Моя жизнь текла обычным руслом. Я все еще присматривалась к ней. Все еще пыталась понять, как мне жить. Как мне жить одной. Без опоры, без поддержки. Как все? Но я же не была как все. Я все время пыталась понять, что я из себя представляю. Такая же ли я как все? Что во мне такого необычного? Почему я пытаюсь выделить себя, и поэтому перестала искать в себе – себя. Я пыталась искать себе оправдания. И продолжаю искать. Всему что могла сделать, какими словами броситься.

Я склеила разбитый стакан и продолжила пить из него воду, как ни в чем не бывало. Но рано или поздно швы расходятся и все выходит наружу.

Я не думала о папе каждый день. Я была не очень-то хорошей дочерью, но я любила папу. В один день просто раздался звонок.

– Евгения Сергеевна? Вас беспокоят из милиции, ваш папа умер…

И мой крошечный мирок тоже скончался. Разбился о скалы.

И кому сейчас нужно это мое прощение?

Почему людей никогда не готовят к страшному? Почему нет такой специальной программы, которая бы помогала людям учиться жить заново. Нас никто не готовит к тому, что может раздаться тот самый страшный звонок. Что эта за жизнь такая, когда в любой момент тебе могут позвонить и сообщить самое страшное. То, без чего твоя жизнь уже никогда будет прежней. Почему тебе может кто-то позвонить и сказать эти самые страшные слова. Почему, почему, почему нас не готовят к этому.

Я ненавижу эти слова. Я слишком часто для одного человека слышала их. Все также переспрашивая. Тихо, спокойно, спрашивая – что, повторите, пожалуйста? Все, также думая, что жизнь надо мною шутит. Нельзя у одного человека постоянно отбирать любимых людей. Что это за справедливость такая? Сколько же можно склеивать этот разбитый стакан, насколько его еще хватит.

Слышать людей, как злую шутку. Что это твоя судьба такая. Вы пробовали когда-нибудь поддержать так человека? Человека, который потерял все. Не советую так делать. Вы еще больше убедите его быстрее залезть в петлю, ну раз судьба у него такая. Что ему уже терять то в принципе.

Ты можешь сколько угодно убеждать себя. Ты можешь сколько угодно говорить себе, что все прошло. Улыбаться на людях, задорно смеяться. Планировать эту жизнь. Ты можешь обманывать всех, но обмануть себя еще никому не удавалось.

Возможно ли до конца простить себя?

Можно ли пережить то, что пережить невозможно?

Глубокое море разбилось о скалы,

Там, где-то вдали затонул мой титан.

О синяя гладь, ты ведь не виновата,

Я душу отдала за самообман.

Тебе я посвятила много строк

Как жаль, что этим тебя не вернешь…

Мама. Какое прекрасное и нежное слово. И запретное. Сколько пройдено пути, чтобы запустить это слово в свою жизнь, и просто с легкой грустью произносить его и ни о чем не думать.

Мама, 20 лет я уже никого не могу так называть. В душе так пусто. Так одиноко от этого.

Я не солгу, если скажу, как скучаю по тебе, хоть и почти не помню тебя. Как мечтаю, чтобы ты была рядом. Просто видеть тебя. Вспомнить твое лицо, твою улыбку. А твой запах, мам?

– ты пахнешь мамой.

– и как же пахнут мамы?

– как ты!

Я так хотела бы тебе рассказать обо всем. Мы бы правда были лучшими подругами. Я знаю. Я точно это знаю.

Я знаю, что могу говорить с тобой, но какой в этом смысл, если ты не ответишь, мам…

Пройдя все стадии отрицания, торга, депрессии, гнева, непринятия, и наконец-то прощения – я могу говорить о тебе. Я могу всё всё тебе рассказать.

Мам, ведь ты меня не предавала?

Ведь ты не по своей вине ушла?

Я помню, как сейчас, последние слова

Ведь ты мне обещала, говорила

Что ты исправишься, все будет хорошо.

