– А если у меня нет читательского билета?

– Тогда мы его вам оформим.

– А что, если у меня нет документов, удостоверяющих личность?

– Вы хотите сказать, что у вас при себе их нет?

– Я хочу сказать, что у меня их нет вообще. Идентификация личности входит в число пунктов, против которых выступает отец.

Боб не стал бы высказываться по этому поводу, если бы не видел, что девушку явно забавляет обсуждать закидоны отца, почему и решился заметить:

– Он и впрямь производит впечатление человека, который много против чего.

– Да уж, и чем дальше, тем больше. – И девушка принялась перечислять: – Телевидение, это само собой, и движущиеся изображения в кино. Но также и радио, и вымышленные писания любого рода. Те автомобили, что в частной собственности. Все неестественные запахи или привкусы. Вся музыка. Упражнения ради упражнений. Солнцезащитные очки. Календари, часы. Эскалаторы, лифты. Полиция, правительство, врачи, медицина.

– Тогда за что же он выступает?

– За гендерную сегрегацию. За стерилизацию преступников. За общественный транспорт. За смертную казнь. За болезни. За садоводство.

– То есть садоводство ему по нраву?

– Сам он этим не занимается, но занятие одобряет; оно из очень немногих, в чем он меня поощряет.

– Вам нравится садоводство?

– Да, очень.

– Декоративное садоводство или плодовое?

– И то, и другое.

Ей понравилось, что он задал этот вопрос. Вообще она смотрела на него без опаски, и Боб почувствовал себя беззащитным, но, насколько сумел, сымитировал непринужденность.

– Но как можно быть за болезни? – спросил он.

– Он верит, что на все Божья воля.

– Не очень-то это человеколюбиво.

– Ну, человеколюбие – совсем не по его части. И все-таки это не так просто, как если бы он верил в то, что тот, кто умирает от рака, заслуживает такой смерти. Он говорит, что есть много людей, которых Господь призывает к себе потому, что хочет, чтобы они были с ним рядом.

Боб и Конни улыбнулись друг другу.

– А как, интересно, он думает, вы получите книги без удостоверения личности?

– Он считает, что я потерплю неудачу, но готов к тому, что я попытаюсь.

– Так, значит, это ваша идея?

– О да. Книги по истории хоть сколько-то его занимают. Он уходит в них с головой, по нескольку часов каждый день читает, читает, пока видят глаза. Для меня это часы драгоценные и очень нужные, и я, честно сказать, не знаю, что мне делать, если я останусь без них, так что вот… – Она сделала паузу. – Я не хочу ставить вас в неловкое положение. Я понимаю, что, возможно, вы не захотите вмешаться. Я бы вообще эту тему, с читательским билетом, не подняла, но мне казалось, в последние несколько месяцев, что вы мне сочувствуете.

Боб понял из этого, что он – необходимая часть планов молодой женщины, и так обрадовался, что присутствует в ее мыслях, что дал бы ей ключи от своей машины, если бы она захотела ее одолжить.

– Ну конечно, мы сделаем вам билет, – сказал он.

– Правда? Вы уверены, что это сойдет вам с рук?

– Сойдет. Но просил бы не распространяться, что я в этом участвовал.

– Ну конечно.

– И посоветовал бы в следующий раз оставить эту вашу накидку дома. Даже когда вы без капюшона, мисс Огилви может сложить два и два.

– Это та женщина, которая напустилась на моего отца?

– Да.

– Она потрясающая. Отец думает, что в ней сидит Сатана.

– Это популярное мнение, – сказал Боб. – Но сам я так не считаю.

Он достал бланки, необходимые для получения читательского билета, сам их за нее заполнил, воспользовавшись этим, чтобы провести с ней побольше времени и задать всякие личные вопросы. Так он узнал ее имя: Конни Коулман.

– Сколько вам лет, Конни Коулман?

– Двадцать.

– А мне двадцать четыре.

– Здорово.

Он протянул ей временный билет и, глядя, как она смотрит, что там на обороте, спросил себя, так ли мала ее жизнь, как его собственная. Понимая, что переходит границу дозволенного, он сказал:

– Интересно, верите ли вы во что-нибудь из того, что проповедует ваш отец?

