Эльза истерически закричала, Юлиус схватился за горло, взгляд Герти застыл. Только Дёрте, которая никогда в жизни не видела Марию Йордан, сказала добродушно:

– Добрый день.

– Добрый день, – ответила Ханна, снимая капюшон. – Какая ужасная погода.

Эльза расслабилась и обессиленно прислонилась к стене, а Юлиус со свистом выдохнул воздух из легких.

– Господи Иисусе, – пробормотала Герти. – Как ты нас напугала. Откуда у тебя этот плащ?

– Купила у старьевщика. А что?

Герти колебалась, потому что ей было стыдно, что так сглупила. Но она была не одна такая.

– Мы сначала подумали, что Мария Йордан воскресла из мертвых.

– Ради бога! – испугалась Ханна.

Затем она поспешно сняла мокрый плащ, подбежала к Гумберту, схватила его за плечи и что-то прошептала ему на ухо. Было видно, как он успокоился, откинул голову назад и даже улыбнулся.

Он был все еще бледен, но ему стало лучше. Ханна была чародейка. По крайней мере, когда дело касалось Гумберта.

Юлиус встал, чтобы внимательнее рассмотреть плащ. Он вертел его туда-сюда, расправил и осмотрел внутреннюю сторону.

– Возможно, тот самый, – пробормотал он. Он вздохнул и повесил плащ на крючок.

– Может быть, этот мошенник отдал ее вещи старьевщику, – пробормотала Брунненмайер, наблюдавшая за его действиями. – Какой негодяй этот Зеф! Зарезал ее и отправил другого человека за это в тюрьму.

Юлиус молча сел за стол и уставился перед собой. С момента возвращения на виллу он почти не говорил об этом деле. Все знали из газеты, что полиция арестовала и осудила настоящего убийцу. Им оказался Йозеф Хоферер, ее муж. Говорили – она разошлась с ним много лет назад, но он преследовал ее и требовал денег. В комнате, которую он снимал, полиция нашла несколько шкатулок с ценными украшениями из имущества убитой, а также много денег. При аресте Зеф был сильно пьян, рыдал как ребенок и все повторял, что сожалеет о своем поступке.

– Интересно, кому достанутся все эти деньги? – размышляла Герти. – Ведь Зеф проведет оставшуюся жизнь за решеткой.

Никто не мог ответить на этот вопрос. Возможно, у Йордан оставались другие родственники. Или дети.

– Ты ведь надеялся жениться на ней, Юлиус? – неожиданно спросила Эльза. – Ты стал бегать за ней с тех пор, как она разбогатела.

Юлиус молча со злым выражением посмотрел на нее. Эльзе испугалась и сразу заверила, что не имела в виду ничего плохого.

– Ты говоришь, как бессердечный человек, Эльза! – воскликнула Брунненмайер.

Потом они замолчали, стараясь не обсуждать эту тему, потому что им было жаль Юлиуса. Время, проведенное в тюрьме, и смертельный страх оказаться на виселице за убийство тяжело сказались на нем. Даже если все были уверены, что он ухаживал за Йордан только из-за ее денег, наказание за это было слишком жестоким. Но тот факт, что Юлиус так внимательно осмотрел плащ и тяжело вздыхал, было скорее всего признаком того, что он действительно испытывал к ней чувства.

– Этого не должно было случиться, – тихо прошептал он, подперев подбородок руками. – Жизнь – игра, и судьба раздает карты. Ты не можешь изменить их и не можешь жульничать. Ты должен принимать то, что она сдаст.

– Боже, ты стал поэтом, Юлиус?

Он мигнул Герти и сказал, что это вполне возможно.

– Однажды я напишу свои мемуары, тогда вы все будете поражены!

Герти взяла последний кусок белого хлеба и хотела налить еще кофе, но кофейник был уже пуст.

– О чем ты собираешься писать? Быть может, о своих любовных похождениях? Да нет, это слишком дико.

Юлиус презрительно фыркнул и поднял брови.

– Я хочу рассказать о своем опыте общения с благородными господами. И я думаю, что найдется заинтересованный читатель!

Никто за столом не проявил энтузиазма, даже Эльза, которая, как Герти давно заметила, в свободное время читала романы, где героями были только благородные люди.

– Это непорядочно, – заметила Фанни Брунненмайер. – Разоблачать хозяев и распространять сплетни. Мне жаль господина фон Клипштайна, что он взял к себе в дом такого человека!

