– Дева Мария, Матерь Божья. Помоги нам в нашей беде.

Это была Эльза. Лиза уставилась на странное существо, висевшее в воздухе и очевидно вышедшее из нее. Оно слабо и жалобно пискнуло. Маленькие ручки дергались. Из его животика торчал конец пуповины, похожий на толстого красного червя.

– Ну вот! Такой сильный мальчик. Ты лентяй, мой маленький. Из-за тебя мне пришлось провести здесь всю ночь.

Лизу мало волновало то, что женщина продолжала делать с ней. Она позволила всему случиться, едва замечая, что ее моют, меняют постель, натягивают ночную рубашку.

– О Лиза, моя маленькая Лиза. – Это была мама. Она села на край кровати и обхватила дочь руками. – Какой великолепный мальчик! Я так горжусь тобой, Лиза. Знаешь, что я придумала? Мы могли бы назвать его Иоганном. Как ты думаешь?

– Да, мама.

Как странно это было. Она никогда в жизни так сильно не страдала. Но и также никогда не была так счастлива.

В связи с этим радостным событием в воскресенье Юлиус с особой тщательностью накрыл стол для завтрака. Он положил белоснежную скатерть с фрагментами тонкой кружевной вышивки. Стол украшали стоявшие в центре три ярко-красных амариллиса в окружении зеленых сосновых веток, и Юлиус подобрал к ним сервиз с рисунком, изображающим россыпь цветов, и тканевые салфетки, которые Алисия когда-то привезла на виллу в качестве приданого. На них была вышита ее монограмма – буква «А», переплетенная с маленькой буквой «v» и «М». Алисия фон Мейдорн.

– Очень мило, Юлиус, – заметил Пауль. – Подождите с кофе, пока не придут дамы.

– С радостью, господин Мельцер.

Юлиус поставил кофейник обратно на подставку и поклонился. Он был старомоден, этот славный малый. Такой чопорный, лицо почти всегда неподвижно, словно ничто не могло его тронуть. Что ж, сказывалась прежняя работа в дворянском доме.

Пауль сел на свое место и посмотрел на часы. Было уже десять минут девятого – почему мама в последнее время всегда опаздывала к завтраку? Это раньше она жаловалась на непунктуальность семьи, а теперь и сама не соблюдала время приема пищи. Он откинулся назад и барабанил пальцами по скатерти.

«Что со мной? – подумал он. – Почему сегодня с утра такое плохое настроение? В конце концов, сегодня воскресенье, и месса начнется только в одиннадцать. Времени достаточно, чтобы спокойно позавтракать».

Но беспокойство не исчезло, и он понял, что это связано с детьми. Около двух часов Китти привезет их на виллу, и тогда он должен будет решить, что делать дальше. Он полночи размышлял об этом и строил разные планы, но в конце концов все отверг. Разочарование от последнего раза все еще было слишком горьким, тем более что он приложил столько усилий, чтобы найти то, что порадовало бы их обоих. Но Лео стоял перед печатным станком с прищуренными глазами, заткнув уши. А Додо, маленькая нахалка, измазалась черной краской, когда подошла слишком близко к печатному валику. Ему пришлось оттащить ее от станка, иначе она могла лишиться пальцев. Позже, когда они сидели в машине, он пытался объяснить им, что в будущем все машины будут работать на электричестве и что паровые машины на фабрике станут совершенно ненужными. Но детям это было неинтересно. Хотя они уже были достаточно взрослыми, чтобы понимать такие вещи. В свое время он был бы очень рад, если бы отец с детства познакомил его с процессами на фабрике.

– Почему бы тебе не устроить для них что-то приятное? – спросила Китти, когда забирала детей. – Сходи с ними в цирк. Или в кино. Или научи их ловить рыбу. Разве ты сам с друзьями не бегал к ручью на рыбалку?

Он попросил ее оставить свои предложения при себе. Цирк! Кино! Он что, был дежурным клоуном? В его намерения не входило добиваться расположения своих детей таким дешевым способом. Он отвечал за их развитие, его задачей было воспитывать их, задать курс на будущее. К тому же в Провиантбахе уже давно не было рыбы.

Наконец-то! Вошла мама с неизменной Серафиной под руку. Обе тепло поприветствовали его, похвалили Юлиуса за прекрасный стол для завтрака и заняли свои места.

