К счастью, нас прервали. Врач-хирург, который провел операцию мужу, отозвал меня в сторону. Сусанна вроде как рыпнулась за нами, но была остановлена его вопросительным взглядом. Как ни странно, в грудь она себя бить перед ним не решилась, и с высоким мужчиной в очках мы смогли побеседовать наедине.

– Мы ввели вашего супруга в искусственную кому, чтобы организму было легче оправиться после операции и снизилась нагрузка на органы, особенно на мозг, – объяснял он спокойно и медленно.

Тревога заставила сердце колотиться на разрыв.

– Искусственную кому? Что это значит? Это надолго?

– Постараемся вывести вашего супруга из комы через два дня, так ему будет легче. Не волнуйтесь. Жизнь вашего мужа вне опасности. Здоровый, сильный, крепкий организм молодого мужчины. Не стоит переживать, пик прошел, и сидеть я вам тут не советую, лучше отправляйтесь домой и отдохните, – увещевал он.

– Я не могу его оставить, – сказала та часть меня, которая еще оставалась законной и любящей супругой Димы. Которая не столкнулась с его предательством и переживала за его жизнь и здоровье.

Не могу же я просто взять и уйти по коридору на выход.

– Здесь вам делать нечего. Вы собираетесь сидеть под дверьми реанимации? Это не нужно, – настаивал врач, посматривая на часы.

Понимая, что задерживаю его, я всё равно не могла успокоиться.

– Но если опасность отступила, то его можно перевести в обычную палату? Почему он в реанимации? Кто-то должен остаться и присмотреть за ним. Вы переведете его в обычную палату? Когда? – хрипела я от волнения.

– За больным здесь весь необходимый присмотр. Ничего не нужно, – вроде как даже оскорбился врач из-за того, что я пыталась лезть на его территорию. – Двадцать четыре на семь за его состоянием следят мониторы, а за ними – медсестры и врачи. Я сам беру на контроль вашего супругу. Не надо излишне нагнетать обстановку. Давайте вы всё же поедете домой и позвоните часа через три? Дайте своему мужу восстановиться…

Ничего не поделать. Я согласилась. Только перевела дух, как ко мне подскочила Сусанна.

– Что он сказал? – потребовала так, будто имела на это право.

– Уверена, ты всё слышала, – ответила, не выходя из оцепенелого состояния. – Дима в коме. Можешь звонить в отделение и осведомляться об его состоянии. Позволь я пойду?

Вопрос был риторическим, и я никак не ожидала, что дамочка увяжется за мной, волоча сына, как на буксире.

– Э, нет, ты куда собралась? Вместе поедем.

– Куда поедем? Что ты прицепилась как репей? – возмутилась я. – Совсем такта нет? Ребенка пожалей.

– Я и жалею! По гостиницам не буду Орловского сына таскать, тогда как нам положено жилье!

– Вот когда Дима очнется, ты с ним и поговоришь о жилье, – с прохладой попыталась избавиться от нее.

– Ты меня не поняла, – надула она грудь, неся ее гордо, как знамя. – Я поеду вместе с тобой. И Ваня поедет. И ты нам выделишь приличествующие комнаты.

– Кто это сказал? – я так и застыла на месте, шатаясь от шока.

– Закон сказал! Сын должен жить вместе с отцом. Ты не имеешь права препятствовать. Пока ты купалась в роскоши, Дима прятал нас в маленькой двушке в пригороде, – снова начала она давить на жалость и обозначать свои права.

Я не ожидала, что снова станет так больно. Каждый раз, когда эта женщина произносила имя моего мужа, словно кто-то невидимый колол мое сердце острой иголкой. А еще меня охватил стыд. Ребенок смотрел на нас. Внимательными умными глазами, так похожими на глаза моего мужа. Наблюдал за нашим скандалом со страхом и непониманием. Во взгляде этого маленького человечка я увидела приговор нашему с Димой браку.

– Пойдемте хотя бы из больницы выйдем, – позвала я любовницу собственного мужа, и она не стала спорить.

– Пойдем, Ваня, – произнесла она строго, – сейчас мы поедем в дом твоего отца. У тебя там будет собственная комната и много слуг.

– А куда мне поместить эту женщину, Ликуся? – причитала побледневшая от шока домработница Людмила, прижимая руки к груди и косясь в сторону наших незваных гостей. Эта пожилая женщина относилась ко мне как к родной, сразу проникнувшись сочувствием к сироте при живом отце.

