– Ты нужен в приемном! – в трубке раздается напряженный голос Высоцкого.

Друг явно встревожен и мне это явно не нравится. Обычно Леха спокойный и уверенный в своих действиях, как удав.

Обычно он в приемное не спускается. Кстати!

– Ты что там забыл? – спрашиваю, ухмыляясь. – Аля отправила отбывать повинность?

– Сань, я серьезно, – произносит без тени юмора. Напрягаюсь. – Спускайся. Без тебя угробят малыша.

Последняя фраза действует на меня безотказно. Настроение моментально меняется, я вмиг становлюсь собранным и готовым к решительным действиям.

– Никого не подпускай к ребенку! – говорю бросая все свои дела. Благо, ничего срочного нет и я с чистой совестью могу покинуть отделение.

Не теряя ни единой секунды, направляюсь к лестнице, спускаюсь вниз и ищу бокс, в котором меня ожидает Высоцкий. По косым взглядам, направленным в правое крыло, и перешептыванию понимаю, что двигаюсь в правильном направлении.

Вижу друга. Резко останавливаюсь.

– Что случилось? – обращаюсь к Высоцкому, широко распахивая дверь и переступая порог.

Он сидит на кушетке рядом с ребенком, которому на вид около года. Он мне смутно кого-то напоминает, но сейчас не то время, чтобы анализировать внешность.

Судя по хмурому взгляду Лехи, ничего хорошего ждать не стоит.

– Сутки нет стула. Газы не отходят. Два часа назад началась резкая периодическая боль.

Он называет симптомы по которым я понимаю, что времени у малыша практически не осталось. Любое, даже самое малейшее промедление угрожает не просто здоровью, а жизни малыша!

– Температура? – уточняю. Это важно.

– Тридцать семь и один, – озвучивает цифру, поднимая на меня замученный взгляд.

Хреново, но не критично. Пока что.

– Ты так и не поспал? – оцениваю состояние Лехи. Мы оба сегодня дежурили и судя по всему, у него выдалась “веселая” ночь.

– Есть такое, – признается отмахиваясь. – Осмотришь ребенка?

– Да, конечно, – отвечаю приближаясь к пациенту.

Малыш видит меня, бросает испуганный взгляд на Леху и принимается плакать.

– Не бойся, – обращаюсь к маленькому пациенту. – Я тебе не сделаю больно, – обещаю, но мальчик не слышит меня и продолжает капризничать.

Осторожно, чтобы не напугать ребенка еще сильнее, начинаю осмотр. Проверяю кожный покров, трогаю живот, измеряю пульс. И чем дальше углубляюсь в изучение симптоматики, тем тревожнее мне становится.

Клиническая картина не радует. Совсем.

– Где мать малыша? – спрашиваю у друга.

– Я здесь, – в бокс забегает запыхавшаяся девушка.

Поворачиваю голову в сторону и все мысли вылетают из головы. Василиса!

Она видит меня и застывает. Кидает на брата возмущенный взгляд.

– Что ты здесь делаешь? – в шоке смотрю на свою бывшую.

Мы были вместе чуть больше года, а потом расстались без объяснения причин. Я пытался разобраться, что случилось, но Василиса вместо объяснений возненавидела меня.

До сих пор так и не понял, что произошло тогда. И меня это гложет.

Потому что после расставания, как ни пытался – не смог выкинуть ее из головы.

– Что он здесь делает?! – она шипит разъяренно и, не скрывая злости, смотрит на меня.

Игнорирую ее выпад и продолжаю осматривать мальчика. На истерики и разъяснения времени нет.

В любую секунду может возникнуть перитонит и тогда уже будет не до обсуждений и подготовки к оперативному вмешательству. Придется экстренно нестись в операционную и вслепую заходить в брюшную полость.

– Не мешай, – рычу не смотря на нее. Все мое внимание обращено к плачущему ребенку.

Живот мягкий. Это хорошо. Но вот, кишечник полон, а содержимое дальше не движется. Это плохо.

Непроходимость. Твою ж мать!

– Что он ел? – спрашиваю у бывшей. Но она даже слышать меня не желает.

Подлетает к малышу, вклинивается между нами и не позволяет осматривать мальчика.