– Мы быстренько зашли к Лизе и младенцу, – сообщила мама, разворачивая салфетку. – Боже мой, посмотрите на это, Серафина. Я сделала эту вышивку добрых сорок лет назад. Тогда я еще не знала, что однажды стану госпожой Мельцер и что судьба приведет меня в Аугсбург.

– О, как прекрасно. – Серафина с благоговением смотрела на вышивку. – В наши дни редко увидишь такую тонкую работу.

Юлиус налил кофе, подал корзинку с воскресными булочками, которые повариха рано утром поставила в духовку. Мама с сияющими глазами рассказывала ему о маленьком Иоганне, который, румяный и хорошенький, спал в колыбели с пухленькими кулачками, как у боксера.

– Он при рождении весил больше восьми фунтов, только представь. Ты в свое время весил всего шесть фунтов, Пауль.

– Ах да? К сожалению, я не могу вспомнить, мама.

Никто не засмеялся над его шуткой. Серафина разрезала свою булочку и намазала ее маслом, мама разъяснила, что Лиза в свое время весила семь фунтов, а Китти – шесть. Он кивнул в ответ, находя странным, что женщины классифицируют своих детей по фунтам и граммам. А если и так, то было досадно, что его сестра Лиза весила на целый фунт больше, чем он.

– Как я рада, что все прошло так хорошо, – вздохнула мама, – я не хотела никому говорить, но я много ночей не спала от беспокойства. Лизе в этом году исполнится тридцать два года – это очень большой возраст для первого ребенка.

Серафина не согласилась. Дело было не в возрасте, а в конституции. Лиза всегда была крепкой, и потом, у нее была «беззаботная молодость». Экономка имела в виду молодых женщин из рабочих кварталов, которые часто имели опыт общения с мужчинами уже в тринадцать лет.

– Жаль, что крещение придется праздновать без отца, – заметила она, двусмысленно подмигивая через стол.

Пауль почувствовал, что мама ищет поддержки, однако у него не было желания обсуждать эту деликатную тему в присутствии экономки. Вчера ему удалось коротко поговорить с Китти, которая сказала ему, что Лиза, вероятно, доверилась Мари. Ничего не поделаешь – ему придется поговорить с Мари. Лиза, эта упрямая гордячка, всегда замолкала, когда речь заходила об отце ее ребенка.

– Ну что ж, как разведенная женщина Лиза в любом случае должна держаться подальше от публичной жизни, – заметила Серафина. – Особенно учитывая, что семья Мельцер занимает определенное положение в Аугсбурге, и это было бы все-таки неловко.

– У вас есть булочка? – перебил он ее.

– Прошу прощения?

– Я хотел сказать: будьте добры, передайте мне булочку, фрау фон Доберн.

– О, с величайшим удовольствием, дорогой Пауль.

Как ее болтовня действовала ему на нервы! Неужели она не заметила, что он обратился к ней по фамилии? Как бы то ни было, она упорно продолжала называть его «дорогой Пауль».

– Не могу дождаться, что скажут Додо и Лео о своем новом кузене, – сказала мама. – Китти приведет их после обеда, не так ли?

– Конечно.

Он энергично откашлялся, потому что крошка попала ему в горло, и затем подал Юлиусу свою чашку, чтобы тот налил ему кофе. Пауль был раздосадован. У него все еще не было идей. Может быть, все-таки пойти с ними на сеанс в кино? Эти американские комики должны быть очень смешными. Бастер Китон. Чарли Чаплин. Но разве не пустая трата времени просто сидеть с детьми в кинотеатре?

Он не успел углубиться в свои размышления, потому что Юлиус поспешил к двери. Лиза пришла на завтрак. С розовыми щеками и довольной улыбкой она вошла, кивнула всем и села. Юлиус, который не приготовил для нее приборы, сразу засуетился, ставя для нее чашку, тарелку и кладя салфетку.

– Мне очень жаль, фрау фон Хагеман. Я не знал, что вы спуститесь к завтраку.

– Все в порядке, Юлиус. Успокойтесь. Спасибо, кофе мне не надо. Есть чай?

Алисия погладила ее руку, желая знать, спит ли малыш. Пил ли он. Согласна ли она взять Розу Кникбайн на виллу, ведь она хорошо зарекомендовавшая себя няня.