— Что же из этого следует?

 — Меня поразило вот что. Каким необыкновенно острым зрением должны обладать эти существа, кто бы они ни были, чтобы выложить ночью сложные фигуры из наконечников стрел в затененном месте, да еще нарисовать глаза на стене без единой неверно проведенной линии.

—  Мне доводилось слышать о людях, сидевших долгие годы в тюрьме, они обретали способность видеть в темноте,— сказал Воген.

—  Да,— подтвердил Дайсон, — был такой аббат в книге «Граф Монте-Кристо». Но в нашем случае — это особое обстоятельство.

—  Кто тот пожилой человек, который приподнял шляпу, приветствуя вас?— спросил Дайсон, когда они оказались у дорожки, ведущей к дому.

 — Старый Тревор. Он совсем убит горем, бедный старик.

 — Кто этот Тревор?

— Разве вы не помните? В тот день, когда я приехал к вам домой в Лондон, я рассказал вам историю о девушке по имени Анни Тревор, которая исчезла при загадочных обстоятельствах примерно пять недель назад. Так это ее отец.

 — Да, припоминаю. По правде говоря, я начисто позабыл об этом. Так ничего и не слышно о девушке?

— Ничего. Полиция оказалась бессильной раскрыть тайну.

— Боюсь, что тогда я не обратил должного внимания на детали вашего рассказа. Каким путем должна была пройти Анни?

— Она ушла по тропинке, которая ведет через эти холмы; по прямой ей надо было пройти примерно километра три.

— Мимо той небольшой деревушки, которую я видел вчера?

 — Вы имеете в виду Кроесиcейллог? Нет, та, другая, расположена дальше к северу.

 — Мне не приходилось бывать в той стороне.

Они вошли в дом, и Дайсон уединился в своей комнате, всецело отдавшись одолевавшим его сомнениям. У него между тем росло подозрение, которое в течение какого-то времени сковывало его мозг, подозрение смутное и фантастичное, никак не обретавшее закошенной формы. Он сидел у открытого окна, смотрел на долину и видел, словно на картине, извилистое русло ручья, серый каменный мост и раскинувшиеся вокруг холмы; все замерло, ни ветерка, который оживил бы таинственные, словно повисшие на склонах леса; закатное солнце окрашивало в теплые тона заросли папоротника; внизу от ручья поднимался редкий туман чистого белого цвета. Дайсон наблюдал из окна, как день начинал меркнуть; огромные, похожие на бастионы силуэты холмов призрачно вырисовывались на фоне неба, леса потемнели, в них сгустились тени; теперь овладевшая им фантазия вовсе не казалась ему невозможной. Остаток вечера Дайсон был задумчив, едва внимал тому, что говорил ему Воген. В холле он задержался на мгновение со свечой в руках, прежде чем пожелать своему другу спокойной ночи.

 — Мне нужно как следует выспаться,— сказал он.— Завтра предстоит потрудиться.

 — Будете писать?

  — Нет. Собираюсь взглянуть на Чашу.

 — На чашу? Если вы имеете в виду чашу для пунша, то она в целости и сохранности, находится в ларце.

 —  Нет, я говорю не о чаше деля пунша. Поверьте, вашему столовому серебру ничто не грозит. Не стану беспокоить вас разными предположениями. Скоро мы, по всей вероятности, будем располагать чем-то более конкретным, чем предположения. Спокойной ночи, Воген.

На следующее утро после завтрака Дайсон пустился в путь. Проходя вдоль стены сада, он увидел, что теперь на ней уже восемь странных миндалевидных глаз.