Юлиус махнул рукой, но по его лицу было видно, что он обеспокоен. Эрнст фон Клипштайн предложил ему переехать с ним в Мюнхен и занять должность камердинера в его новом доме в Пазинге. Юлиус с радостью согласился, поскольку не без оснований опасался, что в Аугсбурге он больше не сможет найти подходящую работу.

– Это была просто шутка, – объявил он собравшимся. – Конечно, мне бы и в голову не пришло совершить такую бестактность.

Поскольку никто, кроме Фанни Брунненмайер и Гумберта, не знал, как понимать это слово, каждый кивнул и подумал что-то. Вообще пора было возвращаться к работе. Нужно было приготовить ужин, сварить на завтра свиные лапки и поставить их охлаждаться, и еще предстояло помыть посуду. Герти нужно было почистить плиту, Эльза должна была постирать и повесить сушиться детские вещи, потому что прачка вернется только в понедельник.

– Дождь еще идет? – поинтересовалась Эльза.

Дождь стал слабее, изредка сквозь облака пробивался даже робкий луч солнца. Дождь умыл парк. Листва и трава блестели, сине-фиолетовый цвет анютиных глазок стал ярче, между ними желтым цветом пробивались бархатцы.

– Господь полил для меня растения, – сказала Дёрте. – Я быстро посажу последние бархатцы и вскопаю грядки у стены. Сейчас будет легко, как по маслу.

Она решительно зашаркала в тапочках к выходу во двор. В этот момент из красной гостиной раздался звонок – нужно было убрать посуду после кофе.

– Я пойду, Гумберт. – Юлиус поспешил наверх.

– Иногда он даже может быть милым, – усмехнулась Герти. – Нам будет его не хватать…

В дверь во двор постучали. Все на кухне вздрогнули.

– Она ведь не вернется, да? – прошептала Герти.

– Фон Доберн? – уточнила Эльза. – Боже упаси.

Фанни Брунненмайер уже направлялась к кладовой, но остановилась и покачала головой.

– Это, наверное, Франц Куммерер из мукомольного завода Леххаузен. Открой, Дёрте. И скажи ему быть осторожным на ступеньках, чтобы не упасть с мешком на плече, как в прошлый раз.

– Добрый день, уважаемый господин, – услышали они голос Дёрте, и Герти, которая несла свою чашку к раковине, усмехнулась. «Уважаемый господин», – сказала она парню с мешком муки. Возможно, даже учтиво поклонилась.

– И вам добрый день, – ответил кто-то в дверях. – Я ищу Фанни Брунненмайер. Она все еще работает здесь?

Повариха остановилась перед кладовой как вкопанная, будто кто-то произнес запретное слово.

– Пресвятая Дева! – воскликнула Эльза. – Это не может быть правдой. Это… это призрак. Или… это действительно ты?

– Роберт! – Брунненмайер только теперь осмелилась обернуться. Она провела рукой по лбу, словно ей нужно было что-то поправить на голове. – Да, Роберт! Я никогда не думала, что увижу тебя снова!

В кухню вошел элегантно одетый господин, снял шляпу и рассмеялся над испугом двух женщин. Герти влюбилась с первого взгляда. Какой красивый мужчина! Несколько седых прядей в темно-русых волосах, гладко выбрит, нос не слишком большой, губы тонкие, но чувственные.

Он без лишних слов обнял пухлую повариху, словно она была его матерью или бабушкой, а затем сделал то же самое с Эльзой, которая от смущения чуть не упала в обморок.

– Я на несколько дней здесь в прекрасном Аугсбурге, – сообщил он. – И мне очень захотелось увидеть эту кухню снова. – Теперь он обратился к Ханне и Гумберту, которые смотрели на него с удивлением и некоторым недоверием. – Много лет назад я работал здесь камердинером, – объяснил он. – Позвольте представиться: Роберт Шерер.

Он с улыбкой протянул им руку через стол. Как непринужденно он себя вел! Он прошелся по кухне, заглядывая в шкафы и на полки, доставал кастрюли или тарелки, а потом ставил все на место.

– Мало что изменилось, – заметил он. – Все осталось таким же, как и тогда.

– Садись сюда, – приказала Брунненмайер. – Или ты теперь слишком изысканный, чтобы сидеть на кухне?