Конни спрятала свой билет в складках накидки.

– Ну, – сказала она, – я ведь живу в ненормальной среде. Значит, я и сама должна, хотя бы немного, быть ненормальной, верно?

– Верно, – сказал Боб.

– И хотя отчасти правда заключается в том, что нет, я не верю, более полная правда в том, что я верю ровно настолько, чтобы мне совестно было признаться в своем неверии.

Боб поднял руку, как бы говоря, что все понял и больше вопросов не будет.

– Я стремлюсь к тому, чтобы стать абсолютно нормальной, – сказала Конни.

– Это и мое стремление тоже, – сказал Боб и, сочтя, что разговор завершен, решил сделать это на благожелательной ноте: – Знаете, я сожалею о том, что с вашим отцом так вышло.

– Да ладно, – беспечно сказала Конни.

– Я имею в виду… мне жаль, что все произошло именно так.

– Что ж, спасибо, – сказала она. – Но так оно всегда и бывает.

На этом Боб пожелал ей доброго дня и отошел – однако ж недалеко, остановился и стал наблюдать, как она просматривает список названий, составленный ее отцом. Увидев, как она возвела глаза к потолку, явно пытаясь определить, где именно в библиотеке находится, Боб вернулся и вызвался помочь подобрать книги, и она согласилась.

– Списочек не соскучишься, – предупредила она.

– Я тот, кто вам нужен, – ответил Боб, и они вместе принялись бродить взад-вперед между стеллажами.

Вскоре он нашел все книги, заказанные ее отцом, и оформил их выдачу. После этого он проводил ее к выходу, и они еще постояли немного, не зная, как попрощаться. Конни сказала Бобу:

– Мне не жаль, что отсюда отца погнали. Потому что это так здорово, прийти сюда и поболтать нормально с людьми, когда его нет рядом. Честно скажу, так здорово, что я и слов найти не могу. Спасибо огромное.

– Не за что.

– Может, еще увидимся.

Боб указал на стойку книговыдачи.

– Вот тут я люблю стоять.

Конни ушла, а Боб пошел в туалет и заперся там в кабинке, постоять и заново пережить свою встречу с новым человеком, с этой девушкой. Он был смущен и напуган. У него голова шла кругом. Додумался до того, что усомнился, способен ли он кого-то привлечь. Раньше не был. Или же дело в том, что раньше не было случая расстараться?

К тому времени у Боба завязались дружеские отношения с Итаном Огастином. Мужское товарищество, как и романтическая любовь, не давались Бобу на протяжении всей его предыдущей жизни, но тут возник Итан, обаятельный, славный или, может, работающий под славного, и Боб, который определенно ему нравился, не совсем понимая, с чего бы такое вдруг, пошел у него на поводу хотя бы для того, чтобы увидеть, куда это их заведет.

Вечером того дня, когда Боб впервые поговорил с Конни, они с Итаном пошли в бар в квартале от библиотеки, где Боб в подробностях поведал Итану, что ему довелось пережить. В процессе пересказа вся история показалась самому Бобу хлипкой, как будто ничего особенного и не случилось. Но отчего ж тогда он никак не может перестать думать о Конни? И не дурак ли он, что думает, будто чувство взаимно?

– Может быть, это все только у меня в голове, – сказал Боб, на что Итан, который как никто понимал, что романтические чувства словами зачастую не выразить, ответил:

– Но, возможно, и в ее голове тоже.

Боб в этом сомневался, но после того дни напролет стал следить за библиотечной дверью, следить и мучиться ожиданием. Когда он увидел ее в следующий раз, она была без накидки, в свитере винного цвета и твидовой юбке, черных колготках и туфлях без каблука. Их взгляды встретились, и он понял, что болен недугом древним и ужасающим, болен, и очень всерьез.

С Итаном Боб познакомился тихим библиотечным утром, которые так любил.

Заехав на стоянку, он обнаружил, что на положенном ему, Бобу, месте косо стоит сильно потрепанный и без колесных колпаков “меркурий” 1951 года. Не заглушив двигателя, Боб посидел в своем “шевроле” и в который уж раз подумал о том, что все проблемы в этой жизни создают людям люди. Потом припарковался все-таки и подошел к “меркурию”.