– Убирайся отсюда! – с гневом показывает в сторону выхода. – Немедленно! – в глазах девушки блестят слезы, голос дрожит.

– Вась, успокойся, – вмешивается Леха. – Саня отличный диагност. Он спасет Степку.

– Нет! – кричит.

– Уведи ее, – обращаюсь к другу сухим безэмоциональным голосом.

Я силой воли отключил эмоции и не позволяю себе чувствовать. Если поддамся бушующему в груди урагану, то совершу ошибку.

Она станет фатальной для малыша.

– Пойдем, – напряженным голосом произносит Высоцкий. – Тебе нужно успокоиться.

– Нет! – кричит и плачет одновременно. Убери его от моего сына!

– Василиса, угомонись! – рявкаю, поднимаясь на ноги.

Встречаюсь взглядом со своей бывшей и меня сбивает с ног от ненависти и боли, что переполняют ее.

– Я единственный, кто может вытащить твоего сына с того света! – озвучиваю суровую правду. Девушка в ужасе округляет глаза. – Так мне убраться?! – рычу не скрывая своей злости. – Или ты угомонишься и не будешь мешать мне делать свою работу? А?!

– Мам, у меня нет никаких новостей про Степку, – произношу тяжко вздыхая.

Она звонит уже пятый раз за последний час, постоянно ахает и охает, причитает. Жалуется на подскочившее давление и просит срочно забрать моего второго сынишку. Потому что ей нужен покой.

Терпеливо объясняю о невозможности забрать годовалого ребенка пока нахожусь в стационаре. Здесь ему не место от слова совсем.

Нет бы просто поддержать…

– Лёша его забрал час назад и с тех пор врачи не спускались, – продолжаю объяснять матери ситуацию. Словно она изменилась за пять минут.

Брат сразу сказал, что ситуация крайне нехорошая и в ближайшее время новостей ждать не стоит. Степу забирают на экстренную операцию, которая продлится несколько часов.

– Федя капризничает. Хочет к маме, – говорит так, словно я поехала на курорт, пью мохито на пляже и нежусь под лучами горячего солнца слушая прибой. А не сижу убитая горем в ожидании новостей про своего сына.

Сына, который в стационар попал в том числе и по ее вине!

Держать себя в руках и не поддаваться отчаянию очень тяжко. От осознания собственной беспомощности становится плохо, как никогда.

А если у тебя еще толком нет никакой поддержки, так не впасть в истерику и поддаться отчаянию практически нереально.

Но я каким-то чудом держусь.

Держусь во многом благодаря серьезному взгляду серых глаз и словам, которые он мне сказал. Верю, что мужчина выполнит обещание и спасет моего сына. Нашего малыша.

В голове раз за разом прокручиваю наш последний разговор. И чем дольше я о нем думаю, тем быстрее паника угасает.

Словно Хмельницкий одним взглядом серых глаз смог ее прогнать.

– Саша! Я не могу стоять в стороне и просто ждать! – произношу в отчаянии, кидаясь к своему сыну. Его увозят на каталке, Степка плачет и зовет меня.

Сердце разрывается на части от боли. Ни дышать, ни думать, ни стоять не могу.

Силы покидают, рыдания душат. Опираясь рукой на стену, медленно сползаю вниз.

– Лисенок, – сильные мужские руки подхватывают меня и крепко держат не давая упасть. – Я вытащу Степку! – его голос с надрывом отзывается слабостью где-то в самом глубине сердца. – Успокойся, – заклинает меня. – И не реви.

– Угу, – киваю со слезами на глазах.

– Посмотри на меня, – говорит требовательно.

Поднимаю на мужчину глаза.

– Помни, твое состояние передается сыну. Он чувствует твой страх и сам начинает нервничать, – серьезный тон, строгий взгляд. Впитываю каждое слово. – Единственное, чем ты можешь помочь, так это держать себя в руках и надеяться на лучшее. Ясно?

– Угу, – киваю, поджав губы. Меня всю трясет.

Хмельницкий крепко прижимает меня к своей груди.

– Мы спасем его, Лисен, – заклинает. – Верь мне.

Резко, так же как и обнял, отстраняется и широким быстрым шагом уходит. Оставляя меня одну.