Я коротко ввела ее в курс дела, но до несчастной женщины не доходила эта правда. И я ее прекрасно понимала, но ничего поделать не могла. По дороге домой созвонилась с семейным адвокатом Виктором Прокофьевичем Гладышевым, он уже примчался сюда, чтобы разъяснить мне права Сусанны и ее сына, но ничего обнадеживающего не сказал.

– Можем переделать тест ДНК, конечно, но если это ребенок Дмитрия Олеговича, то он и правда имеет право на часть имущества.

– Я не хочу в это даже вникать, – сказала жалобно, меня начала одолевать мигрень, и я пожалела, что привела в дом чужих людей.

Просто я надеялась, что адвокат подскажет мне способ убрать их отсюда, а он, наоборот, сообщил, что у ребенка есть какие-то права.

– Я вас понимаю, Анжелика, – вежливо поддерживал он беседу, – у вас сейчас и так стрессовая ситуация, и я бы рад помочь, но могу лишь подсказать ответ, руководствуясь законом. Но хотите совет? Раз уж вы привели их сюда, выгонять не стоит, ведь эта особа может поднять шумиху в прессе и выступить с заявлением. В общем, я советую дождаться приезда родни Дмитрия Олеговича, ведь они уже скоро прилетят.

Я кивнула, соглашаясь.

– Как вы думаете, что будет дальше? Подскажите, – не могла никак успокоиться.

– Сложно сказать. Ведь, пока ваш недееспособен, никаких действий и решений мы производить не можем. Давайте дождемся Олега Владимировича, он разберется на месте. Пока не предпринимайте никаких действий и, ради бога, будьте осторожны с этой женщиной.

Я кивнула и проводила адвоката, закрывая дверь. Кусала губу и лихорадочно думала, что же делать. Но мой мозг не подбрасывал никаких правильных решений…

– Можешь их отвести в правое крыло, там есть комнаты для гостей, – посмотрела я на Людмилу, надеясь избежать общения с этой гадкой женщиной, что прибежала в гостиную тут же, как я проводила Гладышева.

– А мы не гости! – подскочила к нам Сусанна, заставляя домработницу отпрыгнуть от нее как от чумной.

– Послушай, ты не могла бы не кричать на весь дом? – попросила у нее как можно более миролюбиво, хотя моему взгляду и акула бы позавидовала. – Я вижу, вести себя в приличных местах ты не приучена. Ничем не могу помочь. Но ребенка мне твоего жалко.

– Жалко! Жалко у пчелки! – взвизгнула истеричка, а ее вымя снова всколыхнулось. – Сама прими “Персен”! Тебе он пригодится, когда Дима выйдет из больницы и вышвырнет тебя из дома!

– Вот как? Откуда такая уверенность? – спросила я с наигранной бравадой в голосе, а у самой поджилки затряслись, до того уверенно она говорила.

Я уже перестала верить во всё, что раньше казалось незыблемым. Теряла под ногами опору. Внутри скапливалась обида, боль и горечь.

– Да он тебя просто терпел, – едко метнула она в меня очередной нож. – Жаль ему тебя было, ты ж пустоцвет!

– Ну знаете, это ни в какие ворота! – уперла руки в боки моя любимая Людмила, работавшая здесь с незапамятных времен. Она Диму вынянчила, пока его мать, светская львица, ездила по спа и курортам. – Вы пока тут никто и звать вас никак, так что сохраняйте вежливость с хозяйкой дома!

– А ты кто? Я тебя первую уволю, когда стану хозяйкой этого дома! – хорохорилась Сусанна, яростно сверкая своими зелеными глазищами.

– Попробуйте. Хотя вам лучше не портить отношения с той, кто знает в этом доме каждый угол и контролирует всё, что здесь происходит, – холодно процедила Людмила, показывая, что она тоже не лыком шита.

– Я сама знаю, с кем мне портить, а с кем не портить! Раз ты домработница, вот иди и работай по дому. Анж, у тебя со слугами не выходит? Не подчиняются они тебе. Ведут себя нагло, хабалки! Быстро поставлю всех на место! – всё сильнее распалялась Сусанна.

– Кто еще хабалка! – фыркнула Людмила и повернулась к Ванечке, который неприкаянным стоял возле камина.