Он засмеялся, расстегнул пиджак, положил шляпу на стол и сел на скамью.

– Я приехал из страны, где больше не действуют сословные различия. Но это не значит, что там все люди равны.

Он начал рассказывать об Америке. О новом, чужом мире, в который он отправился в то время, еще до войны, полный жажды деятельности и с разбитым от любви сердцем.

– Нет, Эльза, это не страна неограниченных возможностей. Большинство голодают, выполняют тяжелую работу и получают за это мизерную плату. Но если у тебя хватит смелости рискнуть, ты получишь шанс. – Он отпил свежезаваренный кофе с молоком и улыбнулся широкой улыбкой. – Прямо как тогда. Мы тоже сидели за этим столом и разговаривали.

Герти была поражена всем, что выяснилось. Конечно, она уже слышала о замечательных качествах Элеоноры Шмальцлер. Но неожиданный гость знал о ней много историй. Он также рассказывал о помощнице на кухне Мари, о том, как вначале она все делала неправильно и Брунненмайер сильно ее ругала. Позже Мари стала горничной на вилле. Роберт также знал, что теперь она сделалась госпожой Мельцер. И многие другие изменения на вилле были ему известны.

– Откуда? Ну, я многие годы переписывался с госпожой Шмальцлер.

Как странно, подумала Герти, наблюдая за Робертом Шерером со стороны.

Он много смеялся, но время от времени выглядел немного грустным. Почему же он вернулся из Америки?

– Вы нашли свое счастье там, в Америке?

Он улыбнулся ей, и у нее дрогнуло сердце. О боже – она попалась. Ей было знакомо это чувство, которое отключало разум и заставляло делать совершенно бессмысленные поступки. Каждый раз, когда она влюблялась, все заканчивалось плохо.

– Я добился успеха, Герти, – объяснил Роберт, и она растаяла от того, что он запомнил ее имя. – Да, можно сказать, что я многого добился. Я независим, и мне не нужно считать каждый пфенниг. Если ты хочешь назвать это счастьем, тогда я действительно счастливый человек!

Он снова засмеялся, но Герти его смех показался слегка искусственным. Это что, американский обычай – постоянно громко смеяться? Как будто вся жизнь – одна большая шутка.

Когда Эльза рассказала ему об ужасной смерти Марии Йордан, он больше не смеялся. Он хорошо ее знал и скорбно покачал головой.

– Она всегда была необычной женщиной, – сказал он. – Иногда она гадала нам на картах. У нее были и сновидения. О, как это ужасно.

Он допил кофе, а затем сказал, что не хочет отрывать их от работы. Было приятно снова увидеть Брунненмайер и Эльзу, теперь он хочет быстро заскочить к Блифертам.

– Я обязательно хочу повидаться с Августой, прежде чем отправиться дальше.

Он не сказал, куда собирался. Но Герти подозревала, что Роберт вернется в Америку. Ведь он был там так успешен и нашел свое счастье.

Может, так и лучше, подумала она. Все равно это принесло бы только горе.

– Всего вам хорошего. Каждому из вас.

Он пожал всем руки, улыбнулся и надел шляпу еще до того, как вышел через дверь.

Снаружи во дворе стоял автомобиль возмутительно ярко-красного цвета, с черными сиденьями и белыми спицами колес.

– Tin Lizzie, – завистливо отметил Гумберт. – Жестяная Лиззи.

Май 1925 года

Весь день Мари чувствовала себя неважно. Она закрыла ателье на два часа раньше обычного, отправила сотрудников на выходные и попыталась навести хоть какой-то порядок в своем бюро, прежде чем поехать на Фрауенторштрассе. Голова раскалывалась, в висках стучало, руки были ледяными.

«Проблемы с кровообращением, – подумала она. – Неудивительно. Но ничего не поделаешь. Я согласилась, и теперь все идет своим чередом. Согласилась на это, теперь вынуждена идти до конца».

Дважды беспричинно перебрав стопку заказов, она опустилась в кресло и подперла голову руками.