Но почему судьба так поступила

Ребенком восьмилетнем я была

Когда стояла рядом с гробом, понимая

В последний путь идет твоя душа

Мама, я совсем не помню тебя. Стадию принятия этого факта я пережила. Я смирилась. Я смотрю на твои фотографии. Смотрю какая у тебя была жизнь до меня. Ты была счастлива? Я знаю, я верю, ты обязательно была счастлива.

Мы совсем с бабушкой не говорили о тебе после твоего ухода. Я была маленькая, чтобы задавать вопросы о тебе. Я как будто отрицала в целом твое существование. Как будто тебя изначально не было у меня. Как будто моя детская психика меня защищала от самой себя тем фактом, что я первое время не чувствовала, что тебя нету у меня. Поэтому о тебе и не спрашивала. Я продолжала жить в мире, в котором мамы у меня не было и так должно было быть.

Я знаю, что ты умерла. От меня не скрывали. Но я помню, я помню этот момент, когда бабушка узнала, что тебя больше нет. Но мне не сказали. Я понимаю, что сообщить ребенку, что его мама умерла – невыносимо. А как сказать своей внучке, что ее дочь, что ее мама умерла?

Знаешь, мам? Я помню тот звонок. Когда мы с бабушкой поехали к тебе. Когда сказали, что нужно ехать к тебе, потому что, когда тебя видели в последний раз – ты была очень странная. Но мы опоздали.

Знаешь, мам? А бабушка себя винила? А я знаю, мам. Я чувствую, что она не простила себя, что не успела. Что мы не спасли тебя, что она не спасла тебя. Но сколько раз она пыталась.

Мам, а ты помнишь нашу последнюю встречу? Помнишь? И я помню. Как ты обещала все исправить? Мам, ты обещала бросить. Ты помнишь мам? Я сидела у тебя на коленях, а ты говорила, что исправишься. Мам, ну ты же обещала. Ты обещала мне, ты обещала бабушке. Как мы все плакали, и я так верила тебе. Так верила тебе! Мам? А ты меня обманула.

Мам? Ты помнишь? Я же потом приезжала. Ты обещала, все бросить. Ты же справишься, ты должна была, ради меня, ради бабушки. А ты мне не открыла. Ты не открыла мне. Я так билась в эту дверь. Ты была там и не открыла. Ну мама? Ну как же так? Ты закрыла последнюю дверь передо мной. Я знаю, что ты была там, я знала, я чувствовала, мам.

Я так люблю тебя, мам, но дверь ты так и не открыла. А потом ты умерла…

Последнее, что я помню, ее красный пиджак, выглядывающий из дверей морга. Я тогда все поняла. Я тогда все поняла. Что мама умерла. От меня не скрывали, но прямым текстом мне никто об этом не сказал. Не подготовил. Как будто я должна была увидеть сама и убедиться. Я ведь к маме на праздник собиралась, а мне никто не сказал.

– можно я одену то голубое платье, мы ведь к маме на праздник?

– давай что-нибудь другое.

К нам приходило так много людей в те дни. Я просто продолжала жить. Я играла с детьми на улице.

–а где вы сегодня были?

–мы к маме на похороны ездили

–…..

Я запомнила тот ступор людей, их глаза. Их глаза полные ужаса от моих слов, от моего ответа, от моей реакции. Я будто сообщила им обычную новость, происходящую каждый день. Когда они мне задавали самые обычные вопросы, как мои дела, когда я играла с подружками на улице, чем я сегодня занималась и между делом просто сказала, про смерть мамы. Как будто это был пустяк, мелочь, не стоящая в общем внимания. Моя мама умерла, а я просто продолжала играть на улице.

У меня умерла мама, а я об этом не знала. Я не чувствовала, что части меня уже нет. Не чувствовала.

И потом – этот красный пиджак. Это чертов красный пиджак, спустя двадцать лет так и сидит в моей памяти, в этой открытой двери морга, торчащий красный пиджак. И осознание – мы к маме не на праздник пришли, а прощаться.

Возле морга было так много людей. Такой бесконечный поток людей. Как много людей хотели поддержать нас. Бабушку. Меня.