«Еще шесть дней»,— сказал сам себе Дайсон. Однако, хорошенько все обдумав, решил обуздать свою фантазию, хотя был убежден, что теперь он на верном пути. Он шел сквозь густые тени леса и наконец вышел на голый склон холма; он все выше и выше взбирался по скользкому дерну, забирая при этом к северу и следуя указаниям, которыми напутствовал его Воген. Дайсон подымался вверх, словно подымался над миром человеческих страстей и привычных понятий; справа виднелся край сада, слабый голубоватый дымок вился столбом — там приютилась деревушка, откуда дети бегали в школу, и дымок этот был единственным признаком жизни, поскольку лес скрывал и заслонял старый дом Вогена. Достигнув вершины холма, Дайсон в первый раз почувствовал, до чего глухие и странные эти места, голые, лишь серое небо и серый холм. Плоская вершина, казалось, растворялась вдали; на севере виднелся туманный силуэт горы с голубой вершиной. Наконец Дайсон набрел на едва заметную тропинку, по ней, вероятно, прошла исчезнувшая Анни Тревор. Он двинулся по тропинке, петлявшей по голому склону холма, и наткнулся на выходы огромных скал известняка, мрачных и уродливых, словно идолы южных морей. Вдруг Дайсон застыл: он нашел то, что искал,— углубление в виде правильного круга, напоминавшее римский амфитеатр, в окружении известняковых скал, образовывавших подобие зубчатой стены. Дайсон обошел вокруг впадины, внимательно осмотрел большие камни, затем отправился обратно.

«Это более чем любопытно,— подумал он про себя.— Чаша обнаружена, но где находится Пирамида?»

— Мой дорогой Воген,— сказал он, вернувшись домой,— я нашел Чашу, но больше ничего сейчас рассказывать не стану. Впереди у нас шесть дней бездействия; пока что ничего предпринять нельзя.

 — Я только что обошел сад,— сказал как-то утром Воген, считал там эти дьявольские глаза, сейчас их уже четырнадцать. Ради бога, Дайсон, объясните мне, что все это значит.

— Мне бы очень не хотелось. Я могу строить догадки, но всегда стараюсь держать их при себе. Сейчас действительно не стоит пытаться предугадывать события, вы, вероятно, помните, что у нас было шесть спокойных дней? Так вот, сегодня шестой день, конец безделью. Предлагаю вечером совершить прогулку.

 — Прогулку! И это все, что вы намерены предпринять?

 — Вам предстоит увидеть нечто весьма любопытное. Иными словами, сегодня мы отправляемся в горы, в девять часов вечера. Не исключено, что пробудем там всю ночь, поэтому оденьтесь потеплее и захватите с собой немного бренди.

 — Вы шутите?— спросил Воген, озадаченный необычным поведением Дайсона и его странным предложением.

 — И не думаю. Надеюсь, мы получим объяснение загадки. Так вы пойдете со мной?

 — Конечно. Какой дорогой?

 — Лучше всего пройти по тропинке, о которой вы мне рассказывали; этим путем, видимо, шла Анни Тревор.

При упоминании имени девушки Воген побледнел.

   — Я не знал, что вы побывали в тех местах,— сказал он.—  Я думал, вы разузнали что-то, что приоткроет тайну фигур, выложенных из кремней, и нарисованных на стене глаз. Конечно же, я пойду с вами.

Без четверти девять Дайсон и Воген отправились вверх по склону холма. Ночь была темная, давящая, небо затянуто плотным слоем облаков, долина закрыта туманом; они шли во мраке, почти не переговариваясь, будто опасаясь нарушить настороженную тишину. Наконец добрались до крутого склона, лес кончился, перед ними лежали безграничные поля, чуть выше нависли причудливые известняковые скалы, смутно вырисовывавшиеся в темноте; шумно вздыхал ветер, дувший вдоль склона к морю, и сердца путников замирали. Дайсон и Воген все шли и шли среди выветренных скал. Вдруг Дайсон приник к Вогену и заговорил шепотом, с трудом сдерживая дыхание:

 — Нам лучше лечь, мы пришли первыми.

 — Мне это место известно,— помедлив, ответил Воген. — В дневное время я здесь бывал довольно часто. Сельские жители боятся сюда приходить, они считают, что это замок фей или что-то в этом роде. Но мы-то зачем сюда явились?!

—  Тише,— попросил Дайсон.— Если нас услышат, нам несдобровать.

— Кто нас услышит? Да на три мили вокруг нет ни души!

 — Может, и нет. А может, и есть.

 — Я отказываюсь вас понимать,—в точности как Дайсон, шепотом произнес Воген.— Почему мы здесь?

 — Впадина, которую вы видите, и есть Чаша. Думаю, лучше нам теперь помолчать.

Они во весь рост вытянулись на траве; от Чаши их отделяла скала; время от времени Дайсон, прикрывая лицо полями темной мягкой шляпы, выглядывал из-за скалы и снова прятался, опасаясь смотреть слишком долго. Он то и дело прикладывал ухо к земле и прислушивался.