, одежда, игрушки… все что надо.

– Подождите… нет… отпустите меня!

Орсон быстрым шагом выходит из комнаты и захлопывает за собой дверь.

С шумным выдохом плюхаюсь на диван.

– Ада! – Малыш улыбается и протягивает мне газетный мячик.

– Да, солнышко. Я Ада, и у меня больши-и-ие проблемы.

*

Минут через двадцать малышу приносят еду. Румяная, улыбчивая женщина лет шестидесяти ставит поднос на журнальный столик.

– Здесь свежий творог, а вот тут фрукты…

– Все, пошли! Тебе велено молчать! – ворчит охранник.

Женщина неохотно следует за ним, но на прощание бросает на малыша взгляд, полный доброты и нежности.

– До чего же хорошенький! У нас детского питания нет, но на подносе много полезного для малыша…

Впервые с момента прибытия на участок номер семь мне становится легче. Здесь есть хороший человек, который желает Нико добра. Значит, меня скоро отпустят.

Я должна убраться отсюда как можно скорее.

Через пару минут приносят второй поднос с едой для меня, тоже несколько блюд на выбор. К тому времени я уже вымыла карапузу руки, и он набил рот творогом и теперь увлеченно рисует соцветием брокколи на поверхности журнального столика.

Аппетита у меня нет, однако заставляю себя проглотить половину бутерброда. Даже не замечаю, с чем он. Не чувствую вкуса.

Через час уже знакомый охранник приносит мешки с покупками для ребенка: подгузники, одежду, детское мыло, влажные салфетки, пеленки и прочее. Наверняка я многое забыла, однако, не имея опыта с детьми, горжусь своими покупками. Для себя я не попросила ничего, даже зубной щетки. Упорно надеюсь, что меня скоро отпустят.

Остальную часть дня мы проводим в играх, благо игрушек нам привезли целую кучу. Заметив в пакете игрушечный пистолет, откладываю в сторону. С ума сойти! Ребенку еще года нет, а они…

В том, что хозяин работает на синдикат, сомнений уже нет, как и в том, что он занимает высокую должность. Его имя – тоже Нико, как и ребенка, – ни о чем мне не говорит. Пытаюсь выпытать полное имя хозяина у охранника, но он притворяется глухим.

Запрещаю себе паниковать. В синдикате немало богатых людей, но только единицы имеют отношение к правящей группировке. О моем побеге отец объявлять не станет, так как это позор для семьи. Розыск будут проводить тайно, поэтому никто из здесь живущих не увидит мою фотографию в газетах или новостях.

Да и с какой стати хозяину дома мной интересоваться? Вид у меня не ахти какой, никто и есть никто. Не стою второго взгляда, Орсон это подтвердит.

Ужин нам приносят вкусный, однако со мной никто не разговаривает. Прислушиваясь к тишине в доме, пытаюсь справиться с нервным напряжением, которое бурлит и просится нарушу. Слезами, криками, истерикой. Еле сдерживаюсь. Укладываю малыша спать и успокаиваю себя, что пребывание в чужом доме может обернуться в мою пользу. Отец меня не найдет, а когда меня отпустят, уговорю охрану вывезти меня за пределы поселка, а то и города. Их уж точно не остановят и не станут допрашивать.

Малыш забавно сопит во сне, и я тоже закрываю глаза, убаюканная тишиной и форсированным оптимизмом.

Просыпаюсь внезапно, будто от толчка. Вокруг темно, в саду никаких фонарей, однако с правой стороны балкона виден ареол света. Поднимаюсь с постели, бесшумно приоткрываю дверь балкона. Влажное дыхание зимы леденит голые коленки, стягивает кожу. За неимением пижамы я легла спать в футболке и стрингах, и теперь от холода покрываюсь ледяными мурашками с головы до ног. Потянув край футболки ниже, выглядываю наружу.

И замираю.

Через балкон от меня стоит хозяин дома. Одна рука на перилах, другой он развязывает галстук и массирует шею. Его пиджак расстегнут, рядом на широких перилах стоит бокал со льдом и темной жидкостью. Виски?

Если хозяин и знает, что я за ним наблюдаю, то ничем это не выдает.

От него веет властью, опасностью и большими проблемами. Для меня.

Сглотнув, потираю враз пересохшее горло. Не позволяю себе глазеть и фантазировать. Разумный человек скажет, что середина ночи не время приставать к опасному мужчине с моими проблемами. Особенно к этому мужчине, чья энергетика прибивает меня к земле. Затягивает. Пугает. Вызывает интерес и любопытство.