– Но зачем кому-то менять ленточки? Я не вижу в этом смысла… – после секундного раздумья проговорил Джотто.

– Смысл есть всегда, даже если вы его не видите. А на пакете, который доставил ваш посыльный городскому голове, ленточку перевязывали. Поэтому и узел вместо бантика. Ну и по количеству бисквитов можно предположить, что они предназначались вовсе не господину Скворчанскому, а какому-то другому вашему клиенту, тому, кто заказывает именно тринадцать пирожных.

– Из ваших слов выходит, что отравить хотели совсем другого человека? – осмелился на догадку итальянец.

– Может быть и так, но мы сейчас будем говорить не об этом. Чем дольше я изучаю дело Скворчанского, тем больше проникаюсь уверенностью, что бисквиты были отравлены именно в вашей кондитерской, и именно кем-то из ваших работников, если, конечно, в склад готовой продукции… У вас ведь есть склад готовой продукции?

– Да, специальная комната, – закивал Джотто.

– Так вот, если в склад готовой продукции не было доступа посторонним. Он у вас запирается?

– Нет, – сказал Джотто и так посмотрел на Фому Фомича, будто бы хотел спросить: а зачем его запирать?

– Значит, в эту комнату мог войти любой ваш работник? И вы не опасаетесь воровства?

– Это может вас удивить, но нет. И случаев таких не было.

– Как же вам это удается? Насколько я могу судить, дети очень любят сладкое. А у вас работают посыльными, не будем кривить душой, дети! И они не воруют пирожные?

– Нет, не воруют, потому что воровство провоцируется голодом. Если работников хорошо кормить, то воровства не будет. У меня была возможность в этом убедиться, и не один раз.

– И все же ваша комната для приготовленных к отправке пирожных не запирается, в нее может войти кто угодно…

– В нее может войти не кто угодно, а только те, кто работает у меня в кондитерской. А что касаемо совсем чужих людей, то у них нет такой возможности, потому что кондитерская запирается, и дверь, которая отделяет кухню от торгового зала, тоже запирается.

– А как в торговый зал поступают пирожные для свободной продажи?

– Подаются через небольшое окно, что много удобнее, чем носить через дверь.

– Понятно, ну тогда я делаю вывод: если ни у кого из сторонних людей не было доступа к вам в кондитерскую, то можно утверждать, что бисквиты отравил кто-то из ваших работников! – сказал начальник сыскной и внимательно посмотрел на кондитера.

Фоме Фомичу была интересна реакция Джотто. Тот не возмутился, не вспылил, не стал решительно опровергать слова начальника сыскной, только глаза его чуть сузились.

– Вам это кажется невероятным? – спросил полковник.

– Отчего же? Все может быть. Я только не понимаю зачем? Зачем кому-то понадобилось добавлять яд в бисквиты?

– Добавлять яд в бисквиты, – повторил вслед за кондитером фон Шпинне, – а я бы выразился несколько иначе: кому понадобилось отравлять бисквиты? Вы, господин Джотто, сейчас задали самый главный вопрос, ответив на который, мы найдем убийцу. Но пока, увы, мы этого сделать не можем и ограничимся тем, что вы будете отвечать на мои вопросы, а не я на ваши. Итак, продолжим. Вы согласны, что, скорее всего, бисквиты отравили в вашей кондитерской?

– Да, наверное… хотя мне в этом и нелегко признаться. Ведь это на корню губит мое дело. Я так понимаю, что сейчас кондитерскую «Итальянские сладости» закроют…

– Я не думаю, что закрытие вашей кондитерской как-то поможет расследованию. Напротив, вы будете удивлены, но я не хочу, чтобы ее закрывали. Ну а касаемо вашего дела, то и тут не все так плохо. Его можно сохранить…

– Но как? Как его можно сохранить? – наконец-то Джотто проявил какие-то эмоции.

– Есть способ… – Начальник сыскной вышел из-за стола и прошелся по кабинету. – Нет-нет, вы сидите. Это я для того, чтобы немного размяться…

– Так что это за способ?

