Миссис Ричардс так и ахнула. Рыси вскочил в купе, и, пока соседка соображала что к чему, кондуктор подал сигнал, помахал флажком и — поезд тронулся. Когда Рыси, как всегда насупившись, уселся напротив меня, с покрасневшими от холода лицом и голыми руками, скажу прямо — выглядел он просто скверно; его большая, толстая верхняя губа выступала далеко вперед, словно Рыси засунул под нее язык; к тому же среди всех знакомых мальчишек у него был самый большой нос, изогнутый и костистый, свернутый на сторону и притом всегда ярко-красный, будто от насморка. Словом, когда тетушка встретила нас и увидела это малосимпатичное лицо, улыбавшееся ей из-под полей дамской шляпки, она чуть не упала в обморок.
Все, кто знал Рыси, не слишком ему доверяли, поэтому первую ночь по приезде нам пришлось провести в одной комнате с тетушкой. Она разгородила комнату пополам простыней, и мы видели ее тень — тетушка раздевалась при свече. Поутру Рыси проснулся первым и от нечего делать принялся резать мне волосы тетушкиными ножницами. За это он получил нагоняй, когда явился на кухню завтракать, но ему не привыкать.
Тетушка нарядила Рыси в мой запасной костюмчик, который мама уложила в чемодан, и спровадила нас обоих в местную школу. Деревню занесло снегом, по дороге в школу мы глазели по сторонам, не торопились, вот и замерзли. Школа оказалась невелика — в ней было всего два учителя; директор проверял, что известно ученикам о рождестве Христовом. Это был толстый человечек небольшого роста с короткими ручками и ножками; па его огромной лысой голове трепыхалось несколько прядей волнистых ярко-рыжих волос, походивших на концы растрепанной веревки. Директор усадил нас с Рыси за парту в первом ряду и принялся громким голосом задавать нам вопросы про святого Николая. Мы не смогли ответить ни на один его вопрос, но директор ругать нас не стал. Вместо этого он затянул песенку «И узрели пастыри», да так громко, что мы чуть не оглохли; одновременно он, словно сумасшедший, барабанил по клавишам школьного пианино. Когда песенка кончилась, все дети захлопали в ладоши.
Потом на площадке для игр какой-то мальчишка по имени Баззо при всех обозвал Рыси «балдой». Рыси хватил его кулаком в грудь и дал ему под ребра, потом зажал его голову под мышкой. Мальчишка попытался ударить Рыси по ноге, и тут они схватились по-настоящему. Колошматя друг друга, они грохнулись на землю и начали кататься по мокрому снегу, но вскоре мальчишка заплакал — ему как следует досталось от Рыси. Когда я оттащил братца в сторону, на щеках у него виднелись следы зубов — два розовых ряда, особенно заметные там, где Баззо укусил его дважды. Вечером того же дня, после чая, когда тетушка затеяла какую-то постирушку, с черного хода к нам постучалась незнакомая женщина; она пожаловалась, что Рыси чуть не до смерти поколотил ее мальчика. Тетушка Кезиа поверила ей, и Рыси пришлось отправиться спать без ужина.
Рыси не хотелось торчать на контрольных в школе, так что на следующий день он куда-то меня потащил. Мы шагали вдоль главной улицы деревни и швыряли снежки, целясь в белые изоляторы телеграфных столбов, походившие на бутылки из-под имбиря, к которым крепились провода. Внутрь снежков были закатаны камни. Вечером по этому поводу к тетушке явился полицейский Пуф, так что она очень огорчилась. Тетушка наша небольшого росточка, лицо ее желтоватого цвета, на котором, словно в воде, плавают неприметные светло-голубые глаза; а тогда показалось, будто от неприятностей они вовсе растворились.
Нам с Рыси этот Пуф не понравился. Самый маленький полицейский из всех нами виденных, да притом самый толстый, к тому же он плохо видит без очков. Если на него посмотреть в профиль, когда он стоит на нижней ступеньке крыльца своего дома, нетрудно заметить, что большая часть его тела нависает над тротуаром. У него длинные крученые усы и красное лицо цвета старой черепичной крыши, да еще нос блестит, как лакированный, а изо рта выпирает полдюжины черных, прогнивших нижних зубов. Он был к каждой бочке затычка увидит, к примеру, что ты подфутболиваешь на улице свою собственную кепку, сейчас же крикнет, чтобы прекратил. Или, скажем, кто-то из жителей утром чуть дольше обычного замешкается и не примет с улицы ящик с золой — Пуф тут как тут, постучит в дверь и велит убрать.