Сегодня вечером открывается выставка «Луиза Хофгартнер – художница из Аугсбурга». Почему она так нервничает? Ведь все было решено уже несколько месяцев назад, и она с самого начала с нетерпением ждала этого события. Но сегодня, в день открытия, нервы были на пределе. Наверное, потому, что все ее клиентки говорили о «большом событии». Что они обязательно придут сегодня вечером, что приведут с собой мужа, свекровь, дядюшек и тетушек, а также хороших друзей. И конечно после той большой статьи в газете все знали, кем была Луиза Хофгартнер и что Мари Мельцер ее дочь.

Ходили слухи, что старый Мельцер хотел заставить вдову своего бывшего партнера Буркарда совершать всякие непристойные поступки. Из-за соображений деликатности ее клиентки не говорили с ней об этом, но в их головах крутились подобные мысли, и Мари это было совершенно ясно. О, она бы многое отдала сегодня, лишь бы отменить выставку.

Мари собралась и заставила себя думать дальше. Как она могла быть такой трусихой! Отменить выставку! Это было бы несправедливо по отношению к Луизе Хофгартнер. Ее мать была смелой женщиной, и сейчас ее дочь тоже не может сдаться.

Мари приняла порошок от головной боли, надела шляпу и натянула жакет. Послеполуденное солнце слепило витрины магазинов, она прищурилась, закрывая дверь, затем она поспешила к трамвайной остановке.

– Добрый день, фрау Мельцер! – позвал кто-то из машины. – Можно вас подвезти?

Она уже собиралась отказаться, но узнала Густава Блиферта, и ей не хотелось говорить «нет» этому славному парню.

– Это очень мило с вашей стороны. Да, на Фрауенторштрассе. Как у вас дела? Как идут дела в садовом хозяйстве?

Мари обрадовалась неожиданной возможности поговорить с ним, потому что его манера поведения успокаивала ее.

– Все идет очень хорошо! – с гордостью сообщил Густав. – Сначала были рассады, их разбирали как горячие пирожки. А теперь и цветы пошли. Лизель делает такие красивые букеты, никто не верит, пока сам не увидит. Девочка делает это гораздо лучше, чем Августа. На рынке люди дерутся за наши букеты.

«Лизель, – подумала Мари. – Расскажут ли они девочке когда-нибудь, что Густав не ее отец? И сделает ли это ее счастливее, если она узнает? Кто может знать?»

Густав подвез ее прямо к двери дома и быстро вышел, чтобы открыть пассажирскую дверь.

– Большое спасибо за вещи. Максл и Хансл очень довольны, что могут носить одежду Лео.

– Я так рада. – Мари вылезла из машины. – И спасибо за поездку в этом прекрасном автомобиле.

Он с гордостью улыбнулся и захлопнул дверцу.

– Всегда к вашим услугам, фрау Мельцер. И сегодня мы тоже придем, Августа и я. Ведь в газете написали, что это будет событием года.

Мари улыбнулась ему, у нее возникло гнетущее чувство, что эти два старых знакомых, вероятно, будут шокированы картинами ее матери. И не только они.

Хенни уже нетерпеливо стояла у входной двери, переминаясь с ноги на ногу. Она расправила широкое розовое платье с двух сторон, так что оно стало похоже на пару крыльев.

– Тетя Мари… Тетя Мари. Мама не хочет, чтобы я сегодня вечером танцевала. Но в школе мне разрешили танцевать «Райскую птицу».

В школе Святой Анны новых учеников после пасхальных каникул приветствовали красивым школьным представлением, и Хенни с радостью приняла в нем участие. Теперь она всецело отдалась надежде когда-нибудь стать знаменитой танцовщицей.

– Сегодня вечером не будет танцев, Хенни. Люди будут только смотреть картины, обсуждать их и потом уйдут. Будет очень скучно – не для детей.

Но Хенни было не так легко переубедить. Она вскинула голову и настойчиво посмотрела на Мари голубыми глазами.

– Но Лео ведь мог играть на пианино на вилле.

– На вилле ты тоже сможешь танцевать, Хенни. Но сегодня вечером мы будем в художественном союзе на Халльштрассе.

Хенни не могла ничего возразить против этого, она наморщила нос и стремилась по крайней мере закрепить достигнутое.

– Но на вилле я смогу танцевать, верно? На летнем празднике?

– Лучше договорись об этом со своей мамой, Хенни.

Хенни глубоко вздохнула и крутанулась на месте так, что ее юбка раздулась.