– Вы должны оказывать нам всяческую помощь в поиске отравителя. – Фома Фомич снова сел на свое место. – Когда мы поймаем убийцу и расследование будет закончено, газеты напишут о вас как о честном человеке, который оказался жертвой злоумышленника или злоумышленников. Также напишут о вашей нам помощи…

– Нет-нет! – категорически отмахнулся Джотто. – Я не хочу, чтобы мое имя ставили рядом с…

– Рядом с кем?

– Ну, вы меня, конечно же, простите, но рядом с полицией!

– Значит, вы не хотите, чтобы мы искали отравителя?

– Нет, напротив, я хочу, чтобы вы его нашли! Я даже окажу вам посильную помощь. Только сообщать об этом газетчикам не стоит. Я думаю, что подобная известность мне не поможет, а, наоборот, повредит.

– Наверное, вы правы, – после непродолжительного раздумья проговорил начальник сыскной.



Кондитер сунул пальцы в жилетный карман, вынул часы серебряные червленые и демонстративно посмотрел время.

– Куда-нибудь торопитесь? – спросил фон Шпинне безобидным, ни к чему не обязывающим тоном.

– Уже поздно, а завтра очень много работы… – недвусмысленно намекнул итальянец начальнику сыскной, что пора закругляться.

– Да, вы правы, завтра очень много работы! – не сводя с кондитера пристального взгляда, согласился с Джотто Фома Фомич. – Но у меня, к сожалению, еще есть вопросы, которые я не могу не задать…

– Может быть, в следующий раз?

– Господин Джотто! – начальник сыскной хрипло рассмеялся. – Боюсь, вы до конца не понимаете всей серьезности создавшейся ситуации. Легкомысленность, с которой вы относитесь к происшедшему, скажу честно, несколько сбивает меня с толку, даже в чем-то обескураживает. Разве вы не понимаете, что в списке подозреваемых в отравлении кухарки и господина Скворчанского вы стоите под номером один, а под номером два никого нет. И это несмотря на то, что смерть городского головы вам невыгодна. И речь сейчас идет не о том, будет наш разговор продолжен или нет, а о том, сможете ли вы после того, как я задам свои вопросы, выйти отсюда на свободу!

– То есть как? Вы что же, арестовываете меня? – испуганно уставился на фон Шпинне кондитер, похоже, он не ожидал такого поворота, а может быть, только делал вид.

– Нет! Но имею право задержать. А вот воспользуюсь я этим правом или нет, зависит от того, как честно и правдиво вы ответите на мои следующие вопросы! – тон начальника сыскной был резок и категоричен. Джотто понял: с ним не шутят, и возможность заночевать в сыром подвале сыскной полиции не так невероятна, как это, может быть, казалось в начале беседы.

– Прошу меня простить, но я думал, что вы уже задали все вопросы… – начал оправдываться кондитер.

– Нет, впереди еще главное, о чем я хотел спросить…

– Спрашивайте! – мотнул головой итальянец.

– Давайте поговорим с вами, уважаемый господин Джотто, об отравлении нищего на паперти Покровской церкви…

– Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне?

– Сейчас поймете. Вы знаете, как был отравлен нищий?

– Нет!

– Странно, что вы этого не знаете, очень странно.

– Что же в этом странного, я просто не интересовался! – медленно хлопая глазами, проговорил Джотто.

– Вот это-то и странно, что вы не интересовались! А ведь, по логике вещей, должны были поинтересоваться. Ну ладно, нет так нет. Я вам расскажу, как этот нищий был отравлен. Ему подали в качестве милостыни вафельный рожок, испеченный в кухмистерской Кислицына…

– Вот видите, значит, спрашивать нужно у Кислицына, а не у меня! – воскликнул кондитер.

– Боюсь, что сейчас не время вам учить меня сыскной работе! Я, с вашего позволения, сам решу, когда, кому и какие именно вопросы задать. Сейчас я эти вопросы задаю вам!

– Прошу прощения, сказал, не подумав! – извинился Джотто.

– Продолжим. Так вот, нищему подали в качестве милостыни вафельный рожок, испеченный в кондитерской Кислицына. Что же связывает отравления в доме Скворчанского и отравление на паперти Покровской церкви? Во-первых, они были осуществлены с помощью сладостей, и второе, а это, замечу, самое главное, в обоих случаях был использован один и тот же яд!