На третий день в помещении приходского совета устраивали рождественский праздник для деревенских ребятишек. Рыси уговорил тетушку, чтобы она позволила нам туда пойти, хотя мне самому не очень-то хотелось, после того что Рыси сотворил с моими волосами. Здание приходского совета было тесным и низким, сложенным из темно-коричневых бревен. К празднику его украсили лентами и надувными шариками; ватаги деревенских детишек с криками носились по залу, наряженные в свои лучшие костюмы. После того как кончилось всеобщее чаепитие, мы с Рыси всласть попили чайку в одиночестве; в то время как мы подкреплялись, к нам подошел человек высокого роста и затеял с нами беседу. Мы подумали, что он, вероятно, приходский священник. Его густые пшеничные волосы были разделены посредине глубоким пробором, будто лопнувшая в печи хлебная корка. Священник спросил, кто мы такие, а когда мы ответили, одна его бровь быстро поползла вверх, чуть не до самого пробора, потом так же быстро опустилась, и он тотчас отошел.
После чая в зале погасили газовые рожки, и помещение погрузилось в темноту; горели лишь маленькие свечи на рождественской елке. Священник призвал всех к тишине и указал пальцем на потолок над самой елкой. Мы увидели, как там открылся квадратный деревянный люк, и в его отверстии появилось лицо человека в очках, с большой белой бородой. Это был Санта-Клаус в красном одеянии с капюшоном. Принесли лестницу, и Санта-Клаус начал с превеликим трудом спускаться вниз. Кое-кто из малышей даже закричал, но мы-то с Рыси тут же его узнали по сапогам и огромному заду: мы сразу догадались, что в зал спускается старый полицейский Пуф.
Толстый коротышка Пуф со скомканной бородой пристроился в своем красном халате подле рождественской елки и, почихав немного, стал снимать подарки с елки и раздавать их ребятам. Я стоял в толпе, ощущая локтем Рыси, и, к удивлению своему, чувствовал, как колышется от волнения его обтянутая свитером грудь. Вероятно, он приглядел кое-что для себя на этой елке, скажем, перочинный ножик, который ему нравился, или коробку пистонов для ковбойского пистолета, а может быть, губную гармошку. Но вот снова зажглись газовые рожки, все дети были с подарками, только мы с Рыси не получили ничего. Наверное, они забыли про нас, ведь мы не жили в их деревне.
Дети с криками и смехом носились по залу, как вдруг Пуф снова велел нам собраться вместе; нам пришлось прервать игру и слушать полицейского. Он откинул капюшон халата, отклеил бороду и принялся всех нас отчитывать. Самым злостным хулиганом будет тот, кто посмеет играть в снежки на кладбище, сказал он, сверля нас взглядом сквозь очки. Пусть только кто-нибудь попробует, он покажет ему снежки. Дети совсем притихли, начали одеваться и расходиться по домам.
Наступило воскресенье. Я догадывался, что Рыси что-то затевает, хоть он помалкивал. Тетушке он сказал, что не сможет снова пойти в церковь после чая, потому что во время заутрени от дребезжания органа у него разболелся живот. Но когда мы с тетушкой вернулись домой после вечерни, братца нигде не было. Я подумал, что он отправился нас встречать и мы разминулись в темноте, поэтому решил вернуться и поискать его возле церкви. Я шел уже по церковной аллее, и тут кто-то шепотом позвал меня, я обернулся и увидел Рыси, прятавшегося у ограды. Он предложил пойти на кладбище и поиграть там в снежки.
— Не будь дураком,— предостерег я его.— Помнишь, что сказал вчера старый Пуф? Он свернет нам шею.
— Кто? Он?— спросил Рыси.— Старый Пуф? Пошли, я тебе кое-что покажу.
Мы перебрались через ограду по каменным ступеням на заснеженное кладбище и начали слоняться среди могил, швыряя друг в друга снежками. Каждый раз, когда я попадал в Рыси, он издавал громкий вопль. Я понятия не имел, что это на него нашло, можно было подумать, что он рехнулся. Внезапно братец прекратил свои выкрики и сказал:
